Дом был большой, двухэтажный, на берегу озера. Сколько раз Николай вставал засветло, до восхода солнца еще, чтобы не только рыбы больше наловить, но и еще раз увидеть, ощутить, как ласковой благодарной кошкой прогибается небо от первых прикосновений солнечных лучей, словно пальцев нежной, теплой руки. И еще – приятно было, что Динка спит, а он уже здесь, возле озера, старается для нее. Как приятно видеть ее, растрёпанную, со сна, часто – в одной рубашке только ночной, спешившую прямо из сна – к нему, на кухню, радостную особой, неповторимой детской радостью.
- Котеныш мой, - благодарила она его поцелуями за пробуждение ото сна запахом любимой ухи. Уху Дина любила именно такую, из речной рыбы. В детстве с отцом часто на рыбалку ходили, с тех пор уха и полюбилась.
Вообщем-то, с разговора о рыбалке все и началось. Он встретил в городе случайно давнего товарища своего, с которым бог весть сколько уже не виделся. Зашли в рюмочную. Жалкий свет тусклых ламп напоминал цвет мочи смертельно больного. Мухи жужжали с неутомимостью каких-нибудь бабушек-сплетниц. За соседним столиком посетитель уснул, нежно обняв тарелку с салатом, словно любимую женщину. Водка наверняка была паленой.
- Тухло тут, - посетовал Николай.
- Так давай в другое место пойдем, - предложил Артем.
- Я вообще о городе говорю. Здесь жить – значит умирать. Одна большая больничная койка. И еще все вокруг куда-то спешат при этом. Я сюда, хорошо если раз в пол-года, приезжаю. Вообще не приезжал бы, но с издателем периодически надо лично…договора там подписывать…
- И ты чего, реально живешь на одних своих книжках только? - с недоумением спросил Артем.
- Ну, на те которые раньше писал, и недели бы не прожил, - горько усмехнулся Николай, - так…пишу теперь лабуду всякую. На заказ. Имя не мое на обложках ставят, и хорошо. Это как сочинение в школе за кого-то написать. А твои-то картины продаются хоть? - полюбопытствовал он.
- Да тоже на заказах выезжаю только, - поежился Артем, беря графин с водкой чтоб наполнить опустевшие уже рюмки. Пальцы его зло сдавили горлышко графина, - урод какой-нибудь богатый харю свою закажет, ну, я и ретуширую его физиономию, чтоб он не в зеркало потом смотрелся, а на портрет глядел. Я думал, хоть ты выбился.
- Меня все устраивает, - улыбнулся Николай, - мне главное – в городе этом не жить. А так…я счастливый человек. У меня все есть. Работа нормальная, без тупых начальников. Женщина любимая, дом свой, на берегу озера прямо. Знаешь, как здорово вот с утра самого на рыбалку…
- Да ну, - усмехнулся Артем, - тоже мне, нашел удовольствие! Рыбалка!
- Еще какое! – воскликнул Николай, - ты чего, рыбу никогда не ловил?!
- Да ловил один раз. Промерзли все. Слякоть какая-то. Туфта. Рыба не клюет. Удовольствия никакого. Сидел как дурак.
- Да ты со мной на рыбалку сходи хоть раз! Когда солнце еще только всходит.. Ты там такую картину напишешь! Давай, давай, прямо сейчас. До меня не так уж ехать далеко. Сейчас прямо билеты и возьмем. Тебя ж отпустят на два-три дня?
- В смысле, кто? - спросил Артем.
- Ну, семья, жена. Жена есть у тебя?
- Да какие у художников жены! Так, шалавы одни. Видишь же, кольца нет.
- Ну, не все женатые кольца носят. Значит, прямо сейчас и поедем. Заказов же нет срочных у тебя?
- Да вроде нет… , - в маленьких глазках Артема, словно в рюмках, была налита водка. За то время пока они с Николаем сидели в рюмочной, здесь успела перегореть еще одна лампа, и свет стал совсем тусклым. Мухи ползали по салату, который нечаянно сбросил со стола так не проснувшийся посетитель.
- Ты такую картину там у меня напишешь! – восторженно хлопнул по плечу своего товарища Николай, – в Русском музее вывесят!
Официантка устало подняла с пола упавшую тарелку с салатом и подергала за плечи уснувшего посетителя. Тот не просыпался.
- Ну, как? - весело спросил Николай, когда они втроем уже сидели за столом, когда Артем успел увидеть весь его дом с большим камином, изысканной лестницей, уютной оранжереей, - скучаешь по городу? А жена моя как?
- Ну что ты говоришь такое, - сразу смутилась Дина.
- Здесь вообще слов нет. Настоящая красавица. Давайте я ваш потрет напишу. А то я одних уродов по заказам малюю, душа от них чернеет. Отвык уже от красоты настоящей. А тут…
- Соглашайся, - сказал Николай, - он вообще раньше очень хорошим художником был. Как сейчас, правда, не знаю. Но мастерство не пропьешь. Верно ведь, Артемка, не пропьешь?
- Хорошо, - кивнула Дина, все еще смущаясь чего-то.
- Да, а завтра на рыбалку с тобой еще пойдем. Для этого ведь и ехали-то.
Утром он никак не мог добудиться Артема, тот приподнял на секунду голову и тут же зарылся обратно в подушку, заверяя, что отдаст все, что угодно на свете, лишь бы ему дали еще хоть немного поспать, и обещал на следующий день уж точно пойти с Николаем. И все-таки, там, на берегу, стало жалко, что Артем не увидит рассвета, не вдохнет в свою душу утреннего солнца. Какая палитра сравнится с яркостью, сочностью, звучностью красок пробуждающегося мира?! Почему-то хотелось, чтобы Артем нашел в себе силы заниматься искусством, а не мастерить за деньги портреты уродливых богатеев. С собой то, казалось, все было решено, а вот у других еще может получиться вернуться к той черте, за которой перестаешь быт художником. И Николай поспешил обратно, в дом, вытащить Артема из сна, навстречу всем краскам мира.
Запах. Вот, что сильнее всего било в мозг. Николай знал, что сейчас, когда он стоит на самом краю бездны, жизни и смерти, тьмы и света, этот запах так сильно ощущает только он один. Запах пота, именно от него он уезжал из города, от смрада вонючих, потных тел в переполненном вагоне метро, когда можно задохнуться чужими телами. Они вот также сейчас воняли целым вагоном метро, голые, его любимая (еще несколько минут назад любимая) Дина и давний товарищ Артем…да какой к черту товарищ…Дина испуганно натянула одеяло до самого лба, то ли боясь смотреть Николаю в глаза, то ли опасаясь того, что он сейчас может сделать.
- Я.. я, - маленькие глазки Артема нервно бегали туда-сюда, как маятник часов. Но он так и сидел голый на кровати.
Николай выскочил из комнаты, сбежал по лестнице. Слышно было, как сильно хлопнул он входной дверью.
- А…куда он пошел? – нервно поинтересовался Артем, - у него случайно ружья нет тут?
- Нет, - резко ответила Дина, поспешно одеваясь, и отшвырнув от себя со злостью нижнее белье, уже пропитанное изменой, - какое ружье.. он сейчас руки на себя наложит. Он любит меня. Понимаешь, любит?! Зачем я только…Какая же я дура, Господи!
Николай вернулся не один, с нотариусом.
- Вот, - он сладострастно произносил слова, наслаждаясь тем, насколько он выше этих ничтожных людишек, которых принимал за любимую женщину и товарища. Сладостно было оттого, что он может наказать их благородством сильнее, чем местью. Им жить и корчиться от стыда. Это не топором всех порубать, чтоб души их убиенные к небу за чужой счет вознеслись, - здесь документы…. К счастью, и в наших краях нотариус есть…Дом на вас двоих теперь записан. Делите как хотите. Я в этом доме не жилец, понятно, больше. Противно. А вы живите. Может, еще счастливы будете. Тем более он еще картину с тебя написать хотел.
Дина вскрикнула так, как будто ее резко ударили, и бросилась в ноги Николаю.
- Прости, - стала умолять она.
Артем обнял ее за плечи.
- Пошли, - сказал Николай нотариусу. И они вдвоем вышли из дома.
Поезд набирал скорость. За окном мелькали дома и деревья, и они не просто исчезали, от глаз будто отслаивалась сетчатка, словно приходила слепота, которая не даст ничего больше увидеть в этом мире. И ехать некуда было. В свое время пришлось квартиру продать, чтобы дом купить. На берегу озера. А сейчас там Дина с Артемом. Два чужих ему человека. И противно стало совсем от мысли, что Артем этот будет вставать утром, любоваться его восходом солнца, картины, чего доброго, писать начнет хорошие…
Жирными мухами слетелись и сели на мозг бессчетные анекдоты о том, как муж уходит на рыбалку, «и в это время…»…. А они ведь сейчас там, ручки, наверное, потирают, веселятся! Хорошо им! Уютно. Его, поди, полным идиотом считают. Тоже мне – наказал! Осталось только еще себя на органы продать, и им деньги завещать! И ведь не вернуться уже. В свой дом собственный не вернуться. Не скажешь же: « я по глупости. Хватит, давайте, быстро отсюда»). Это значит – в полном своем ничтожестве перед ними обоими расписаться.
Такие тяжелые сумерки навалились на окна, как будто тьма пыталась выдавить стекло.
- Завтра ты уедешь, - сказала Дина Артему. Они лежали рядом, и это вдруг оказалось очень тесно, неудобно, неуютно – лежать с ним вместе в одной постели.
- Ты уедешь, - твердо повторила она, - мы и так твари последние перед Колей. Я поеду к нему . В ноги кинусь, умолять буду. Не простит, ладно. Но это его дом. Его. Не нам здесь жить. Не твари же мы последние. Что?
- Ничего, - ответил Артем, - в горле что-то. Ты ничего не чувствуешь? Дым, кажется, какой-то.
И тут огонь добрался и до окон. Огни пламени, как маленькие танцовщицы с содранной кожей, отчаянно танцевали за стеклом. Артем вскочил, бросился к двери, забыв о Дине, но дверь оказалась кем-то закрыта с другой стороны. Дина успела увидеть за стеклом мелькнувший на мгновение оскал, и не сразу узнала в оскале этом – своего Колю. Артем стал выбивать дверь ногой.
- Горим! – заголосил он, - идиотка! – бросил он смятенной Дине, - дура тупая, кричи, что мы горим!
- Кому кричать…кому?! - обессиленно прошептала она.
Весь первый этаж уже был съеден огнем.
На допросе следователь просил Николая объяснить, зачем он сжег свой дом, вместе с живыми людьми, если сам приходил к ним с нотариусом и официально этот дом им отдал.
- Я не буду оспаривать никакой срок, - в ответ сказал Николай, - даже пожизненное. Расстрел даже, если хотите. Я все подпишу, все, что вам надо, во всем признаюсь. Только не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста. Я очень вас прошу.
(из сборника "Ты больше не моя женщина")
Дом был большой, двухэтажный, на берегу озера. Сколько раз Николай вставал засветло, до восхода солнца еще, чтобы не только рыбы больше наловить, но и еще раз увидеть, ощутить, как ласковой благодарной кошкой прогибается небо от первых прикосновений солнечных лучей, словно пальцев нежной, теплой руки. И еще – приятно было, что Динка спит, а он уже здесь, возле озера, старается для нее. Как приятно видеть ее, растрёпанную, со сна, часто – в одной рубашке только ночной, спешившую прямо из сна – к нему, на кухню, радостную особой, неповторимой детской радостью.
- Котеныш мой, - благодарила она его поцелуями за пробуждение ото сна запахом любимой ухи. Уху Дина любила именно такую, из речной рыбы. В детстве с отцом часто на рыбалку ходили, с тех пор уха и полюбилась.
Вообщем-то, с разговора о рыбалке все и началось. Он встретил в городе случайно давнего товарища своего, с которым бог весть сколько уже не виделся. Зашли в рюмочную. Жалкий свет тусклых ламп напоминал цвет мочи смертельно больного. Мухи жужжали с неутомимостью каких-нибудь бабушек-сплетниц. За соседним столиком посетитель уснул, нежно обняв тарелку с салатом, словно любимую женщину. Водка наверняка была паленой.
- Тухло тут, - посетовал Николай.
- Так давай в другое место пойдем, - предложил Артем.
- Я вообще о городе говорю. Здесь жить – значит умирать. Одна большая больничная койка. И еще все вокруг куда-то спешат при этом. Я сюда, хорошо если раз в пол-года, приезжаю. Вообще не приезжал бы, но с издателем периодически надо лично…договора там подписывать…
- И ты чего, реально живешь на одних своих книжках только? - с недоумением спросил Артем.
- Ну, на те которые раньше писал, и недели бы не прожил, - горько усмехнулся Николай, - так…пишу теперь лабуду всякую. На заказ. Имя не мое на обложках ставят, и хорошо. Это как сочинение в школе за кого-то написать. А твои-то картины продаются хоть? - полюбопытствовал он.
- Да тоже на заказах выезжаю только, - поежился Артем, беря графин с водкой чтоб наполнить опустевшие уже рюмки. Пальцы его зло сдавили горлышко графина, - урод какой-нибудь богатый харю свою закажет, ну, я и ретуширую его физиономию, чтоб он не в зеркало потом смотрелся, а на портрет глядел. Я думал, хоть ты выбился.
- Меня все устраивает, - улыбнулся Николай, - мне главное – в городе этом не жить. А так…я счастливый человек. У меня все есть. Работа нормальная, без тупых начальников. Женщина любимая, дом свой, на берегу озера прямо. Знаешь, как здорово вот с утра самого на рыбалку…
- Да ну, - усмехнулся Артем, - тоже мне, нашел удовольствие! Рыбалка!
- Еще какое! – воскликнул Николай, - ты чего, рыбу никогда не ловил?!
- Да ловил один раз. Промерзли все. Слякоть какая-то. Туфта. Рыба не клюет. Удовольствия никакого. Сидел как дурак.
- Да ты со мной на рыбалку сходи хоть раз! Когда солнце еще только всходит.. Ты там такую картину напишешь! Давай, давай, прямо сейчас. До меня не так уж ехать далеко. Сейчас прямо билеты и возьмем. Тебя ж отпустят на два-три дня?
- В смысле, кто? - спросил Артем.
- Ну, семья, жена. Жена есть у тебя?
- Да какие у художников жены! Так, шалавы одни. Видишь же, кольца нет.
- Ну, не все женатые кольца носят. Значит, прямо сейчас и поедем. Заказов же нет срочных у тебя?
- Да вроде нет… , - в маленьких глазках Артема, словно в рюмках, была налита водка. За то время пока они с Николаем сидели в рюмочной, здесь успела перегореть еще одна лампа, и свет стал совсем тусклым. Мухи ползали по салату, который нечаянно сбросил со стола так не проснувшийся посетитель.
- Ты такую картину там у меня напишешь! – восторженно хлопнул по плечу своего товарища Николай, – в Русском музее вывесят!
Официантка устало подняла с пола упавшую тарелку с салатом и подергала за плечи уснувшего посетителя. Тот не просыпался.
- Ну, как? - весело спросил Николай, когда они втроем уже сидели за столом, когда Артем успел увидеть весь его дом с большим камином, изысканной лестницей, уютной оранжереей, - скучаешь по городу? А жена моя как?
- Ну что ты говоришь такое, - сразу смутилась Дина.
- Здесь вообще слов нет. Настоящая красавица. Давайте я ваш потрет напишу. А то я одних уродов по заказам малюю, душа от них чернеет. Отвык уже от красоты настоящей. А тут…
- Соглашайся, - сказал Николай, - он вообще раньше очень хорошим художником был. Как сейчас, правда, не знаю. Но мастерство не пропьешь. Верно ведь, Артемка, не пропьешь?
- Хорошо, - кивнула Дина, все еще смущаясь чего-то.
- Да, а завтра на рыбалку с тобой еще пойдем. Для этого ведь и ехали-то.
Утром он никак не мог добудиться Артема, тот приподнял на секунду голову и тут же зарылся обратно в подушку, заверяя, что отдаст все, что угодно на свете, лишь бы ему дали еще хоть немного поспать, и обещал на следующий день уж точно пойти с Николаем. И все-таки, там, на берегу, стало жалко, что Артем не увидит рассвета, не вдохнет в свою душу утреннего солнца. Какая палитра сравнится с яркостью, сочностью, звучностью красок пробуждающегося мира?! Почему-то хотелось, чтобы Артем нашел в себе силы заниматься искусством, а не мастерить за деньги портреты уродливых богатеев. С собой то, казалось, все было решено, а вот у других еще может получиться вернуться к той черте, за которой перестаешь быт художником. И Николай поспешил обратно, в дом, вытащить Артема из сна, навстречу всем краскам мира.
Запах. Вот, что сильнее всего било в мозг. Николай знал, что сейчас, когда он стоит на самом краю бездны, жизни и смерти, тьмы и света, этот запах так сильно ощущает только он один. Запах пота, именно от него он уезжал из города, от смрада вонючих, потных тел в переполненном вагоне метро, когда можно задохнуться чужими телами. Они вот также сейчас воняли целым вагоном метро, голые, его любимая (еще несколько минут назад любимая) Дина и давний товарищ Артем…да какой к черту товарищ…
Дина испуганно натянула одеяло до самого лба, то ли боясь смотреть Николаю в глаза, то ли опасаясь того, что он сейчас может сделать.
- Я.. я, - маленькие глазки Артема нервно бегали туда-сюда, как маятник часов. Но он так и сидел голый на кровати.
Николай выскочил из комнаты, сбежал по лестнице. Слышно было, как сильно хлопнул он входной дверью.
- А…куда он пошел? – нервно поинтересовался Артем, - у него случайно ружья нет тут?
- Нет, - резко ответила Дина, поспешно одеваясь, и отшвырнув от себя со злостью нижнее белье, уже пропитанное изменой, - какое ружье.. он сейчас руки на себя наложит. Он любит меня. Понимаешь, любит?! Зачем я только…Какая же я дура, Господи!
Николай вернулся не один, с нотариусом.
- Вот, - он сладострастно произносил слова, наслаждаясь тем, насколько он выше этих ничтожных людишек, которых принимал за любимую женщину и товарища. Сладостно было оттого, что он может наказать их благородством сильнее, чем местью. Им жить и корчиться от стыда. Это не топором всех порубать, чтоб души их убиенные к небу за чужой счет вознеслись, - здесь документы…. К счастью, и в наших краях нотариус есть…Дом на вас двоих теперь записан. Делите как хотите. Я в этом доме не жилец, понятно, больше. Противно. А вы живите. Может, еще счастливы будете. Тем более он еще картину с тебя написать хотел.
Дина вскрикнула так, как будто ее резко ударили, и бросилась в ноги Николаю.
- Прости, - стала умолять она.
Артем обнял ее за плечи.
- Пошли, - сказал Николай нотариусу. И они вдвоем вышли из дома.
Поезд набирал скорость. За окном мелькали дома и деревья, и они не просто исчезали, от глаз будто отслаивалась сетчатка, словно приходила слепота, которая не даст ничего больше увидеть в этом мире. И ехать некуда было. В свое время пришлось квартиру продать, чтобы дом купить. На берегу озера. А сейчас там Дина с Артемом. Два чужих ему человека. И противно стало совсем от мысли, что Артем этот будет вставать утром, любоваться его восходом солнца, картины, чего доброго, писать начнет хорошие…
Жирными мухами слетелись и сели на мозг бессчетные анекдоты о том, как муж уходит на рыбалку, «и в это время…»…. А они ведь сейчас там, ручки, наверное, потирают, веселятся! Хорошо им! Уютно. Его, поди, полным идиотом считают. Тоже мне – наказал! Осталось только еще себя на органы продать, и им деньги завещать! И ведь не вернуться уже. В свой дом собственный не вернуться. Не скажешь же: «я по глупости. Хватит, давайте, быстро отсюда». Это значит – в полном своем ничтожестве перед ними обоими расписаться.
Такие тяжелые сумерки навалились на окна, как будто тьма пыталась выдавить стекло.
- Завтра ты уедешь, - сказала Дина Артему. Они лежали рядом, и это вдруг оказалось очень тесно, неудобно, неуютно – лежать с ним вместе в одной постели.
- Ты уедешь, - твердо повторила она, - мы и так твари последние перед Колей. Я поеду к нему . В ноги кинусь, умолять буду. Не простит, ладно. Но это его дом. Его. Не нам здесь жить. Не твари же мы последние. Что?
- Ничего, - ответил Артем, - в горле что-то. Ты ничего не чувствуешь? Дым, кажется, какой-то.
И тут огонь добрался и до окон. Огни пламени, как маленькие танцовщицы с содранной кожей, отчаянно танцевали за стеклом. Артем вскочил, бросился к двери, забыв о Дине, но дверь оказалась кем-то закрыта с другой стороны. Дина успела увидеть за стеклом мелькнувший на мгновение оскал, и не сразу узнала в оскале этом – своего Колю. Артем стал выбивать дверь ногой.
- Горим! – заголосил он, - идиотка! – бросил он смятенной Дине, - дура тупая, кричи, что мы горим!
- Кому кричать…кому?! - обессиленно прошептала она.
Весь первый этаж уже был съеден огнем.
На допросе следователь просил Николая объяснить, зачем он сжег свой дом, вместе с живыми людьми, если сам приходил к ним с нотариусом и официально этот дом им отдал.
- Я не буду оспаривать никакой срок, - в ответ сказал Николай, - даже пожизненное. Расстрел даже, если хотите. Я все подпишу, все, что вам надо, во всем признаюсь. Только не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста. Я очень вас прошу.
Благородный поступок
© Copyright: Всеволодов, 2014
Свидетельство о публикации №214071401572
Свидетельство о публикации №214071401572
Рецензии