Экзамен

    Вероника Сергеевна, ученая дама приятной наружности, возрастом тридцать шести лет, жила последние несколько лет как бы по инерции. Поначалу все складывалось у неё как нельзя лучше. На выпускном курсе университета удачно вышла замуж за своего сверстника Игоря, тоже студента. Она готовилась стать терапевтом, он пошёл по отцовской линии – мечтал о хирургии. Объединяла не только общая профессия. Они и внешне смотрелись завидной парой. Невысокая, ладная фигурка с копной темно-русых волос, доставлявших ей немало хлопот. Выразительные  глаза цвета кедрового ореха с легкой поволокой и мягким сиянием, точно подсвеченные изнутри. Избранник её, Игорь Артемьев, возвышался на целую голову, шагал уверенно и широко –  Вероника семенила рядом, щедро улыбаясь ему, такому сильному и гибкому, сполна наделенному умом и мужеством.
    Игорь принадлежал к известной в городе фамилии – отец его, профессор Артемьев,  хирург, что называется от Бога. Многие и не без основания после его профессионального вмешательства имели повод отмечать в дальнейшем своего рода новый день рождения. Он был человеком одиноким – не сказать по убеждению, просто после смерти жены не оставалось времени, чтобы устроить личную жизнь. По крайней мере, подобная версия существовала для любопытствующих. Учитывая его общественное положение и завидные, не смотря на возраст,  внешние данные он оставался привлекательным мужчиной. Тайные воздыхательницы сколько ни бились, в конце концов оставили профессора в покое. Вдвоем с Игорем им было интересно и легко хотя бы потому, что сын во многом повторял отца, тяготея к роду его занятий с завидной для юношеского возраста увлеченностью.
     Скромную во всех отношениях свадебку сыграли в кругу молодёжи и немногих родственников. Со стороны жениха только отец, высокий, крепкий еще мужчина с широким разлётом плеч,  с породистым лицом и аккуратной молочной бородкой. Шумное застолье у кого угодно развязывает языки. Однако профессор говорил мало. Тем не менее его густой голос с бархатцем  хотелось слушать бесконечно – было в нём что-то завораживающее, тёплое. Может быть, поэтому, а еще благодаря широкому уму и светлому юмору студенты обожали бывать на его лекциях. Вот и гости невольно попали под власть профессорского очарования.
    Известно, что Артемьевы много лет назад оказались в городе по приглашению и вот теперь новое свитое гнездо обещало со временем дать потомство.  Как говорят, одно дерево – еще не лес, а новые семейные побеги имели возможность  прочно закрепиться на здешней земле. Во главе стола с одной стороны разместилась родня Вероники – сдержанный отец с депутатским значком на лацкане пиджака, рядом с ним восхищенная мать, довольная выбором дочери. Напоминая ссохшийся гриб, наклонилась к столу бабушка Варвара Тимофеевна, уже в глубоких летах, однако не утратившая свежести глаз. Вероника  её любимица, и присутствие старушки на свадьбе было вполне естественным. Не имея надежды увидеть когда-нибудь внуков, она хотела хотя бы сегодня разделить с внучкой её радость. Однако чем больше вглядывалась в молодые возбужденные лица, тем ощутимее накатывал холодок на душе. «Только бы не это! – мысленно твердила Варвара Тимофеевна, зная наперед, что чутьё не обманывает. – Господи, не дай свершиться!»
    Прошли годы. Случилось то, что нередко происходит между некогда очень близкими людьми, со временем потерявшими интерес к друг другу. Из порывистого молодого человека с пружинной походкой Игорь Артемьев превратился в степенного, с обозначенным брюшком авторитетного доктора, радующего отца своими успехами. Он сравнительно рано заимел вес в научном мире, много и успешно практиковал. Отношения с женой оставались ровными, но исчезла невидимая другими, но знакомая им искра, зажигающая обоих. В его понимании это был кризис среднего возраста, столь же неотвратимый как появление первой седины и наступление прохладной осени после жаркого лета. 
    Вероника Сергеевна внешне мало изменилась – сказывалась крепкая порода и размеренная жизнь. Та же копна волос, отнимающая по утрам немало времени. Косы теперь она заплетала двум дочерям-погодкам, которые учились в той же школе, что и она много лет назад. Девчонки были смешливы и хороши собой, напоминая матери её давно минувшую юность. Казалось, закрой глаза и очутишься в беспечном круговороте, который еще вчера был, а сегодня всего лишь помнился.
    Без сомнения, она была достойной парой своему мужу.  Легко, как и он, защитила диссертацию, получила звание доцента. Погруженная в научные бдения, нескончаемые домашние дела и лекции, глядя на себя со стороны всё явственнее замечала, что идут с мужем  в одном направлении, но разными дорогами. Менять что-либо, переиначивать на новый лад не было сил и желания. Похоже, они с Игорем пресытились этой жизнью,  однако не имели смелости признаться себе, что ни терпения, ни таланта не хватило, чтобы отношения сохранить в прежнем виде.   
    ... Первая половина учебного года не обещала ничего необычного. Вероника Сергеевна хорошо поставленным голосом читала лекции, которые так прочно отложились в памяти, что не было нужды заглядывать в конспект. Совсем не к месту вспомнилась реплика коллеги по работе, балагура и весельчака Игнатия Петровича: «Мне скучно дважды пересказывать анекдот, а тут из года в год одно и то же. Как кукушки по весне: ку-ку-ку-ку... Аж скулы сводит».
     Чтобы отвлечь себя от этих мыслей, стала бродить взглядом по отрешённым лицам студентов, чтобы зацепиться и вроде уже как для одного, заинтересованного, продолжать лекцию, которая и в самом деле набила оскомину. Неожиданно столкнулась с обращенными на неё синими глазами. Они ощупывали, скользили по лицу, с завитков волос под ушками, серёжек, подаренных мужем на день рождения, беззастенчиво опускались вниз... Чувствуя неловкость, вспыхнувший румянец на щеках, нарастающее раздражение, Вероника Сергеевна переместила свое внимание на верхние ряды аудитории,  боковым зрением отмечая всё ту же упорную синь.
    Молодого человека звали Евгений. Его отца перевели с повышением из другого города еще в начале осени, а вскоре переехала вся семья.  Наводя справки, Вероника Сергеевна не без удивления заметила, что любопытствует больше, чем того заслуживает обычный студент. В самом деле, кто он этот молодой нахал с липким взглядом, вызывающий у неё  неловкость и даже тревогу? На несколько рядов перебрала свой гардероб, в котором её привыкли видеть студенты. Строгий костюм, в тон ему блузы, застёгивающиеся на верхние пуговицы, изящная недорогая брошь. Ничего лишнего – обычная классная дама, заботящаяся о своей репутации. И прическу намеренно позаимствовала из журнала для женщин, которым слегка за сорок. Все это, по её мнению, должно подчеркнуть немалый возраст и охладить голову синеокого студента.
    Стала следить за своей речью. Все как обычно, разве что предложения стали короче, а мысли более сжаты. Это естественно для человека, который не склонен к болтовне и со временем многие его фразы обретают форму афоризмов. Беседуя как-то о природе человеческого ума, она слушала пространные рассуждения студентов и, досадуя,  невольно кривила красивую бровь. «А вы сами-то как полагаете, Вероника Сергеевна?» – подловил кто-то. «Мне думается, – без промедления ответила она, – что ум это совокупность правильно принятых решений».
    Ближе к январю занятия уплотнились, Вероника Сергеевна на время отвлеклась от мыслей о странном студенте.  А его поведение отнесла за счет того, что у парня своеобразная манера слушать лектора или по обыкновению возраста мальчишеское желание сбить его с плавного течения мысли. Кто их разберёт, этих нынешних студентов, испорченных новым временем?  И уже с прежним спокойствием и отстранённостью взглядывала иногда в сторону Евгения, отмечая высоко посаженную голову на мощной шее, гибкое тело, которое то замирало в застывшем напряжении, то проявляло явное нервное беспокойство. В такие мгновения глаза молодого человека заметно густели и обретали горячечный блеск.
    Явно с ним творилось что-то неладное. От безудержной энергии, которая сопровождалась приступами неестественной веселости, громкого смеха, которого за ним раньше не наблюдалось, он впадал в состояние меланхолии,  невпопад отвечал, когда спрашивали. Озадачивал еще и тем, что мог одеться, точно сошел с обложки модного журнала, а потом прийти на лекции в мятых брюках и несвежей рубашке. Скорее всего,  облачался под настроение, не замечая ничего и никого вокруг себя.
     Иногда забрасывал занятия, исчезал без объяснения на несколько дней, потом являлся вновь, озадачивая своим неустойчивым поведением. Завидев Веронику Сергеевну, менялся прямо на глазах. То заливисто хохотал над самой плохонькой шуткой, картинно вскидывая руки, то так же внезапно смолкал, когда она проходила мимо. Загорались и гасли глаза, колоколом  звенел голос и неожиданно тускнел будто скрытый водной пеленою. Вероника Сергеевна помимо воли начала откликаться на эти перепады настроения – поначалу с малым интересом и сдержанным любопытством, а потом все больше и больше. Но, зная себя, не придавала этому сколько-нибудь серьезного значения.
    Вместе с тем отмечала, что занятия в институте отныне доставляют ей значительно большее удовлетворение: по крайней мере, есть хоть одна пара заинтересованных глаз. Это всё же лучше, чем ронять слова в гулкую пустоту и только на экзаменах напрягать себя до изнеможения, пытаясь извлечь из воспитанников искру знаний. По неведомой причине ей хотелось блеснуть словом, метнуть в аудиторию россыпь образных выражений, придумать что-нибудь такое, чтобы всем было интересно. Парни от удивления раскрывали рты, а девчонки понимающе переглядывались, сойдясь на том, что сухарь преподавательской души основательно подмочен чьей-то шаловливою рукой.
    Чтобы прояснить для себя ситуацию – о, вечное женское любопытство! – затеяли в перерыве между лекциями ненавязчивый спор между собой, увлекая в него Веронику Сергеевну. Мол, мы девчонки и влюбиться для нас так же естественно, как дышать. А может ли испытывать те же трепетные чувства женщина среднего возраста? «Имея сердце, легко потерять голову», – сказала она, не вдаваясь в рассуждения и не принимая разговор на свой счёт. Она пребывала в полной уверенности, что ничего особенного с ней не происходит. Зато для стороннего взгляда яснее ясного: Вероника Сергеевна не на шутку увлеклась.
    В феврале выпал редкий в здешних местах снег,  аудитория заметно поредела. Каждый извлекал из приятного события толику своих малых радостей. Не обнаружив Евгения на привычном месте, она пожала плечами – дело молодое, простительное. Когда в очередной раз её взгляд провалился в пустоту, поинтересовалась – что с ним? Оказалось, получил травму, врачи прописали постельный режим.
    – Надеюсь, ничего серьезного? – холодно произнесла она.
    – Как на собаке заживёт! – донеслось в ответ. – Будем конспекты с лекций приносить ему.
    Появились первые капели. Щедрое по весеннему солнце слепит сквозь плохо промытые стекла. Студенты делают вид, что слушают её, а на самом деле, судя по отсутствующим взглядам, витают  думами где-то далеко. «Кошачья пора, – вспоминает бабушкины присказки Вероника Сергеевна, –  сухой кол и тот дает побеги». Перед нею высится стопка курсовых работ, в том числе Евгения. Он все еще на домашнем лечении, однако в учёбе так же настойчив, не желает отставать. Машинально перелистывая его папку, натыкается взглядом на четвертушку бумаги, лежащую меж страниц. Красивым почерком Евгения на ней написана всего одна фраза: «О любви, наверное, забыли, кого давно уж не любили».
     – Сам ты забывчивый, – подумала она, – написал девчонке, а не передал.
    Вечером, удаляясь ко сну,  Вероника Сергеевна вспомнила про записку. «Однако мальчик не без царя в голове,– подумала, – как лаконично выразился». Неожиданно со всей отчетливостью поняла, что этот клочок бумаги адресован не какой-то безымянной девчонке, а ей зрелой женщине. В самом деле, как студентки могут забыть о любви, когда они только начинают любить? Другое дело – она, охладевшая. Надо полагать, печать отрешенности, неприласканного сердца заметна со стороны. Применительно к ней записка в своей сути верна. Безжалостна, как пощёчина, но юность, как известно, удобных выражений не выбирает.
     Отчего-то вспомнилось  детство, которое было давным-давно,  а она просто Верунька, по выражению бабушки – отцовский прихвостень. Уж как нравилось ей следовать за ним в редких вылазках на природу. С особым удовольствием взбиралась по горным кручам. Бывало, скатывает по крутому склону камни и сопровождает взглядом. Набрав скорость, они увлекают за собою другие – малые и большие. Отец, смеясь, говорил, что похожее любопытство наблюдается у зверей. Для медведя, к примеру, это любимая забава. Не потому ли человек и по сей день дитя природы?
     Нечто похожее на бегущий по склону камень ощущает она сегодня: та записка вроде спущенного с горы куска гранита. Зацепила поначалу вроде легко, слегка царапнув сердце, а чем дальше, тем тревожней душе. Больше обычного вглядывалась в зеркало – никаких особенных изменений! Привычный цвет лица, фигура чуть раздалась, но не подурнела. У глаз и на шее наметилась паутинки морщин – так давно уж не невеста! Кто пробовал обмануть природу, полагаясь на кремы и мази, выглядят куда хуже. Институтские красотки как ходячие учебные пособия о сомнительной пользе омолаживающей косметики. Она, жалеючи, всегда смотрит на них, понимая, что каждый по своему с ума сходит.
     По вечерам стала чаще присаживаться к дочерям. Интересовалась, кто с кем дружит, что нового предлагает молодежная мода, какие постановки дают в театре?
    – Мам, ты чего? – тревожно косились дочери. Может, нездоровится? Пойди к папе, пусть даст таблетку.
      Конечно, накормить и одеть детей – это важно, но не менее важно напитать душу. А она, похоже, совсем зачерствела – все размеренно, привычно, взвешенно. Ни шага влево, ни шага вправо. Уже и не припомнить, когда в доме дым стоял коромыслом. Ну, да – поначалу радовались научным успехам друг друга, удачным публикациям в журналах, рождению детей, институтским друзьям, когда те приходили в гости. Не заметили, как увлекла карьера, будь она неладна! Круг друзей постепенно распался. На все предложения устроить пикничок, посидеть в кругу тех, кого объединяла молодость, у Артемьевых чаще всего не находилось свободного времени. Чем выше Игорь и Вероника поднимались вверх по служебной лестнице, тем ощутимее становилась бездна между бывшими однокурсниками. С утверждением себя в науке пришла слава, а вместе с нею – одиночество.
    По совести говоря, молодые Артемьевы преданно служили своему делу. Игорь действительно талантливый хирург, его скальпель спас немало жизней. Вероника тоже авторитет в своем деле. Её имя значится на обложках многих ученых книг. Вот только почему-то не приносит это радости, одиноко ей среди людей. Весь день в толчее, заинтересованные творческие споры, под завязку занята на занятиях, а чего-то самого важного, без чего нет полноты жизни, ощутимо не хватает. Человеческие отношения это не песочные часы. Перевернул в одну сторону –  толика песка перетекла, перевернул в другую – точно столько же обратно. Между людьми дозированных отношений не бывает. Тут существуют другие правила и законы. А вот какие – кто бы помог  во всём разобраться?!
     Вероника Сергеевна листает книгу, делает вид, что читает. Сама ненароком поглядывает на мужа, который склонился над листами бумаги. Что-то защемило у неё внутри, почудилось, что Игорь ничуть не изменился – все тот же ласковый, бесшабашный. Неслышно поднялась, зашла со спины и опустила ладони в седеющую шевелюру. Как он любил когда-то, грудью коснулась его плеч. В былые времена этого было достаточно, чтобы остаток вечера не думать о науке.
    – Ах, это ты? – сказал он, не оборачиваясь. – Дорогая, позволь мне изложить важную мысль, иначе я её утеряю.
    – Не боишься утерять меня? Мы рядом, а видим друг друга издалека. Как в бинокль с обратной стороны. Скажи, мы правильно живем?...
     – Я вполне доволен тем, что имею. У кого еще есть такая красавица-жена?
     ... Весна с каждым днем набирала мощь. Наверное, не случайно самые великие человеческие трагедии происходили именно во время пробуждения природы. Мужчины и женщины как бы теряют поводья и отдаются во власть соблазнительных чувств, неслышной поступью несущих их к краю бездны. Вероника Сергеевна, немало удивляясь себе, стала более чувственна. Случались моменты, когда хотелось беспричинно поплакать, испытывая необъяснимую жалость к себе. Эти изменения она мало связывала с Евгением, который все еще залечивал ногу. Хотя, признаться, синие глаза все настойчивее напоминали о себе. Сказать более точно, желание увидеть его было сравнимо с жаждой, требующей хотя бы глотка воды.
     Вероника Сергеевна в очередной раз собирала на проверку студенческие работы. Вне очереди хотелось прочесть работу Евгения,  оформленную в прозрачную пластиковую обложку, однако усилием воли переложила её в число последних. О, небо! Снова четвертушка писчей бумаги, на ней одна-единственная строка синими чернилами, написанная от руки: «Росток любви полива просит, слеза горючая любовь уносит».
     Это решительно уже сверх всякой меры! Мальчик позволяет себе слишком много. Примерно так рассуждала Вероника Сергеевна, досадуя то на себя, то на неуёмного студента. Однако желание тотчас же осадить наглеца отчего-то сменилось растерянностью, а потом неожиданно жалостью. Она стала думать, что, быть может, участливое отношение к нему позволит скорее преодолеть болезнь, которая сама по себе несет немалые физические страдания. А эти юношеские слёзы, если они на самом деле имеются? С трепетом душевным, преодолевая внутреннее сопротивление, сбоку от оценки за выполненную работу, приписала несколько слов: «То не любовь – младого сердца слава. Игра, невинная забава». Подумала, вывела более крупно: «Экзамен на носу, а у вас в голове глупости».
    Вы не замечали, что переписка такого рода, не говоря уже о серьезном любовном письменном общении, напоминает бумеранг. Отсылаешь его в направлении адресата и ждешь с нетерпением ответа. То, что спустя несколько дней  Вероника Сергеевна получила в закрытом конверте, вызвало у неё бурю чувств. Нет, там не было пространного, многостраничного послания – всего лишь одинокий листок, те же синие чернила и знакомая четвертушка бумаги, на которой крупно и броско единственная фраза: «Душа влюбленного чиста, она как есть святая простота». Зато на линованном листке мелким рваным нервическим почерком было сказано многое из того, почему он, терзаемый страстью, не может больше молчать. Письмо показалось Веронике Сергеевне достаточно сердечным. Что касается убедительности – в  женском понимании искренность мужчины это то, что она хотела бы услышать о себе. В этом отношении Вероника Сергеевна оставалась обыкновенной женщиной – внешне суровой и волевой, а на самом деле чувственной и ранимой.   
     Земля покачнулась под ногами. Она и не подозревала, что есть силы, способные поколебать её спокойствие. По крайней мере, до сего времени этого никому не удавалось. Глядя на неё, застёгнутую на все пуговицы, закрытую во всех отношениях, никому и в голову не приходило штурмовать крепость, которая неуязвима со всех сторон. для которой нужен необыкновенный воин. Она не способна была на мелкую обывательскую интрижку, необременительную и ни к чему не обязывающую, в которой сердце по существу не участвует.  Это женским чутьем понимала сама Вероника Сергеевна и вопрос морали как бы её не касался. В то же время она вполне отдавала себе отчёт, что ежели постучится в ворота настоящая любовь, то, как известно, она сильнее полководца. Ни одна крепость не устоит перед нею. Мальчишка конечно интересен, хорош для своего возраста, но разве можно его принимать всерьез? Тогда зачем она так часто думает о нём?
     Давно так пристрастно не ковырялась в себе Вероника Сергеевна. Пришла к неутешительному выводу: чем больше, отдаваясь всецело науке, подавляла в себе женское начало, тем уязвимее оказалась перед столь малым искушением. Сама во всём виновата – прежде времени схоронила душу под пеплом быта. Ведь бабушка предупреждала, зная настырный характер внучки, что быть полезной людям хорошо и даже необходимо, только меру надо соблюдать. Не забывать о том, что главное служение – семье, мужу, детям. А уж потом все остальное.
    О том, что привиделось тогда на свадьбе, Варвара Тимофеевна не рассказывала никому. Своим зрячим сердцем она видела красивых молодожёнов, словно по велению свыше созданных друг для друга, но... излишне серьезных и увлеченных сверх меры своим делом. Пока жива была, не раз еще говорила: «Не торопись быть взрослой. Оставайся чуточку ребёнком. И душа твоя будет спасена». Малограмотная, мудрая женщина. Только сейчас истинный смысл её слов стал для Вероники Сергеевны более отчётлив и понятен.
    ... Заседание кафедры было коротким. Заведующий изложил просьбу ректора, к которому обратился  отец Игоря.  Дескать, парень в гипсе, ограничен в движении. В порядке исключения просил принять экзамен на дому. Обычная практика, все старо как мир. Вероника Сергеевна записала адрес, телефон и дала согласие. Сделала это с огромным внутренним сопротивлением, будто заранее знала, каково ей будет потом.
    Первое, что её поразило – дом Евгения. Недавно отстроенный,  нарядный снаружи и, надо полагать, еще более удобный внутри. Власть о своих чиновниках пеклась серьезно. Неслышный лифт вознес на нужный этаж,  дверь отворил Евгений. Будучи предупреждённым телефонным звонком заранее, он тем не менее казался изумлённым сверх меры. Опираясь на трость, провёл гостью в свою комнату, затворил дверь. Признаться, в консультациях особой нужды не было. Учился он вполне прилично, можно было принимать экзамен без проволочек. Однако Веронике Сергеевне хотелось разобраться и в себе.
     Она в последнее время заметно изменилась. Убавила в весе, обрела более резкие движения – сказывалось нервозность последних недель. И эта встреча, такая неопределенная, волнующая и пугающая... Окончательно сбивала с толку синева его ярких глаз, которые караулили каждое её движение. Неожиданно Евгений упал перед ней на здоровое колено и Вероника Сергеевна решила, что он еще более повредит ногу, бросилась поднимать.
    – Как я ждал этой встречи! – услышала она жаркий шёпот. – Тесно сердцу!...
    – Не будем делать глупости! Нет! Нет! Нет!
    – Думаешь, я маленький? Я уже взрослый!
    – Мы можем поссориться! – произнесла Вероника Сергеевна.
    – Любовь как море. Оно мелеет, если оба в ссоре. Это вы научили меня образно выражаться.
     Давно не ведала Вероника Сергеевна такой страсти. Она видела его глаза, которые не могли врать – удивленные, огорченные, восторженные. Они жили отдельно от тела, которое ещё трепетало и было во власти желания. Ей хватило бы малейшего движения души, одного отчаянного шага, чтобы, с одной стороны, проявить милость к стенаниям молодого человека и вознаградить его тем, к чему он так стремился. С другой стороны, это положило бы начало к множеству других грехов, которые вроде омута, откуда нет и не может быть возврата. 
      Вероника Сергеевна оказалась в непростом  положении: природа требовательно напоминает, что она цветущая женщина и земные соблазны ей очень даже ведомы. А рациональный разум, взнузданный волей, твердит с укоризною, что она, прежде всего, верная жена и добродетельная мать. «Ну и что, – говорит она себе. – Этой добродетелью мне умыться и подтереться? Кому это вообще нужно?!»
      Два начала упорствовали в ней. Это была борьба, которая длилась всего лишь мгновение. Однако и того было достаточно, чтобы почувствовать, как далеко зашла она в своих греховных фантазиях, оказалась на грани своего падения. Совладав с собой, Вероника Сергеевна, с горечью и болью заметила про себя: «Не потому ли стала такой праведной, что утратила всякий интерес к жизни? Ведь зрелость для чувства – не помеха. Возраст это не то,  сколько времени человек топчет землю, а состояние души. Выходит, не жила, а плыла по течению!»
    – Жарко  мне, – сказала она. – хорошо бы распахнуть окно.
     – Пойдемте на балкон. Покажу город с высоты нашего дома, – подозрительно легко согласился Евгений.
     Вероника Сергеевна хоть и не боялась высоты, но люди внизу казались крошечными, спешащие по дороге автомобили – игрушечными. Она почувствовала легкий приступ тошноты, ощутив под собой бездну, отделяющую её от земли. Ещё больше поразило поведения Евгения. Он молитвенно протянул к ней руки и  неестественным голосом, с каким-то внутренним надрывом и потерянностью произнёс:
     –  Я в твоей власти. Захочешь – сделаешь счастливым. Откажешь – мне легче умереть!  С этими словами перекинул через перила балкона ногу и начал переваливаться, не отнимая от неё пристального взгляда. Наверное, тигрица с такой стремительностью не схватывает свое дитя, когда над ним нависает беда – Вероника Сергеевна одной рукой схватила за волнистый чуб, другой – за пояс джинсовых брюк. Напрягая все тело, мощным рывком опрокинула парня на балкон. С расширенными от ужаса глазами посмотрела на растопыренную ладонь, к которой прилипла прядка волос. Прикосновение к смерти принесло отрезвление. Усилием воли уняла прерывистое дыхание, и будто ничего особенного не произошло, отворяя  дверь в комнату, произнесла строго:
     – А теперь сдача экзамена. Прошу.
     Она не стала раскладывать полагающихся в таком случае экзаменационных билетов. Просто приняла зачетную книжку и твёрдой рукой, которая  едва заметно вздрагивала, вписала оценку «хорошо». Комната погрузилась в тишину. Евгений боялся посмотреть ей в глаза. Она тоже не искала взглядом волновавшую ещё недавно густую синь, словно сегодняшняя встреча была не с ней, а с какой-то посторонней, незнакомой женщиной. В тоже время Вероника Сергеевна слышала как наполненно, во всю силу стучит её разбуженное сердце. Его биение сейчас было для неё лучшей земной музыкой. Оно живое её сердце, трепетное и жаждущее! Правда, это уже не имело к мальчику с тростью в руке решительно никакого отношения.               
     … В самые трудные минуты своей жизни Вероника Сергеевна отправлялась на городское кладбище, где свой последний скорбный приют нашла Варвара Тимофеевна. Даже сейчас, когда старушка была за гранью своего существования, её вечно живая душа каждодневно ожидала тех, кто нуждался в помощи. Отвесив приветственный поклон, Вероника долго всматривалась в лицо покойницы на керамике. Всякий раз оно было неодинаковым. Знакомая причёска, любимая бабушкина блуза, прямой нос с горбинкой – все то же. Менялись глаза –  они могли улыбаться, негодовать, смотреть, не выказывая эмоций, словно оттуда, из другого мира, Варвара Тимофеевна подводила итог её, внучкиной жизни за последнее время. Это была мистика, нечто не поддающееся объяснению, но это было. На сей раз глаза с металлического овала смотрели суровее обычного, во взгляде ощущалась боль. «Осуждаешь меня, бабушка, – простонала Вероника Сергеевна. – Есть за что. Сама знаешь. Прошу совета: как мне быть?»
    Смежила глаза и отправилась в мир воспоминаний. Варвара Тимофеевна не любила давать советы – слишком ответственное дело. Когда видела, как иная неудачница направо и налево раздает советы, возмущалась: «Свою жизнь не устроила как следует, а туда же – советует. Страна Советов, тьфу!» Когда сама оказывалась в тупике, открывала наугад Библию, читала страницу, осветляясь лицом. Говорила, что ни разу не получила от Бога плохого совета.
    Потянул ветерок, шелест бумаги вернул Веронику Сергеевну из воспоминаний. Она заметила, что средь могильной травы застрял пожелтевший клочок газетной бумаги. Листок трепетал в сухой траве как сердце испуганного зайчонка. Бросились в глаза крупные буквы заголовка «Хочешь свободы – отпусти». Пораженная догадкой, Вероника Сергеевна замерла, а потом, сдерживая слезы, проговорила, словно Варвара Тимофеевна могла услышать: «Спасибо, бабуля! Твоя неразумная внучка все поняла!»               
     Покидая кладбище, почувствовала: куда более серьезный экзамен сдала она сама. Расправились плечи – не давил на них недавний груз переживаний, походка обрела лёгкость и полноту шага. Хотелось совершить что-нибудь такое, озорное что ли...  Вместе с тем понимала, случившееся будет возвращаться к ней угрызениями совести, волнами стыда, желанием стать лучше. Придется учиться жить заново. В той новой жизни она, без сомнения, будет прилежной ученицей.
     … Прошло несколько лет. Краем уха Вероника Сергеевна слышала, что суровый родитель в то памятное лето отправил сына в деревню, где сам когда-то вырос, а потом настоял, чтобы Евгений приискал себе работу подальше от дома. С того времени многое переменилось в её жизни. Как хронически больной неведомой болезнью она постепенно приходила в себя, обнаруживая, что мир устроен не так уж серо, как думалось прежде, и палитра сочных, свежих красок находится в руках самого человека, который волен распорядиться ими по своему усмотрению.
      Сегодня с самого утра Вероника Сергеевна в приподнятом настроении. Пританцовывая возле плиты, готовит свои любимые блюда, чтобы порадовать гостей – через пару часов соберутся друзья по студенческой поре. Муж хлопочет в горнице, выставляет на стол фарфор и хрусталь, раскладывает вилки и ложки. Потом, отужинав,  он с приятелями уйдет на балкон, чтобы продолжить мужские разговоры. Там на журнальном столике пепельница, хорошего табака сигареты и шахматы. Веронике с подругами тоже есть о чём поговорить.
     Из глубокого раздумья её выводит звонок в дверь. «Вам заказное письмо, – говорит почтальон с объемной сумкой на боку. – Распишитесь в получении вот здесь». Почерк как будто знаком, вот и адрес отправителя … Евгений. В нетерпении Вероника Сергеевна вскрывает конверт. Те же синие чернила, убористый ровный почерк – уже без резких углов и нервных линий. «Я пишу Вам, чтобы сказать слова благодарности. Случившееся научило меня ценить и уважать женщину… Мне многое пришлось переосмыслить…»  В своей откровенности он был предельно честен. Признавался, что все началось с невинного спора с друзьями, мол, добьюсь этой неприступной женщины. А потом и сам не заметил, как влюбился по уши. Когда понял, что замысел, которому был уже не рад, провалился, то оскорбленный юношеский максимализм чуть не довел до беды. Заканчивал Евгений письмо так же, как и начинал – искренней благодарностью за жизненный урок. Это помогло ему избавиться от некоторых заблуждений. Он нашёл свое счастье, поэтому считает своим долгом покаяться и поблагодарить.
     Вероника Сергеевна поднесла фартук к повлажневшим глазам. Все всплыло в памяти, точно было вчера. Признаться, это она должна была сказать своему синеокому нарушителю спокойствия сердечное спасибо. За то, что вывел её из заторможенного состояния, разбудил доселе дремлющие чувства, заставил взглянуть на мир по-новому. Прожив на свете столько лет, она, встретив на своем пути этого мальчишку, держала экзамен на человеческую зрелость. Она ни о чём не жалеет. То не потеряно, о чём не жалеют. Так, кажется, говорят мудрые люди.
     – Милая, что-то случилось? – заглянул на кухню обеспокоенный муж.
      – Нет, что ты! Просто мне напомнили, какая я счастливая женщина! С этими словами, шагнув навстречу, утопила в его седой шевелюре, пахнущей совершенно чудесно,  свое влажное от слёз лицо…