Глава 3. В полутёмной комнате

Комната была оформлена на старинный манер. Всюду горели свечи и свет их, съедаемый мглой за окном, мерцал по стенам, создавая мистический полумрак. В уютном старинном кресле расположился немолодой уже человек с проникновенным взглядом и задумчивостью на лице. На дворе стояла глубокая ночь, но в комнате царило время вечера.
- Время, - размышлял сидевший в кресле. – Есть ли оно вообще, время? Люди придумали себе его. Это лишь инструмент, с которым удобнее, но можно обойтись и без него. Люди за много лет изобрели множество удобных инструментов. Но заблуждений создали ещё больше. Они придумали математику и возвели её в ранг главнейшей науки. А это всего лишь такой же инструмент, с помощью которого людям легче понять физику и химию. Математики не существует. Да и так ли уж много человечество смогло объяснить себе, обращаясь к математике. Совсем ничего! Обыватели продолжают жить в неведении, считая мистикой всё, что не доступно их сознанию. Так и время. Это инструмент, но более страшный, чем математика и более опасный. Люди не заметили, как со временем он поглотил своих создателей. И теперь, подчиняясь времени, они постоянно куда-то торопятся, не зная размеренности жизни. А ведь так просто всё изменить – изменить течение жизни и сберечь своё здоровье в неторопливости событий. Стоит лишь договориться о новых временных условностях, поработить время заново, и забыть о торопливости. Но люди слабы. Время снова захватит их жизни, и тогда придётся расширять временные рамки ещё раз. Народ опять начнёт спешить и вечно никуда не поспевать. Впрочем, - оборвал свою философскую тираду обладатель низкого глухого голоса, - пусть они сами решают, как жить. А мы поглядим за этим забавным спектаклем. Так что там в городе, Азазелло?
- На послезавтра выборы, мессир, - сиплым голосом ответил рыжий, обративший в бегство Бендера и Шпингалета.
- Это занятно, - пробасил мессир. – Что ж, я думаю, удобное событие, чтобы увидеть горожан, не так ли?
- Вы как всегда правы, - гнусавым голосом ответил сидевший поблизости чёрный кот. Сказал он это с такой интонацией, что господин в кресле тут же поинтересовался:
- Ну и что на этот раз? Пожар в белом доме или наводнение в каком-нибудь коммерческом центре?
- Абсолютно ничего, мессир. Просто немного пошалили, - любезно раскланялся кот.
- Бегемот не лжёт, мессир, - подтвердил длинный специалист по организационной работе. – Немного пошутили, и ничего более.
- Ну, раз так, значит, где-то опять остановилось производство.
- Вы необыкновенно проницательны, господин, - с ещё большей слащавостью в голосе ответил Бегемот.
- Ладно, оставим этот разговор на потом. Так значит, выборы?
- Выборы, мессир. Позвольте устроить? – всем своим видом показывая свою преданность хозяину, Бегемот выгнулся и сладко зевнул.
- Пожалуй, устраивайте. Только без членовредительства! – предупредил рассудительный хозяин.
- Не извольте сомневаться, - уверил кот.
И только теперь, когда все организационные вопросы были улажены, в комнате наступила ночь. Погасли свечи, и полумрак утонул в молчании.
***
Но вернёмся к беглецам, укрывшимся в странном полумрачном подвальчике. В течение нескольких минут коллеги по переписке не могли ничего сказать, приходя в себя от увиденных фокусов, непонятных жильцов и от последующего за ними скоростного марафона. Первым заговорил Андрей:
- Ну, Витя, вы можете объяснить увиденное?
- Не могу, а вы? – всё ещё с трудом выдавливая из груди слова, и обменивая их на новую порцию воздуха, произнёс Шпингалет.
- Я надеюсь, вы не успели ничего прихватить вне воли жильцов на этот раз?
- Нет, уж, спасибо! Чертовщина какая-то!
Шпингалет был прав. С этого момента с друзьями постоянно стала происходить какая-то чертовщина. Но пока отдохнувшие и повеселевшие, спортсмены принялись исследовать окружающую обстановку. Вокруг было пыльно, вдоль стен располагались беспорядочным образом какие-то доски, каменные обломки и опилки. Шпингалет прошёл немного вдоль стены и обнаружил дверь. Судя по всему, за дверью кто-то находился и усердно работал. Правда, чем он занимался, угадать по доносящемуся из-за двери кряхтению оказалось нелегко. Бендер решил положиться на вдохновение и играть по ситуации. Вите, во избежание новых неприятностей, он велел снова молчать и учиться, ибо сил на новый марш-бросок в случае чего уже не было. Интеллигентно постучавшись, Андрей вошёл в просторную, но совершенно угвазданную красками и глиной и почти пустую комнату. Позади испуганно жался Шпингалет. Пугающая неизвестность предстала перед молодыми людьми в новом образе. Высокий, заросший мужчина сидел на коленях посреди комнаты и чего-то мычал себе под нос. Напротив него, у стены на стуле в картинной позе расположилась молодая дама приятной наружности. Появление двух незнакомцев произвело на бородатого мужчину такое впечатление, какое производит автоматическая ручка на коренного индейца – жителя глухой североамериканской деревни.
- Судя по всему, - молвил Андрей своему компаньону, - это какая-то мастерская. И, опять же, судя по реакции наших новых знакомых, кроме самого художника и этой девицы сюда заходят только тараканы. Впрочем, наверное, и те уже давно выучили, что поживиться здесь нечем. Ну что ж, пойдём знакомиться? Прощупаем почву, - и Бендер протянул свою большую ладонь коленопреклонённому художнику. – Бендер. Андрей Бендер, свободный художник, мастер глины и кисти.
- Горчицкий, - глядя вверх, но по-прежнему не вставая с колен, сделал ответный жест другой художник. – Чем обязан?
Андрей ещё не придумал толком удачную для данного положения комбинацию, поэтому приходилось импровизировать.
- Да вот, я в Тройске проездом. Наслышан о вашем творчестве. Решил, так сказать, лично посетить мастерскую.
- Очень рад, - Горчицкий наконец поднялся, приняв обычную человеческую позу, - а я тут новую скульптуру изображаю. Памятник стулу.
- Стулу? – удивился Бендер, восхищаясь оригинальностью художника. – Отчего же, скажем, не креслу?
- Стул, - вдохновенно начал Горчицкий, - это совершенство мебельной мысли человека. Вот посудите сами: кровать выполняет одну функцию – люди спят на ней. Кресло. На кресле можно только сидеть. К тому же, кресло совершенно неудобно транспортировать. А возьмите стул.
Шпингалет вдруг, независимо от слов Горчицкого подошёл к пустому стулу и уселся на него. После продолжительного забега ноги его гудели.
- Вот, - Горчицкий указал на Шпингалета, - на стуле можно сидеть. Но это лишь начало, самая малость той функциональности, которая присуща стульям. В соединённом виде они могут быть кроватью. Обитые мягкой тканью могут служить не хуже кресла. И уж, разумеется, я молчу о том, что на стулья можно вставать, чтобы дотянуться до чего-то высокого!
- Чтобы дотянуться до высокого, - сострил Андрей, - и самому нужно быть немаленьким человеком. Ну что ж, а при чём тут женщина? – Бендер кинул оценивающий взгляд в сторону кокетливой девушки, с которой скульптор лепил памятник стулу.
- Хм, - заигрывающе ответила девушка на оценивающий взгляд. Это было ещё одно удивительное совпадение. Девушку звали Аллочкой Щукиной. Она оказалась правнучкой Эллочки людоедки, жены инженера Щукина, к которому прадеда Андрея Бендера когда-то давно привела не меньшая любовь к стульям, чем у господина Горчицкого. Дочь Эллочки звали Юлечкой, у Юлечки родилась дочь Олечка, а Аллочка была дочерью Олечки. Судьба фамилии Щукиных же удивительным образом замкнулась на Аллочке. Разумеется, когда Юлечка, дочь Эллочки Щукиной вышла замуж, она сменила фамилию. Сменила свою фамилию после замужества и Олечка. Но насмешливая судьба столкнула уже в наше время Аллочку с другим инженером, носившим простую и распространённую фамилию Щукин. Разумеется, выйдя за него замуж, Аллочка не стала оригинальничать и тоже сменила свою девичью фамилию, и стала Аллочкой Щукиной. Теперь она позировала для известного тройского скульптора, художника и даже поэта Горчицкого. За восемьдесят с лишним лет от Эллочки Щукиной, женское потомство Эллочки-людоедки заметно эволюционировало. В частности, каждое новое поколение прибавляло в свой лексикон пару-тройку новых фраз и выражений. Таким образом, словарный запас Аллочки был гораздо шире и богаче, чем словарь её прабабушки и составлял уже целых сорок слов. Междометие «хм», произнесённое Аллочкой в адрес Андрея, было одним из этих новых словечек.
Заметив, что девушка легко идёт на контакт, Андрей решил разузнать у неё побольше о Горчицком. Много ли нынче платят свободным художникам и вообще, щедры ли тройские творцы. По-джентльменски поправив клетчатый шарф, Бендер изящным прыжком оказался возле дамы.
- А что, мадам, тяжело быть совершенством? – заискивающе спросил Андрей. Совершенство, однако, не обладало большими умственными способностями и ответило только:
- Кр-р-расота!
- Так как с искусством в городе? – продолжал допытываться вольный художник.
- Жуть!
- Что, совсем? Ну а этот-то, - Андрей глазами указал на Горчицкого, - этот-то хоть не скупердяй? Как с характером?
- Мрачный парниша, - ответила Аллочка.
«Да, - подумалось Андрею, - похоже, здесь поживиться не выйдет. Пора менять профессию». Но тут он увидел, что Горчицкого охватил порыв вдохновения, и что скульптор и поэт в одном лице чего-то активно ваяет. Понаблюдав не более минуты за вдохновлённым творцом, Бендер переменил свою позицию. Дело в том, что глиняный стул у Горчицкого выходил каким-то корявым, разлапистым и, как будто, стекающим на пол. Однако, художнику, очевидно, его произведение нравилось, и по глазам можно было догадаться, что именно такая скульптура и была им задумана изначально.
- Позвольте, - вмешался Андрей, - и это вы называете скульптурой? Это, по-вашему, стул? Провинциалы! Вот у нас в Москве, - понесло Бендера, - среди вольных представителей искусства это бы совершенно не было одобрено! Это, так сказать, неоспоримые истины, особенности жанра. Что у вас за техника? Где вас учили, позвольте поинтересоваться? В институте прикладных искусств имени Патриция Лумумбы? Я бы конечно дал вам несколько уроков художественного мастерства, но я здесь проездом. Времени в обрез. К тому же бесплатно я не работаю.
Такие речи страшно заинтересовали тройского провинциала, ему захотелось немедленно в Москву, учиться у Бендера. Но он обещал городу через неделю открытие памятника стулу, и работа ждала его здесь.
- Ну хорошо, - Андрей прочёл умоляющий взгляд художника, - я помогу вам. Только учтите, что определённую плату я всё же с вас возьму.
Горчицкий согласился, и Бендер принялся за работу.
- Витя, подай-ка глину, - кликнул он Шпингалета, представленного Горчицкому и Аллочке Щукиной, в качестве ученика и ассистента. Шпингалет покорно выполнил просьбу учителя, соблюдая договор о ненарушении тишины. Наконец, весь измазавшись в глине и растворах, Бендер слепил совершеннейшую чепуху.
- Ну вот, совершенно другое дело, - удовлетворённо и с любовью поглядел он на своё творение, с замиранием сердца ожидая реакции Горчицкого.
- Восхитительно! – вдруг после долгой паузы возопил художник. – Вы открыли мне глаза на истинное искусство! Аллочка, тебе нравится? – Обратился художник, покорённый мастерством и талантом Бендера.
- Шедеврально! – ответила Аллочка. Это было ещё оно новое слово в её лексиконе. Она им очень гордилась, потому что сама лично пополнила им словарь семейства Щукиных.
- В таком случае, не стоит благодарностей, - сохраняя спокойствие, перешёл к делу Андрей. – За работу я возьму совсем недорого. Десяти тысяч будет вполне достаточно.
Повеселевший художник ринулся за деньгами, но тут дверь в мастерскую отворилась, и вошли два весёлых низеньких человека. Один был совсем одуванчиком и постоянно улыбался. Второй, как и Горчицкий, носил усы и бороду, и тоже постоянно улыбался. Точнее, его усы были расположены на лице так, что нельзя было понять – смеётся ли сам их владелец, или же только его усы насмехаются над окружающими.
- Ну что, готов памятник? – весело поинтересовался одуванчик.
- Мы тут с товарищем Кронштейном подумали, - перебивая старшего коллегу, заговорил усач, - что на открытии памятника надо будет стихи почитать. Мы уже придумали про стул. Вот послушайте.
И, приняв торжественный вид, с каким ребёнок читает стихи на празднике, стоя на многофункциональном стуле, поэт Бородов, так звали весёлого человека в усах, задекламировал:

Я кашлял и ворочался,
Но так и не уснул,
Пока не приобрёл себе
Полезный очень стул!

- А я уже и пародию придумал, - оживился старик-одуванчик Кронштейн, сочинявший преимущественно обличительные пародии на чужие произведения. – Все со смеху помрут:

Картина преужасная,
А Бородов – бандит,
Его жизнь очень разная,
На стуле ест и спит.

- Превосходно! – одобрил Горчицкий.
- Шедеврально, - отозвалась Аллочка Щукина.
- Это конгениально! – вяло зааплодировал Бендер. Но тут Андрей заметил, что Бородов приближается к памятнику, который Бендер изготовил только что.
- Витя, - шепнул он своему ученику и ассистенту, - мне кажется, отсюда пора делать ноги, пока нас не разоблачили.
- Ну что ж, господа, - рявкнул Андрей, чем отвлёк Бородова и Кронштейна, тоже пристраивающегося к памятнику, - приятно было познакомиться, но нам с коллегой пора. Будете в Москве, обязательно заходите. Буду рад раскрыть ещё парочку секретов нашего нелёгкого, но такого важного искусства!
Бендер пожал всем руку и друзья вышли. Радостный Горчицкий был настолько восхищён мастером кисти и глины, что не забыл вручить обещанные ему десять тысяч.
- Видите Витя, - наставительно произнёс Андрей, - никакого мошенничества, и чистенькие десять тысяч у нас в кармане. Не так уж много, конечно, но что взять с бедного бездарного художника?
- Я думаю, не мешает отобедать, а? – поинтересовался Шпингалет.
- Мне тоже нравится идея. Но ведь вы, Витя, не заработали ни копейки. Что ж вы, хотите обедать на мои деньги?
- У меня есть немного, - с обидой протянул ассистент.
- Хорошо, сегодня я добрый, Витя, пользуйтесь этим. Идём в ресторан.
Ресторан «Пекинский хряк» был наводнён посетителями. Причина этому была простая – здесь кормили вкусно и относительно дёшево. Коллеги заказали две отбивные с гарниром и по паре пекинских шашлыков. Также Бендер позволил себе потратиться на бутылку беленькой, и трапеза началась. Шпингалет чувствовал себя богачом и, несмотря на то, что голод и усталость после всех событий сегодняшнего дня давали о себе знать, не спеша отправлял в рот шкварчащие кусочки сахарной отбивной, тающей во рту. Блюда в «Пекинском хряке» выглядели настолько аппетитно, что даже Бендер, за обедом в общественных местах черпающий обычно новости обыденной жизни, не обращал внимания на разговоры за соседними столиками. Только после того, как в его желудке оказалась целая отбивная и один шашлык, Андрей снова обострил слух и, изящно чокаясь с Витей и закусывая всё это вторым шашлыком, начал прислушиваться к разговорам. А разговоры были действительно важные. Всё вокруг шепталось, орало и говорило о грядущих выборах.
- Вы слышите, дорогой Шпингалет? Послезавтра в Тройске выборы. Не желаете посетить?
- Что, опять будем отнимать деньги честным путём? А как же особенности жанра? – гаркнул захмелевший Витя.
- Тихо, балбес! Над особенностями придётся поработать. В этом жанре у меня пока кризис. Но у нас ещё весь завтрашний день впереди. – Бендер опасливо огляделся по сторонам, вычисляя, не мог ли кто слышать пьяного выкрика Вити. Вдруг не самый трезвый Бендер замер в оцепенении. Взгляд его остановился на гражданине, расположившимся за соседним столиком. Гражданин пристально смотрел на Андрея, и был одет в такой же пиджак, как у Бендера, в бескозырку с белым верхом и полосатые брюки. На шее странного мужчины был намотан старый шерстяной шарф… Андрей вспомнил то, как Коровьев обещал ему всякую чертовщину, и встряхнул головой, желая избавиться от видения. Но человек за соседним столом не исчез и даже не отвёл взгляда от Андрея.
***
Полутёмная комната в южной тройской многоэтажке не освещалась сильнее с того момента, как из неё исчез Целиковский. И, хотя с тех пор прошла уже ночь, и наступило утро, свет в комнате был приглушенным и умиротворяющим. Пожилой человек, бывший хозяином всей этой компании, отсутствовал. Он желал лично понаблюдать за подготовкой к завтрашним выборам. Бегемот расположился на его кресле, а Коровьев и Азазелло – на своих привычных местах. Вся компания позволила себе расслабиться, и теперь резалась в тысячу. Кресло мессира вселило в Бегемота невероятную самоуверенность, и кот начал размышлять на тему, что вот если бы это было его кресло…
- Нет, ну серьёзно, - жаловался он, - я бы не стал постоянно разъезжать по всему миру, только ради того, чтобы посмотреть на людей. Они же скучные, постоянно у них одно и то же. Что восемьдесят лет назад любили деньги, что теперь. Разве что со временем эта любовь сильнее.
- Ты не прав, дорогой Бегемот, - возражал Азазелло, - мы не просто наблюдаем за людьми. Мы даём им советы. Другое дело – прислушиваются ли они к ним.
- Да они их даже не понимают! – возмутился кот. Он делал вид, что все его мысли направлены на размышление о простых обывателях, и что он совершенно не следит за игрой. Под это дело ему удалось второй раз выбросить на стол пикового туза.
- Бегемот! – воскликнул Коровьев, - Туз уже был!
- Я и не спорю, - парировал замечание Бегемот, - конечно был. Азазелло начал с бубнового туза.
- Пиковый тоже был! И начинал с него ты. Он у тебя в прикупе был.
- Это шарлатанство, - начал защищаться атакой кот, - откуда вы знаете, что было у меня в прикупе? Я, честный кот, вынужден играть тут со всякими шарлатанами! – И обиженный кот бросил на стол свои карты рубашкой вниз, среди которых обнаружились, помимо двух выброшенных, ещё три пиковых туза.
- Ну, и кто ещё шарлатан? Я тебе уши надеру! – перешёл на угрозы Азазелло.
- Ох! – застонал Бегемот, прикинувшись больным и оскорблённым до крайности, - возмутительно! Подкинули мне три туза и меня в этом обвиняют! Нет, я не вынесу такой жизни! – с физиономией умирающего кот бухнулся на кровать и закрыл глаза. – И ты, мой верный друг Азазелло, не вступишься за жалкого умирающего и всеми позабытого кота. Когда вернётся мессир, передайте ему, что я пострадал за правду, что я был предан ему до последних минут своей ничтожной жизни!
В эту последнюю минуту жизни Бегемота в комнате появился мессир.
- Что, - он строго, но с пониманием указал на кровать, где покоился кот, - опять умер? Тогда, Фагот и Азазелло, - придётся поручить новое дело вам. А Бегемот до своего воскрешения будет находиться под моим пристальным наблюдением.
- Мессир, - вдруг ожил кот, - я совершенно здоров. Просто с этими шарлатанами совершенно невозможно играть. С ними скучно, я всего лишь немного задремал.
- Ну что ты, дорогой Бегемот, - по-отцовски заботливо укладывая кота назад, ответил хозяин, - ты совсем болен, я же вижу, тебе нужен покой. Я не могу тебя отправить на такое важное мероприятие, как организация выборов.
- Поразительно! – Бегемот оживал буквально на глазах, - Организация выборов и без меня! Не обделяйте хоть вы вниманием старого, но всё ещё энергичного кота, мессир!
- Ну хорошо, - согласился хозяин, - я надеюсь, всё пройдёт как надо?
- Не сомневайтесь, господин, не подведём, - снова начал подхалимничать кот. – Всё будет на высшем уровне.
И, оставив хозяина в одиночестве, примирившиеся игроки удалились для организации завтрашнего мероприятия.
***
Чертовщина начала проявлять себя во всех своих красках. Оставив поникшего от водки Шпингалета наедине с его бредовыми речами, Андрей решился сесть за соседний столик. Гражданин в шерстяном шарфе ещё с минуту смотрел на Бендера, после чего произнёс:
- Что ж, похвально! Унаследовал все навыки. Хвалю!
- А вы, простите…  - дрожащими губами, догадываясь о том, кто стал его собеседником, спросил Андрей.
- Бендер, - отрапортовал визави. – Остап Бендер.
- Но ведь… - снова не закончил фразу потомок.
- Да, да, не удивляйся, великий правнук великого комбинатора. Нынче в городе появились… впрочем, тебе это знать ни к чему. Просто у меня появилась такая возможность. Я узнал, что ты в Тройске и решил навестить тебя.
Андрей изумлённо слушал своего знаменитого прадеда.
- Сколько ещё честных способов отъёма денег ты прибавил к моим четырём сотням?
- Ещё сто семь. Итого их пятьсот семь. Но я доведу их число до шестисот, до семисот, я удвою их количество! – разошёлся пьяный Андрей.
- Отлично. Хвалю за стремление к самосовершенствованию. Тем более, что оно тебе совсем не помешает сейчас. Но запомни, Андрей, работай всегда чисто и уважай закон. Потому что в историю можно войти, как я, а можно в неё и вляпаться, как когда-то вляпались Воробьянинов, Паниковский. Да много кто оставлял свой след не в истории, а прямо на ней.
- Ну вы-то были гениальным комбинатором. Мне до вашего ещё работать и работать, - с некоторым сожалением ответил Бендер-младший, свыкшийся со своим положением собеседника покойного.
- Не нужно работать до моего уровня, друг мой! Запомни, подражать гениям легко. Самому быть гением гораздо сложнее. Поэтому не ориентируйся на мои заслуги перед обществом, хотя они действительно огромны, спорить не стану. Но будь собой. Я слышал, у тебя, дорогой правнук, кризис жанра?
- Что есть, то есть, - остыл Андрей. – В воскресенье выборы, а идей – пффф, - Андрей развёл руками и сделал губами так, как извозчики останавливают лошадь.
- Кажется, у меня есть одна комбинация. Слушай, мой дорогой наследник.