133. Иллюзионисты. Филер Мамлеев

 
                133. Филер Мамлеев

Жизнь праведника, известно, скучна, как панихида, а злодеяния льются, как свободная песнь.

О, Николаевская –  самая обманная улица нашего фэнсиона! Легко заплутать в твоих неряшливых дворах и подъездах, в хитросплетениях яви и бреда, в наркотических мифах, сакральных сказаниях и выдающейся «дезе».

Былины и былички, замки и ключи, вавилоны вымысла и голая, простоватая  правда – всему нашлось здесь место и время.

Поэты и фарцовщики, музыканты и кидалы, художники и сексоты КГБ, а также поэты-фарцовшики, музыканты-кидалы и живописцы-сексоты.

Высоты духа… красоты слуха… сексоты нюха…

Вперед, читатель! Ни пуха!

Добавим сухо, не случайно улица эта была в свое время  переименована в улицу главного злодея и мечтателя Европы Марата.

Рядом с заслуженными и народными артистами художественной иллюзии обитали на Николаевской еще два узнаваемых типа: Митрофаны Бельведерские и Няньки Таланта. Их существование, пронизанное агрессивным рентгеном иллюзионерства (источник коего находился столь близко) – курьезным образом преображалось от этого соседства: кружилось, искрилось, вздымалось вихрем. Метель! Торнадо!

В досье у тайного советника Гедеонтова (ксеноид фэнсиона) содержался бесценный материал, кропотливо собранный на двенадцать Иллюзионистов, чьи личности вызвали большой интерес тайной канцелярии Его Императорского Величества .

В служебной переписке таковые значились под условными именами:

Абрам Дранков. Киношник.
Иван Мясоедов. Одиссей.
Александр Парвус. Большевик.
Григорий Распутин. Сатана.
Иван Манасевич-Мануйлов. Видок-Казанова.
Дмитрий Романов. Аристократ.
 Игуменья Митрофания. Чернорясница.
Арон Симанович. Миллионер.
Мария Клейнмихель. Старая леди.
Лев Термен. Жучок.
Виктор Дандре. Балетоман.
Мария Закревская-Бенкендорф, она же баронесса Будберг. Клеопатра.

Все в сборе? Кого не хватает? Сатана прибыл? Аристократ, как всегда, опаздывает? Старая Леди в добром здравии? А что проделывает Киношник? С Балетоманом спелся?

Не без труда, но можно всю эту дикую компанию представить за одним столом:

Миллионера в парижском фраке «в облипку» и удивительном шелковом галстухе.

Чекиста в кожанке и галифе, с наганом в потертой грубой кобуре.

Псевдо-монахиню в атласной рясе-люкс, с аквамариновыми четками на шее.

Распутина в русской, вышитой розами  рубахе, поддевке, плисовых панталонах и начищенных зеркальных сапогах.

Старую леди в безупречных черных кружевах.

Одиссея в студенческой блузе и демократических шароварах.

Аристократа в смокинге, с бутоньеркой в петлице.

Балетомана (наконец, хоть на этот раз) в крахмальной пачке примы и на пуантах.

Жучка в тюремном ватнике и профессорском пенсне.

Казанову-Видока пуленепробиваемом жилете под сюртуком.

Клеопатру в  вечернем туалете от кутюр, из тех, что будет модным вечно. 

Компанию жутковатую, бесспорно. Но мирно беседующую за рюмкой чая …о чем бы таком?

О романе Толстого, о стихах Блока, пьесе Чехова.

Какие бы ни были, но русские люди. А стало быть, читатели. Русские чудные читатели: эксперты и гурманы.

На свет просится еще один  иллюзионист – особый, тринадцатый.

Собственно, филер.

Мамлеев: субъект в гороховом пальто, с умным мордо-лицом густопсового кобеля. Характерны в его облике также холеные бакенбарды всякого уважающего себя чина: «висят баки, как хвост у собаки» (детская дразнилка про жандармов).

Не просто топтун на мизерном жаловании, не полуграмотный сексот, набранный из толпы желающих, а, подымай выше, – старший следователь по особым делам Его Императорского Величества Тайной канцелярии.

Самый исхитрившийся, самый выдрессированный, подчиняющийся непосредственно его превосходительству Аристарху Платоновичу Гедеонтову.

«Мамлеева ко мне!» так и слышишь начальственный окрик в коридорах департамента, раздававшийся в пиковые, грозовые моменты, и Мамлеев являлся, как последнее средство от служебного злосчастия.

Кстати, каково его христианское имя, ну не Филер же, в самом деле. Допустим, Феодулий. Означает – раб божий, слуга. Был такой православный святой, великомученик. По Святцам мамочка назвала.

Фео (Тео) – Боже.

Но слышится в этом имени и «дуля».

Федул – губы надул. Федул – всех обдул.

Пришлось ему, таки, побегать по этим кварталам, потоптаться в парадных, помокнуть в подворотнях – а потом поскрипеть пером, составляя донесения, в которых натуральный быт-с и фантасмагория смешивались в одному ему ведомых пропорциях.

Ибо, артист.
               
Здравым рассудком, карьерой, добрым именем, а потом и жизнию самой рассчитался за связь с Беззаконной Кометой  несчастный Аристарх Платонович Гедеонтов, чин и ксеноид этого повествования.

Клеопатра явилась роковой последней, 12-й иллюзионисткой в его послужном списке – и постаралась не только обворожить тайного советника, но и толкнуть на должностное преступленье (и не таких обламывала).  В вихре разврата, несясь вслед за нимфою, талию держащей на отлете…и т.д., и т. п. 

Заперев дубовую дверь служебного кабинета, приставить к виску холодное дуло нагана. Взвести курок.

Выстрел.

Шум и крики подчиненных, ломающих дверь; муха, вьющаяся, жужжа,  у окровавленного лба.

Судьба филера Мамлеева была более благосклонна к нему. Поговаривали, что этот хитрец сам сделался в итоге иллюзионистом, переняв у своих поднадзорных их ремесло. Так или иначе, он  дослужился до коллежского регистратора, что трудненько было.

А затем, женившись на купеческой дочери Авдотье Непременовой, с крепеньким приданным, выстроил в родной Мамлеевке, в пяти верстах от станции Пудость – каменный дом в три этажа – из пудожского дикого камня , раскрашенного «под античный мрамор».   

Пудость – такова имаджина высоко летающего филера Мамлеева. Когда ему случалось распутать какую-либо бесовскую сеть или изречь нечто сугубо оригинальное, за спиной героя кто-нибудь из коллег по III отделению со значением крутил указательным пальцем у виска:

- Ну, эта метель из Разметелево!

Другие присовокупляли:

- Мартышка из Мартышкино!

А третий стучал себя кулаком по лбу и изрекал торжественно:

- Пудость!

Пудовая гиря судьбы.

Путаница и скудость.