Стивен-палач

Меня зовут Стивен, мне тридцать два года, я работаю палачом в тюрьме штата. Моя главная задача состоит в том, чтобы по сигналу опустить рычаг и привести машину в действие. Тогда сквозь приговоренного проходит тысяча вольт, он дергается, жир под его кожей плавится, от него исходит пар и так далее – неприятное зрелище, одним словом. И пахнет соответственно. Я должен проследить, чтобы все работало, как надо, и оговоренный заранее заряд прошел по телу осужденного, не потеряв в пути ни вольта. Я ответственно подхожу к делу, проверяю стул и провода заранее, собственноручно затягиваю ремни, пропитываю губку в соленом растворе, подкладываю под шлем. Зарплата у меня средняя – как все государственные должности, моя оценивается не очень высоко. Тем не менее, все понимают значимость моей работы.
Чтобы получить должность мы, палачи должны пройти экзамены и собеседование. Собеседование особенно важно – во время него психолог выявляет умственные отклонения. А мою работу должны выполнять только во всех отношениях здоровые люди. Потому что доверять такое дело кому попало – неправильно.
Однажды один из приговоренных, уже сидя на стуле, сказал мне, когда я затягивал ремень у него под подбородком (у него были красные глаза, лицо залито слезами, а изо рта ужасно пахло)
- Чем ты лучше меня – я убил Дженни, потому что она изводила меня, и жалею! (он убил свою жену из ревности, когда та пыталась сбежать через окно к своему любовнику – это я так - чтобы вы знали). А ты убиваешь людей каждый день без зазрения совести.
И он меня проклял. Тогда я сказал ему только одно:
- Я следую закону, а вы его преступили, – даже не указал ему на его ошибку, что казни не свершаются каждый день. Мама научила меня быть терпеливым с собеседником.
Он заявил, что закон нашей страны, где «я» всегда пишется с большой буквы, и это же «я» так легко вычеркивается – сплошное лицемерие.
Но у меня не было времени его слушать – судебный пристав не дал указаний на этот счет. Поэтому я не стал отвечать и, затянув все ремни, вышел опустить рубильник.

Как я и сказал, все понимают значимость моей работы. Но как лицемерно они это воспринимают. Все эти полные ненависти и слез взгляды, которые обращают ко мне родственники казненного – они знают, что я выполняю свою работу, но действуют так, как будто идея лишить его жизни принадлежит мне. Но их можно понять и я понимаю и терплю. Но что можно сказать об адвокатах и приставах? Какое право они имеют сторониться меня и смотреть на меня косо, обращаться со мною пренебрежительно? Ведь они-то лучше чем кто бы то ни было понимают, что решение суда должно быть приведено к исполнению. Почему те, кто исполняет их волю, подвергаются такому презрению?
Тот заключенный был прав насчет лицемерия.
Не будь эта работа такой легкой, а значимость ее столь высокой – я бы давно уволился.