По пути в Макао

Генри даже спешился, чтобы узнать о том, как далеко находится Макао. Но рабочие, что торопились домой до захода солнца, совершенно не понимали его. Юноша уже даже отчаялся - ведь он хотел успеть в город до сумерек. Он мог доехать до Макао, а мог и заночевать где-нибудь в придорожной гостинице - вопрос в том, как далеко находится город.
А ведь Генри даже спрашивал их на китайском, а получал совершенно невразумительные ответы - и, кажется, местные совершенно его не понимали. За его спиной раздался громкий и неприятный смех: обернувшись, юноша увидел другого всадника, который тоже оказался европейцем. Сказав этим рабочим какую-то фразу на их языке, незнакомец обратился к самому Генри:
- Ну ты даёшь, гарсон! Тебе никто не говорил, что Макао на их наречье звучит как Аомень?
Генри изумился и ответил, что не знал этого, чем вызвал ещё один приступ скрипучего и неприятного смеха.
- И город далеко, до темноты не успеешь, даже если будешь гнать свою кобылку во весь опор, - уже более серьёзно сказал незнакомец. - Я сам еду туда по делам, поэтому можем ехать вместе: тем более, тебе же ведь нужен переводчик, гарсон?
Юноша смутился своего незнания этого языка и, сев в седло, согласился на предложение о том, чтобы продолжать путь вместе.
- Меня, кстати, Адам зовут, - представился всадник, слегка ударяя пятками в бока своей лошади, чтобы она вновь пошла по дороге. Юноша тоже представился в свою очередь и сразу же стал выслушивать историю Адама, которую он рассказывал очень умело и охотно.
Он поведал о том, что приехал в Поднебесную из Глазго около трёх лет назад, сразу же устроился в контору какого-то лондонского предпринимателя. Адам разъезжал по всей стране, налаживая бизнес своего работодателя во многих уголках Китая - и так он выучил язык и продолжает его учить. Однако, китайскую письменность он не любит и пытается с ней никак не контактировать.
Его новый знакомый много ещё рассказывал о себе, говорил он громко, чтобы всё и вся в округе знали его историю, но Генри уже перестал слушать и просто смотрел на ландшафты, что сотворил  человек.
Вокруг раскинулись рисовые поля, и они уже были пустынны - многие рабочие отправились по домам, чтобы поужинать и лечь спать, а на рассвете вновь работать. Генри всегда хотел увидеть то, как китайцы работают на эти плантациях: как он слышал, это больше походило на танец и, да, такой танец действительно был. Кажется, он назывался янгэ.
В воздухе витала какая-то невообразимая атмосфера: всё-таки, это не Англия, где всё, кажется, пропахло снобизмом: это Восток, который не может быть полностью познан кем-то посторонним. Но если Англию можно увидеть, прогулявшись по различным кварталам Лондона, то Китай же невозможно узнать, посетив только Пекин или Шанхай.
На таких протоптанных дорогах можно увидеть гораздо больше, чем в крупных китайских городах.
- Дождь сейчас хлынет, - вдруг прервал свой рассказ Адам и подставил ладонь, на которую сейчас же упало несколько капель дождя. Переглянувшись меж собой, молодые люди улыбнулись, и, пришпорив лошадей, они помчались до ближайшей гостиницы.

Поднявшись с неудобной постели, Генри подумал о том, что никогда в жизни он ещё так рано не просыпался: солнце только-только встало, озаряя людей, что шли на работу, не задумываясь о том, какие нагрузки их там ждут. Таких людей нельзя было увидеть аристократам и буржуа - они слишком поздно встают и не замечают, как их работники, смеясь и шутя, весело идут на работу.
Генри смотрел в окно и слышал щебет птиц, что сидели на ещё мокрых после дождя ветках. Внизу, на крыльце, возились тёмноволосые и черноглазые дети, что-то бормоча на своём языке: юноша выхватывал из их речи какие-то отдельные слова, но так и не мог понять, о чём же они ведут речь.
- Доброе утро, - услышал Генри шотландский акцент Адама за спиною. - Дорогу наверняка развезло, можем подождать, пока грязь высохнет.
Юноша не ответил ему, а только продолжал смотреть в окно. Адам подошёл к нему и, вдохнув всей грудью прохладный утренний воздух, тихо сказал:
- Жаль, я не умею рисовать - так бы прямо сейчас зарисовал эти пейзажи. А ты рисуешь?
- Не-а, - с сожалением выдохнул Генри, глядя на рисовые поля, сверкающие золотом. Он считал, что нельзя рисовать такие пейзажи, нельзя. Пусть они лучше останутся в памяти у людей, что проезжают мимо них в Макао.
Хотя... Кто на них смотрит-то в глубокой спешке? - мысленно усмехнулся Генри.