Сонет 66

 Уже четвертый час в нашем доме шел обыск. Все устали. Мент-капитан, он и открывал спектакль, предъявив ордер на обыск, двое в гражданке, какой-то чмырь, которого прихватили с улицы в понятые и хитрая лиса - гебешник, который, сперва, изображал второго понятого, а после перестал таиться, потому, что так неудобно было руководить мероприятием. Еще мои бедные родители, они испуганно, как две старые птицы, сидели на диване держась за руки.
Уже прошли весь дом, ничего не нашли и сейчас копались в книжном шкафу и в письменном столе в моей комнате.
- Послушайте, - сказал гебешник, - отдайте литературу добровольно и мы закончим обыск. Посмотрите на своих родителей, пожалейте их.
- А у меня ничего нет, - сказал я. И сказал чистую правду, потому что в самом деле, в доме все было чисто.
Это уже был какой по счету шмон , и я его предвидел,  потому что несколько лет назад во мне открылся особый талант - предчувствиe шмонов.
...И еще по множеству косвенных признаков: на углу Севастопольской и Черняховского встала на дежурство серая волга с тремя антеннами, сосед-пьяница вдруг забежал сказать, что он помнит про пятерку, которую отдолжил год назад и пришел сообщить, что скоро отдаст, явился электрик в костюме с галстуком и в новой дурацкой кепке на голове, бродил по дому с рассеяным видом и бормотал: “Так здесь у вас минус, а где же у вас тогда плюс.”
Из дома я все убрал, но благоразумно оставил заначку из журнала Новый мир 1962 года с рассказом Солженицына, чтобы удовлетворить ментовский поисковый инстинкт. Журнал уже был в руках у гебешника, который не занес его в протокол изъятия, а попросту собирался украсть букинистическую редкость. Вдруг подал голос один из штатских:
- Говорите нет, а это что? - сказал он, обращаясь ко мне.
Два года назад, я пожаловался своему московскому другу, что не могу читать книгу, если это не Ардис или не Имкапресс издание.
Он посмеялся и сказал, что такое бывает почти у всеx “прозелитов”, что он сам через это прошел, что для того, чтобы от такого побочного
эффекта избавиться, нужно читать классиков и, в нагрузку к чемодану запрещенной литературы, дал томик сонетов Шекспира.
Из Москвы в Минск, выкупив два места в СВ, я ехал в приятном одиночестве. Достал книжку сонетов, стал листать и меня как током ударило. Да он же наш человек, этот Вильям Шекспир - диссидент, антисоветчик.
Одно дело - читать текст, который тебя поразил, медленно, вслух, раскачиваясь, другое дело - переписать. Это создает иллюзию тайного соавторства. Я взял лист бумаги и написал:
“Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж…”
Ах, боже мой, и я вот здесь-тоже-сейчас хочу красиво умереть, но так чтобы остаться живым, потому что умирать пока еще рано, мне всего лишь каких- нибудь тридцать лет, мы только проехали Оршу, глобус Беларуси вращается за окном против часовой стрелки, первая половина сентября, понедельник, 6 часов утра...
Этот лист, сложенный вчетверо, путешествовал из книги в книгу в качестве закладки, пока однажды не потерялся в бумагах. Сейчас мент в штатском держал его в руках.
- Это ваше, - спросил мент?
- Мое, - ответил я, не вдаваясь в детали.
- Сонет 66, сказал мент. А где сонет 65 и вообще, что вы хотели этим сказать? Я размял артикуляцию: МА-МО-МУ-МЫ-МЭ-МЕ-МЁ-МИ-МЬ-МЯ-МЮ, приблизился к менту вполотную и произнес с преувеличенной театральной экспрессией:
“Все мерзостно, что вижу я вокруг...”
Мент отшатнулся и сказал: “Да вы, я извиняюся, ебнутый. Вас нужно обследовать”.
- Что там? - спросил гебешник.
- А вот как вам это нравится:
“И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.”
Читал мент безобразно плохо, сбиваясь в ритме и ошибаясь в ударениях.
- Покажи, - сказал гебешник. - Так это Шекспир.
- В смысле? - Спросил мент.
- Aнглийский писатель.
- Разрешенный? - спросил мент.
- В принципе да, - сказал гебешник.
- Есть в доступе?
- Да, - сказал гебешник, - можно взять в библиотеке.
- А зачем он его тогда переписывал?
- Хотел выдать за свое, - сказал гебешник.