Олегино детство. маленькие, правдивые рассказы

Жили мы тогда в большом трёх этажном доме у переезда. При немцах это место носило название Зелигенфельд, я же помню его как Ямская улица. Такие дома, как наш - до сих пор стоят на всех железнодорожных переездах Восточной Пруссии. Жили в них, как правило, семьи рабочих железнодорожного депо, обходчики, стрелочники и даже машинисты подвижного состава. Нашу семью с железкой связывала профессия моего деда. Он был мастером-обходчиком.
Кроме нас в доме жило ещё пять семей. Сегодня я вряд ли вспомню всех соседей. Помню только литовку тётю Лиду, её сына Валика, дочку горбунью-Ольгу, староверов Никифора и бабу Феню с семейством...Остальных не помню по именам, но помню лица..
На самом верху, в комнате, расположенной на чердаке дома, жила старуха. Высокая и худая, как пожарная каланча, всегда в чёрной, длинной до земли одежде и неизменном платке, из-под которого торчал нос. Удивительно, но Остапчиха - та единственная, лица которой я не могу вспомнить.
Вся детвора дома, да и не только дома - всей улицы, считала, что Остапчиха - ведьма и рассказывали друг другу ужасные истории, которым, якобы, были свидетелями.
Серёга рассказывал, что он видел, как Остапчиха ночью ходила со свечой по двору и шептала страшное заклинание, а коровы в сарае в это время будто бы сошли с ума и били рогами в двери.. Он даже показывал глубокие царапины с внутренней стороны двери их сарая. И мы верили и боялись.
У Алёнки с третьего этажа была своя история о том, что однажды она слышала, как старуха разговаривала с котом - и кот отвечал ей вполне человеческим голосом. О чём беседовала эта странная парочка - Алёнка рассказать не могла, так как от страха всё начисто забыла...
Но уверенность в том, что Остапчиха - самая что ни на есть ведьма, вселил в наши души Валик. Как я уже говорил, жила старуха в комнате на чердаке Там же, на чердаке, он обычно что-то мастерил. Валик был самым старшим из нас и - ему разрешали лазить на самый верх, под стропила. Там у него было что-то вроде мастерской. Уже будучи старше, мы видели, как к нам во двор приехала большая военная машина и милиция .Милиционеры увезли Валика, а солдаты долго носили с чердака мешки и ящики. Взрослые говорили: удивительно, как дом не взорвался!
Валик, оказалось, собирал оружие, патроны и прочую взрывающуюся фигню. Этого добра тогда было - завались.
Так вот, однажды Валик скатился с лестницы, пулей выскочил из подъезда и, погрозив кулаком куда-то вверх, крикнул: «Я тебе ещё устрою, старая ведьма!» Следом за ним из дома вышла Остапчиха. Больших доказательств, чем слово такого крутого парня, как Валик, нам не надо было...
Однажды - дело было весной - мы играли на поле за домом. Снег уже сошёл, и саженка (канава у дороги) была заполнена водой. Мы запускали по ней кораблики, которые тут же мастерили из коры огромной лозы при помощи перочинного ножика. Ножом мы придавали куску коры форму лодки, проковыривали по центру дырочку и вставляли в неё прут. Потом продевали на прут кусочек бумаги - и у нас получался кораблик с мачтой и парусом! Вот эти кораблики мы пускали в плавание по огромной реке придорожной канавы, когда кто-то увидел курицу старой колдуньи. Я не помню, кому из нас пришла в голову мысль: если эту курицу утопить, то колдунья лишится своей силы. Но мысль нам, по всей видимости, понравилась.
И почему кидал курицу в воду именно я? Не знаю. Я всегда любил животных, да и они относились ко мне с доверием. Не знаю, как это получилось.
Курица, в свою очередь, тонуть не хотела. Она громко кудахтала, била крыльями и даже поцарапала мне когтем палец.
Несколько раз мы ловили офигевшую от происходящего насилия и беспредела Рябу и кидали в ручей. Проходившим мимо нас дачникам, на вопрос: зачем мы хулиганим и как нам не стыдно, - я не нашёл ничего лучшего, как заявить, что бабушка нам сама сказала утопить курицу, так как она не несёт яиц. Дачники только головами качали и спешили на станцию к поезду. Курица, в конце концов, сделала какой-то немыслимый кульбит и, вырвавшись в очередной раз, скрылась за баней. Мы устали и больше никто не пошёл ловить проклятую птицу.
Вскоре нам надоели кораблики да и кушать захотелось. Я поднимался по лестнице и считал ступеньки. Вдруг в голове моей что-то взорвалось и в глазах потемнело, не то от боли - не то от ужаса. Надо мной стояла Остапчиха.....
- Что же ты, охальник, удумал?!
А сама банкой из под пряной селёдки, наполненной крупой и семечками, - бац мне ещё раз по башке!
- Разве можно куру топить?!
Я не знаю, как попал домой, проскочив сквозь Остапчиху. Мне было страшно. (Стыдно мне станет много лет спустя, когда я узнаю, что Остапчиха умерла – вспомнил историю с курицей)
Весь вечер я просидел в дальней комнате, думая: что теперь со мной будет. Я даже украдкой плакал, жалея себя, маму, которая будет меня искать после того, как старуха превратит меня в паука или жабу, и деда, который будет скучать по мне, как он скучает, когда я уезжаю на время к бабушке Маше, маминой маме.
Ночью я спал плохо, а утром к нам пришёл доктор. Он измерял мне температуру и заставлял не дышать, прикладывая холодный кругляшок к моим спине и груди. Потом он что-то писал на бумажке и говорил маме странные медицинские слова. Я засыпал под их разговор и думал о том, что доктор ничего не знает и что это не простуда, а колдовство старой Остапчихи.
Через три дня мне стало лучше и родители отвезли меня в город к бабушке Маше и деду Лёше. Всю весну и лето я провёл у них. Осенью мы переехали в новую квартиру.