134. Иллюзионисты. Миллионер

                134. Миллионер      

Купец I гильдии, торговец бриллиантами, Арон Симанович, сумел одному ему известным способом втереться в доверие к «святому старцу» (он же «Сатана в рясе») Григорию Распутину, и даже сделаться на время его доверенным секретарем, конфидентом; в этом качестве он предоставлял Распутину собственную квартиру для интимных свиданий.

Надо признать, «черт-Гришка» в долгу не остался, вылечил малолетнего сына Симановича, не более и не менее, как от пляски святого Витта.

Эпилепсии, загадочной болезни Магомета и Достоевского.

Сеанс исцеления по-распутински (черной магии, без всякого разоблачения):

Григорий в халате вышел из-за ширмы к испуганному, вцепившемуся в сиденье стула мальчику, сел напротив него, положил на его плечи свои тяжелые мужицкие длани и дико уставился ему в глаза.

Собственно, лечебная процедура в том и заключалась – он прожигал пациента неописуемыми своими зрачками. Кобра и кролик. Бедный отрок весь так и помертвел под змеиным взглядом. Напрягшись, Распутин заскрипел зубами и затрясся в адских каких-то конвульсиях. Жертва трепетала под его руками, не смея противиться. Прошло несколько минут, взаимная  дрожь постепенно ослабевала. Отняв руки, Распутин с силой выдохнул из ноздрей воздух и проурчал что-то – не ртом, а утробой. Потом он вскочил и крикнул громовым басом: «Пшел вон, мерзавец! Ступай домой, иначе я тебя выпорю!»

От мальчика ожидали припадка, слез – но он лишь засмеялся тоненьким детским смехом и побежал к себе домой.

Распутин, как известно, успешно заговаривал кровь у царевича Алексея, больного гемофилией, а также унимал мигрень его матери, царицы Александры Федоровны.

Умел.

Волшебство в нашей жизни, таки да, существует.

Маг или ведьмак? Колдун светлый, кощун скверный? Шаман-charmant. Вампир, пролезший в ампир.

Многих петербургских дам освободил от истерии и женских болезней (особым распутинским методом: чувствительно поколачивая «болящих» и немедленно после экзекуции совокупляясь с ними).

Грешникам советовал нагрешить вдоволь: единственный радикальный способ изгнать соблазн. Энергию, исходящую от Распутина, враги его считали дьявольским порождением, а поклонники (в особенности, поклонницы) – божьим благословением.

Порочный праведник, небесный распутник, ангелодемон, спасительный погубитель, святой черт России.

Быть может, святости и мерзости было в нем поровну. Сердце человеческое и всегда-то – поле битвы двух начал, Богова и Дьяволова. Вспомнили Достоевского, духовного покровителя нашего фэнсиона: идеал Мадонны и идеал Содомский, уживались в святом черте, на равных. 

Одна из тем Трапеции – раздвоенность русской души, поклонившейся зараз и Святыне, и Бесам – воплотилась с наибольшей убедительностью именно в двойственной фигуре Распутина.

Но Арон Симанович – тоже несомненный иллюзионист, хотя и другого пошиба.

Меньшего калибра.

Полиция о нем: «С. – человек весьма вредный, большой проныра, обладающий вкрадчивыми манерами, способный пойти на любую аферу».

Мамлеев ли, филер наш, выводил пером по бумаге сию аттестацию, высунув, от старательности, язык?

С Распутиным Арон познакомился достаточно случайно, в трактирной биллиардной,  но единственный свой шанс (шар-с!) сумел  «закрутить кандибобером», как тогда выражались, и послать точно в лузу. Он стал незаменимым посредником между старцем и многочисленными просителями – при этом, конечно, сам обрел огромное влияние и большие деньги.

Распутин  оказался самым дорогим бриллиантом в коллекции ювелира Симановича.

Уже после смерти «Сатаны», в парижской эмиграции, экс-секретарь издал книгу воспоминаний «Распутин и евреи», чрезвычайно красочную, особенно по части описания свиданий своего патрона со львицами петербургского большого света:

«Эти сцены обычно протекали с невозможной простотой, и Распутин в таких случаях соответствующую даму выпроваживал из своей «рабочей комнаты» со словами: «Ну, ну, матушка, все в порядке!»

После такого дамского визита Распутин обыкновенно отправлялся в насупротив его дома расположенную баню. Но данные в таких случаях обещания всегда исполнялись».

Серьезные историки сомневаются в правдивости книги Симановича, это некий промежуточный жанр между мемуарами и «иллюзионерством»,  нередко встречающийся в русской словесности.