Было, да прошло

Прошлое совсем рядом: сойти с эскалатора, за стеклянными дверями повернуть налево, в конце подземного перехода ступеньки вправо наверх. Выйти, обогнуть длинный дом, пройти по асфальтированной дорожке мимо детского сада, мимо школы, мимо жёлтого дома с нужным номером, но дом не тот. Улицы, дома, магазины на первом этаже, ларьки, люди навстречу; кажется, снег; кажется, большой город по правую руку тянется за невидимой рекой.

Подъезд, кнопки замка, дверь загудит потерянным тире из морзянки, откроется. Лестница, второй этаж, кнопка звонка, уходишь с лестничной площадки в проём, падаешь внутрь, и наталкиваешься на ту, которую боялся, по которой скучал, и всё гадал, и ничего о ней не знаешь, и всё тебе давно известно.

Дальше знакомое по снам: ковёр на стене, паркет со стирающимся лаком, белые переплёты окон, из которых дует. Лампа уличного фонаря смотрит в окно, горит оранжевым горячим светом.

На фотографии лицо человека, которого никогда не видел, но сразу узнал. Женщина, говорящая то, что должен был сказать ты. Это твоя жизнь, но не ты её прожил. Узнаёшь, и задерживаешь дыхание, и вздыхаешь порывисто, возвращаясь оттуда, где тебя никогда не было.

Уходишь и приходишь снова, перемешивая дни. И уже не знаешь, ты это, или твой двойник из прошлого. Ни во что невозможно поверить: ни в смешение времён, ни в гладкую влагу, в которой нельзя удержаться. Падаешь, падаешь, замираешь на краю и движение пальцев накапливает в их кончиках нежное дрожание, упругость, невозможную в чужом.

Ночь проходит, и день проходит, словно их и не было.

Прошлое совсем рядом: оно вытягивается на диване, оно говорит женским голосом, смеётся и встаёт к телефону, перемешивая имена. Ты узнаешь это прошлое, проникшее в тебя неизвестно когда, давно уже; вспоминаешь, напрягаясь, и выгибаясь, и охватывая столько, сколько вместится в руки, сколько успеешь прижать, и отвести, и раскрыть, и запомнить на всю жизнь, до самой смерти, на пороге которой оглянуться, задержать дыхание, и вздохнуть порывисто.

Отчаяние поит молоком грусти. Ухожу, возвращаюсь дорогой незнакомой. Ничего не узнаю. Пока не опущусь по ступенькам в нору метро, всё кажется, что заблудился.

А дома смотрю в зеркало и вижу, как наотмашь хлестнуло по лицу время, и глаз покрылся красной сеткой лопнувших сосудов, не вынесших давления крови, текущей изнутри наружу.

Утро принесло облегчение, жизнь налаживается. Видимо, дело в климатическом скачке: температура прыгнула сразу градусов на пятнадцать, вот и "поплыл". Метеопатия. Ещё покачиваюсь, но интерес к жизни возвращается.

Смешно сказать, но меня развлекает собственная слабость – это тоже форма причастности к миру: меняется погода, меняется самочувствие; во мне отражается среда, как отражаются плывущие в небе облака в тихом озере.

Лишь бы в озере, а не в болоте.

Балансирую на кромке, разделяющей радость и отчаяние. Взмахну руками и… что? – полечу? – упаду?

Пытаюсь захотеть уехать из города, получается плохо. А всё же надо – под лежачий камень… Чтоб им, этим праздникам! Когда же я теперь вернусь? Вернусь. Буду скучать. Поднимется луна в сумерках души, откину голову, оскалюсь, зарычу, завою так, что у самого мурашки по коже. Или шерсть дыбом?

Бред, не сивой даже кобылы, а седого волка. Когда бредишь светлым утром, то не страшно – вздохнёшь, и отлетит печаль.