После семидесяти. Часть 1. Детство 0-11. 04

Зимой играли в куклы, причём их шили сами, набивали ватой, рисовали лица, пришивали руки-ноги. Я не помню, чтобы и у моих подружек были настоящие куклы. Мячи катались из шерсти. Только для лапты где-то доставались настоящие, упругие мячи, они были у двух-трёх мальчишек.

Почти каждое лето к нам приезжали из Ленинграда тётя и дядя, они привозили гостинцы (сушки, платья), но не игрушки. Они сами очень трудно жили: тётя всю блокаду была в Ленинграде, дядя воевал, а потом всю жизнь был рабочим на заводе имени Кирова. Они интересно поженились: тётю поселили в его комнате, а когда он вернулся с войны к себе, они и стали семьёй. Детей у них не было. Тётя не могла выносить ребёнка, так как организм был подорван блокадой.

Вот они и занимались моим воспитанием: тётя зашивала дырки на моих платьях, а вечером я уже возвращалась с улицы с ещё большими прорехами. За день платья рвались сами: я влезала на самый верх черёмухи, набивая живот ягодами, висела на заборе, когда таскала морковь (чаще из других огородов), носилась вприпрыжку по деревне, дралась и совершала прочие подвиги.

Домой я забегала только пообедать, то есть что-нибудь схватить. А когда вечером возвращалась, дядя Ваня ждал меня с прутиком, чтобы наказать за порванное платье. Я, конечно, убегала. Он гонялся за мной по всей деревне, но мои ноги были куда быстрее.

Жизнь была прекрасной, вольной. Так как начальную школу в нашем Суболове я окончила в десять лет, меня не пустили за десять километров в Романцевскую семилетку. Пришлось ещё год, чтобы не забыть, сидеть в нашей школе.

В конце четвёртого класса учительница повязала нам ситцевые красные галстуки, и мы, не давая Торжественного обещания, стали пионерами. Так началась моя общественно-политическая «карьера».

Имена Сталин и Ленин для меня были чем-то вроде далёких звёзд. Я много учила стихов, песен о наших великих вождях. Как сейчас помню, в учебнике по чтению для 3-го класса была напечатана клятва товарища Сталина над гробом В. И. Ленина (примерно шесть абзацев). Каждый абзац начинался словами «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам…», а заканчивался: «Клянёмся тебе, товарищ Ленин, что мы выполним и эту твою заповедь». Эту клятву мы учили наизусть, и я свято верила, что нам надо её выполнять, не только Сталину.

Ни одного человека в нашем колхозе репрессировано не было, каждый год снижались цены на продукты и вещи. Умер председатель колхоза дядя Митя Воробьёв (говорили, что сгорел от спиртного), и к нам в колхоз прислали коммуниста-пятитысячника Ивана Николаевича Краснова поднимать сельское хозяйство. В сельском хозяйстве он совершенно не разбирался, не мог отличить телегу от дрог, дроги от андреца, не знал, когда и что сеять. Поэтому в деревне над ним насмехались. С ним жили дети – дочка и сын Колька. Можно сказать, что Колька стал моей первой «любовью». Он чаще остальных догонял меня, когда играли в лапту – больнее бил мячиком, когда играли в прятки – старался спрятаться вместе со мной. Когда же председатель уехал назад в город Кострому (причём очень быстро), мне от Коли пришло письмо: «Здравствуй, Нина. Какая у вас погода? У нас погода хорошая. Жду ответа, как соловей лета». Я не помню, ответила ли я на это письмо, но на этом наша любовь завершилась.

Экзамены мы сдавали в Ушакове за четыре километра. Последнее моё приключение случилось там. Незнакомый мальчик, стоя на краю большой лужи возле школы, нарядный (в ботинках!), спросил: «Кто даст мне двадцать копеек – я прыгну в лужу!». Ну кто, кроме меня, мог пожертвовать ему двадцать копеек, данные мамой на повидло? Так и ела пустой хлеб.