Петля. Переписанная и дополненная

—Не надо, дурак! Не надо больше! — с недюжинной озабоченностью кричит мне Рори. Поздно, два завершающих вдоха апельсинового дыма уже находятся у меня в груди. Приятный треск наркотической сигареты ласкал мои уши, в лицо бил пронзительный декабрьский ветер. Ни о чем я не думал в этот момент, так легко мною овладело чувство безнаказанности и захотелось хоть раз в жизни по-настоящему оторваться.
 
Два шага по кухне и я ощутил, как размазывается пространство вокруг меня, засасывает туда же, крутит, вертит и выплевывает. Воздух закручивает и укутывает, словно в кофе налили молока. Сладкое ощущение длилось недолго, вдруг ударила волна. Разум предстал мне картиной из сотен маленьких человечков, мощный взрыв разнес их в разные стороны, а потом еще и еще, каждого, на мелкие кусочки. Затем небытие. Черное и глубокое. Такое, которое нельзя ни услышать, ни увидеть, ни представить.
 
Вдруг меня стремительно начало переполнять, я вышел за край. Все, что накопилось в моей голове, выплескивалось наружу из отверстий в черепе. Субстанция кружила разноцветными вихрями вокруг меня и рисовала точную копию моего окружения, иллюзию, безумно похожую на явь. Затем я услышал смех, совершенно истеричный, такой неискренний, будто клоун смеется на арене цирка. Это смеялся я.
 
Я увидел их, ребят. Они сидели за столом и были словно мультики. Мультики, плоские, с черным и аккуратным контуром, улыбающиеся, с горящими глазами, но было в них что-то отталкивающее и пугающее. Чувствуешь всем своим существом холод от них, будто нет в них ни капли живого, человечного. Будто одна точно слаженная кукла-робот они смотрели на меня своими одинаковыми глазами-бусинками. Все вокруг тоже было картонное, плоское, ненастоящее. Во мне нарастало чувство тревоги, а я продолжал смеяться. От Рори во все стороны отходили сотни разноцветных пульсирующих линий в такт моему смеху. Я вслушался и испугался: я звучал так же фальшиво, как все здесь звучит и выглядит. Пораженный крайней степенью отвращения к себе, я начал задыхаться. Рефлекторно закрыв рот рукой, я попытался подать сигнал, что мне плохо, но тело не слушалось. Хохот рвался сквозь пальцы наружу, взвизгивая, как струна.
 
—Да его вообще накрыло! — произнес Рори, зачарованно впиваясь в меня глазами и хихикая.
 
В этот момент мою голову как-будто пронзила сотня дежавю. Его слова отдавались безумно ускоряющимся эхом в голове. Я точно уже это слышал, эту переигрывающую фальшивую искренность, эти слова. Дежавю переросло в нечто большее, теперь я стал видеть это, слышать это. Петля из бесконечно знакомой и повторяющейся ****оболии.
 
—Все, ему ****а!
 
—Смотрите, смотрите, он залип! — слышал я каждый раз, когда от отчаяния и усталости начинал смотреть в одну точку. Каждый раз одно и то же, каждый раз одна и та же мимика, ухмылки и ужимки, все повторялось вновь и вновь.
 
—Да его вообще убило!
 
Я переключал взгляд на кого-то другого, и все они повторяли одно и то же действие. Томми показывал на меня пальцем и заливался хохотом, Рори отвлекался от забивки сигареты и повторял в разном порядке свои три фразы, кто-то просто расплывался в хмельной улыбке. Снова и снова, время перестало идти, я навсегда застрял в этой петле.
 
—Все, ему ****а!
 
Мой маленький островок разума и самосознания вопил, умолял прекратить это, сокрушался о глупости содеянного.
 
—Я тоже хочу! Только поменьше...
 
Голоса были разные, но все произносились с одинаковой интонацией, все были пустые и бездушные. Поверить, да и подумать о том, что все это происходило по-настоящему, было невозможно.
 
—Да его вообще убило!
 
Кто-то положил мне руку на шею, я отдернулся, потому что начал задыхаться.
 
—Все, ему ****а!
 
Каким-то образом в моей руке оказался стакан воды, я залил в себя содержимое и со злостью кинул его об стол, остатками разума надеясь, что это произошло наяву.
 
—Я тоже хочу! Только поменьше...
 
Часами я смотрел на одно и то же, на одни и те же действия, слышал одни и те же реплики, к которым иногда что-то добавлялось.
 
—Смотрите, смотрите, он залип! — своеобразная точка "стоп". После этого я точно знал, что все будет по-новому.
 
Разлетаясь на кусочки в этом пульсирующем и вертящемся аду, я, в очередной раз услышав то, что уже слышал не одну сотню раз, ринулся к окну. Это невозможно терпеть, смерть при перспективе остаться здесь навеки казалась выходом.
 
В бреду, исходя на пот, я открываю окно, и уже лечу вниз, но вновь оказываюсь около окна, опять прыгаю, и опять стою возле окна.
 
—Спокойно, свои! — так же, не по-настоящему говорит мне Рори и оттаскивает меня от окна. В надежде хоть как-то зацепиться за реальность, я тянусь облизнуть его руку, но он ее отдергивает: — Эй, ты чё?
 
Петля не разомкнулась, и я еще тысячи раз оказывался снова у стола, снова пытался прыгнуть, и снова кидал стакан. По прошествии времени, несуществующего в этом пространстве, в петлю добавлялись новые реплики, новые детали.
 
—Хочешь воды?
—Вызовите скорую.
 
Двое ребят повели меня в туалет, я вырывался и кричал. Немного расширился мой островок сознания, который продолжал выть от страха. Страха навсегда остаться здесь, говорить с куклами, созданными моим же разумом.
 
—Тебе надо пить много воды.
—Убейте меня, пожалуйста.
 
Я проверял свои проекции, задавал им разные вопросы, просил их делать разные вещи, и с каждым разом все больше верил, что они фальшивые. Я знал, что они ответят и уже смирился, что проведу вечность в своем приватном аду. Меня будут поить водой в этом туалете, когда мое физическое тело лежит в коме под капельницей. Я подумал, что я наверняка уже завсегдатай психушки, застыл в какой-нибудь смешной позе, рядом с другими хрониками. Я представил, как родители плачут, смотря на то, как я замер на своей койке с перекошенным лицом. Мне стало бесконечно страшно и больно, чувства усиливались петлей в сотни раз. Глазами я начал искать острые предметы, но ничего не нашел. Я бы сделал все, что угодно, лишь бы это закончилось.
 
—Бронсон?
—Да?
—Мы находимся в моем подсознании?
—Нет.
 
Сердце стучало как бешеное, виски сдавливало ударами крови.
 
—Пей это, пей!
—Позвоните Кейт, скажите, что я умираю.
 
В туалет зашел Рори, посмотрел на меня, хихикнул и начал нести какой-то несвязный жуткий бред. От его полосатой рубашки меня вывернуло в ведро для бумаги. А он все продолжал нести околесицу, будто это все какое-то хреновое цирковое представление. Мириады раскинувшихся на черном полотне кислотных клоунов смеялись мне в лицо. Зуд в голове был невыносим. Я замычал, и Бронсон вывел Рори.
 
—Пей воду, черт тебя дери!
 
Я будто перескакивал от одного кинофильма к другому. Из одного кинозала в другой. Везде показывали это осточертевшее кино:
 
Ночь, стакан воды, туалет, три парня,
Едкий кислый запах блевоты.
Ты моя навеки, адовая жарня.
Не избежать мне темноты.
 
Я смотрел в зеркало, смотрел в зеркало и не видел себя. Черное пятно, какая-то дымка заслоняла мое тело.
 
В дверь заглянул Рори, посмотрел на меня, хихикнул. Бронсон отошел к двери, чтобы прогнать его. Со звериным рыком я бросился к зеркалу, разбил его лбом, на раковину часто закапала кровь. В едином порыве я схватил осколок и полоснул себя по шее. Мое тело задрожало, кончики пальцев начало колоть. Я почувствовал, как мой затылок упал на сильную руку Бронсона.

—Не уберегли, черт, не уберегли, — запричитал кто-то вдалеке.
—Не уберегли, ***ть!
 
По шее растекалась теплая кровь. Крики и возня стихали. Все вокруг покрылось темно-бордовым шумом, а затем совсем стемнело. Только звуковые фантомы маячили где-то глубоко.
 
Приоткрыв глаза, я понял, что ничего не исчезло. Вот он я, сижу в туалете, вот Бронсон протягивает мне стакан. Вот заглянул Рори, а вот я смотрю в зеркало и вижу лишь тень.