Ingert fun -001

Ингерт "бяка". острый психологический роман.
– --------------------------------------------------

    Отупение – полное, глухое и тёмное, вот что он чувствовал после третьего акта с Лили. Она сама хотела быть решительной и по-девичьи смелой, и сама всё испробовать… с ним. Почему с ним? Она сама задрала платьице и сняла с себя трусики (или их миниатюрное подобие). Он дико смотрел, как она вся корячилась, широко раскидывая ноги, когда он вставлял в её щель между ног, свой раздувшийся «большой палец» и охала и ахала…
  Всё! Это финиш! Он больше не мальчишка, а мямля и рохля. И таким был всегда – мамочкин сыночек. Он себя презирал. Он не мог понять, что именно потому она на него и повелась, что он казался доступным и без проблем. Другие мальчишки хоть казали гонор и набивали себе цену, даже за небольшой неумелый поцелуйчик. И что его потянуло на природу? Протест. Внутренний протест против себя, что заставлял его бросать видео или компьютер и идти бесцельно слоняться по ближайшим окрестностям дачного поселения «командировочных». Все детки тут были отчасти как сироты, ибо то папы, то мамы, а то и оба предка пропадали по длительным командировкам в иных странах. А гувернёры и гувернантки, только и сплетничали по кухням и бытовым закуткам, как, к примеру, мать конопатого малого Альберта, мадам Лукреция, изменяла мужу то в Швеции, то в Дании с другими кавалерами со всеми вытекающими подробностями. И откуда они всё это знали? Но мальчишкам было зазорно подслушивать такие сплетни, зато девчонок за уши не оттащишь от таких подробностей. Всё – детство кончилось, и девчонки всё более стали разниться от мальчишек, хотя ранее казались единым племенем.
 Существовало два мира. Первый мир – это свой город. Свой дом, двор. Свои дружки и враги. Кинотеатр и кафетерии с мороженым и пышными булочками. Школа, что казалось, не прибавляла ума, а делала тупым и плоским как классная доска. От знаний и уроков только болела голова. И потому в школе были самые острые развлечения, вплоть до садистских шуточек, чтоб снять с себя нервную нагрузку после очередного урока. Он не был герой и таскался за бесшабашным Гурвином, который панибратски посмеивался над его небольшой пухлостью, и немного рассеянной натурой. Драться приходилось редко, ибо в кампании всегда больше защиты и надёжности, и были свои бойцы – любители почесать кулаки. А для девчонок – подёргать за косички и бантики – свои ухажёры. Он оставался всегда немного в тени лидера, но был и счастлив таким положением.
 А на летние каникулы, предки его увозили в другой мир или во второй мир – дачный посёлок, где убивали время от скуки другие, подобные ему потомки. Это были уже иные ребята и съехавшиеся с разных концов и углов их небольшой страны. И это была уже иная компания и иной мир интересов и отношений. Их объединяло только то, что их родители пропадали порой подолгу в заграничных командировках от своих фирм, концернов или внешнеполитических контор. Здесь нередко можно было увидеть и редких гостей из других стран, например американец Янус (или Ангус) – тоже сынок предков, что приехали в командировку из Америки и решили на время сплавить своё чадо в этот посёлок бунгало, под опеку гувернантов. А сами пропадали в разъездах по стране, распространяя рекламную кампанию. Янус очень кичился, что он американец и его мальчишки уже пару раз за это поколотили. Да и у девчонок, этот смешной малый с оттопыренными как у мартышки ушами – успехом в амурах не пользовался. Однако задиристость его характера янки оттого не иссякала, а даже наоборот возросла. Но он не приглядывался к этому американцу и вообще не страдал пристрастием к Америке. Ему было хорошо и уютно сидеть в своём бунгало и смотреть телевизор, но в нём жил какой-то чёртик, что вдруг его срывал с уютного диванчика и гнал шориться по кустам, обдирая острыми веточками себе локти и коленки. Это была война натуры и он словно хотел доказать себе, что он не мамочкин сыночек и не раб блаженства своего пухленького тела. Что он всё-таки мальчишка. И вот доказал!
– «Ты что пропал? Я уж думала, ты заболел после меня? Даже вот переживать стала. Тебя нигде не видно. Я даже решила, что тебя уже предки обратно в город увезли. Что-то случилось?», - заявилась к нему на дом Лили и по-хозяйски, пройдясь по его комнате, забралась в кресло с ногами, как у себя дома и так, что меж обнажившихся из-под платья ягодиц, высветилась нелепо-белая кружевная полоска трусиков, прикрывающая её дырочку между ножек. Как всё-таки видимо девчонкам нравится задирать кверху ноги. Вместо чулков у неё были гольфы до колена. А на коленках две интересные царапинки. И хоть он не приглядывался к таким подробностям, но отчего-то был уверен, что во время последнего акта, он у неё этих царапинок не видел. Что ж и он у неё скорее не первый и не последний пробный кролик в школе секса, но ревности он оттого ничуть не испытывал, скорее наоборот – отторжение. Выждав немыслимую по длине паузу и рассмотрев все подробности незваной гостьи, он задал самый глупый в мире вопрос, -
– «А почему собственно – я? По мне так, такой как ты – нужны только герои»;
Она слегка рассмеялась, но передумав, махнула лапкой, -
– «Ну, в общем, я тебя поняла. Только зачем тебе такие вопросы? Есть девчонка, есть мальчишка, так что тут непонятного!? Ну, если хочешь, я скажу так – ты свой мальчишка. Свой и всё тут»;
– «Лучше б я был не своим. Я перестал себя чувствовать мальчишкой. У меня вообще пропало желание видеть девчонок. И на ум лезет только одно – это я в каких-то дураках. Свой, это что? Это как тот, кто потакает любым прихотям девчонок? Отчего бы тебе, не выбрать другого кролика для экспериментов? Тут не Америка, где всё можно, и даже то, что нельзя. Я тебя перестал понимать…», - и он как-то запнулся и замкнулся, видимо решив что, ляпнул чего-то лишнего. И она теперь пристально уставилась на него, но видать долго думать она не умела или не любила и саркастично улыбнулась, -
– «Неужто я была такая плохая в сексе? Или ты сам слабак? Ты мальчишка и я старалась как девчонка, как могла. Нет, парень, ты и на деле заболел! Тебя лечить как-то надо? Ты хоть фильмы "про это" смотришь по ящику? Там же всё обыденно и понятно. Причём тут Америка? Можно – нельзя? Это же нормально, от этого и дети рождаются, так же как тебя родили или меня…»;
– «Ты хочешь от меня родить, что ли!? Не говори глупостей, нам ещё только пятнадцать. Предки не знают, куда нас спихнуть, как обузу на шее, забросив в этот чёртов уголок, и ты будешь так же искать, куда можно спихнуть своё чадо? Жил бы себе сейчас в городе в своей компании и не тужил. Может я у тебя уже третий или пятый? И ты от каждого рожать станешь? Мать-героиня. Я смотреть на свой конец не могу. Вот придёт время, тогда и можно будет думать о том, чтоб рожать там кого-то. Но мне кажется, что я больше никогда никого не порожу. Думай, что хочешь. Ты себе хозяйка и я тебе тут не укор. Просто найди того, кто сам этого так хочет. Я не думал раньше об этом, а как попробовал…», -
наконец разрядил душу горе-кролик и она скептично скривила губки и высказалась тоже вволю, - «Ты просто слабак. Пока не попробуешь, не узнаешь что это такое. Тут целая наука и одним кроликом не отделаешься. И это не значит, что я от каждого рожать стану. Да уж, ты наверное, и на деле не свой и мне это показалось. Один раз попробовал и в кусты. Мальчишка называется. Это не просто там кайф, тут и терпение дорогуша надо. А у тебя видать с рождения терпения не привили. Сиди уж…»;
И она ушла не прощаясь, а только досадно махнув в его сторону рукой – фу, какой бяка!

   Это началось не из-за речи Лили, на которую он не отреагировал, замкнувшись в себе. Ибо он больше не хотел себя чувствовать тупым и не мальчишкой и снова стал лезть против шкуры и желания, лазая по кустарнику близ речушки без названия, которая постоянно шуршала течением и потому, её в просторечье наименовали Торопыжкой, словно она постоянно куда-то торопится. Она всегда ему помогала ориентироваться, чтоб не заблудиться в окрестной гуще лесного массива. Это началось, когда он стал невольным свидетелем подслушанного разговора трёх местных мальчишек, один из которых – вихрастый Хуго расписывал, как поимел немного стеснительную Милану и в каких позах и подробностях, говоря о той в весьма скептичном и насмешливом плане, словно она курица, а не девчонка. И у него началось ещё одно отторжение, словно он и сам трахал Лили как лягушку с раскоряченными лапками. Но она сама взяла в ручки его «толстый палец» и раскачала его, пока тот не стал стоять торчком. И сама же активно насаживалась на него своим задом. И что у него за натура, он всё воспринимает в протест и в отторжение? Нет, чтоб хоть раз сказать себе – да! И теперь он вскакивал ни свет не заря, и ранним предрассветным утром, лез против воли в холодную сырую росу кустарника, словно закаляя в себе волю, но на деле лишь подавляя хандру протеста, против своего тела и неги утренней постели. Так на третьи сутки поутру он, пролазав по лесу и весь мокрый от росы, вышел на ориентир речушки и тут увидел Софи, стоящую по коленки в реке, в чём мать родила. Бельишко лежало сброшенное на большом валуне у берега.