121. Сады стихов. Трамвай Гумилева

121. Трамвай Гумилева

 
Жизнь и творчество поэта сквозь призму одного, отдельно взятого питерского фэнсиона.

Почему, собственно, «сквозь призму»? Потому что фэнсион – это Алеф, маленькая хрустальная пирамидка, в которой заключен весь мир.

Луч Гумилева вошел в эту призму, несколько раз преломился в ней, поиграл всем спектром красок, и вышел.

А может, Николай Степанович просто проехался по этим кварталам на своем знаменитом мистическом трамвае.

Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

Вожатый удивился, трамвай остановился. Нет, похоже, трамвай этот так никогда и не остановится.

Николай Степанович Гумилев утверждал, что у каждого человека есть истинный возраст, не зависящий от паспортных дат. Про себя он говорил: «Мне вечно тринадцать». Друзья подтверждали, что он до конца дней оставался мальчишкой – храбрым, простодушным, амбициозным, несносным.

Так вот, эти тринадцать лет исполнилось Гумилеву, когда он жил на территории нашего фэнсиона. Сюда, на Невский, переехала на время из Царского Села его семья. Как вспоминал его товарищ по гимназии, Коля заполнил весь дом картонными латами, оружием, доспехами (будущий конквистадор!) а также попугаями, собаками, тритонами, жабами и прочей живностью. Гимназия, кстати, находилась неподалеку, на Лиговском, 1, из-за чего по смертный час Лиговка наводила на поэта «бесконечную тоску». Из гимназических предметов он любил только географию и зоологию; школярство воспринимал, как муку – регулярно оставаясь на второй год, сумел развязаться со всеми экзаменами и переэкзаменовками лишь к 20-ти годам.

В это же время тритонам и жабам изменил. Стал коллекционировать других обитателей болота – кикимор «Квисасаны» и подобных желтобилетных заведений на Невском. Некоторые из девиц обожали и даже наизусть выучивали стихи о капитанах в розоватых, кружевных брабантских манжетах, об изысканном жирафе на озере Чад.

Изысканным жирафом, которому видно с высоты его роста будущее, мятежные дали (но не видны роковые мелочи под носом) был, конечно, он сам.
121