Война

                г. Киев

… Мама стала апатичной, безразличной ко всему, у Мани третьего числа начались преждевременные роды, а семнадцатилетний Руслан как будто бы ничего не ощущал. Как будто бы внутри него в одночасье разверзлась пропасть – черная, страшная, бездонная, и какие-то ужасные чудища бродили в ней, в этой пустоте, неприкаянно и бесцельно. Как будто бы какая-то тяжесть вдруг легла на душу, и душа теперь нестерпимо саднила, саднила, саднила…
Он отчетливо понимал, что будет еще хуже, еще многим-многим хуже; он еще не осознал до конца.
Ярослав был его любимым братом, его самым лучшим другом, примером для подражания. Отца практически никогда дома не было, поэтому Ярослав, именно Ярослав возился в свое время с маленьким Русликом.
Так каким же он был, Ярослав? Какой же была эта фашистская мразь, эта бандеровская сволочь, этот «укроп, живший в «куеве»?
Нестерпимой болью отдавалось любое, даже самое мелкое воспоминание о нем, но Руслан не мог не вспоминать – не имел права. Обязан был помнить. Обязан…

… Веселым был. Когда он смеялся (а смеялся он часто), то смеялся настолько заразительно, счастливо и легко, что окружающие люди невольно тоже растягивали рот до ушей, а в его глазах – в его светло-голубых глазах прыгали радостные, озорные чертики. Он любил жизнь, он любил жизнь так, как никто, и жизни в нем было так много, что он мог, казалось, горы сдвинуть, мир перевернуть вверх тормашками так, чтобы больше ни слезинки, ни злостинки…

… Добрым был. Не мог видеть несправедливости, не переносил ее категорически. Если обижали слабого или, не дай Бог, младшего брата – мчался защищать, драться насмерть – безрассудно мчался, - ему все равно было, сколько их, ему все равно было, кто они, одно было важно – прекратить несправедливость. До работы был охотлив, помогал по дому, да и просто незнакомым людям. С Русликом очень много времени проводил – играл, забирал из школы, учил считать-писать. Именно благодаря ему Руслик так быстро считать научился – на конфетах, на яблоках, на извечном оптимизме, на озорном смехе…

… Патриотом был. Настоящим Патриотом, не тем, о которых в последнее время говорят люди. У них дача была в Черкасской области; в детстве каждый год ездили туда. А там… Там всегда солнечно, и небо голубое-голубое, высокое-высокое, недосягаемое, чистое и подсолнухи, целые поля подсолнухов, густых, пышущих жизнью и здоровьем, и не ветерка, жарко… А горизонт, горизонт-то каков – от края до края лишь небо да подсолнухи, лишь голубое да желтое, такого в Киеве никогда не увидеть, все дома, новостройки загораживают, лишают красоты… И он, помнится, беззаботно смеясь, обводил руками все неизмеримое пространство вокруг, глядел на Руслика ласково и весело: «Что это?». Руслик – городской мальчик – замирал от восхищения (до чего же природа поразительна, велика!), и предполагал радостно: «Украина? Наш флаг?». Он только хохотал в ответ.
…- Как ты думаешь, кто такой Патриот? – как-то спросил он у Руслика.    
- Ну, это человек, который любит свою страну, - неуверенно то ли предположил, то ли спросил Руслик. – Да?
Он лишь покачал головой,  его взгляд стал вдруг очень серьезным, озабоченным, и Руслик понял – сейчас нужно внимательно послушать, сейчас будет сказано что-то важное.
- Быть Патриотом – не значит просто любить свою страну, это значит также уважать другие страны, их культуру, традиции, свободу. Мы любим свою Родину не потому, что она так уж хороша; конечно, в мире найдутся страны более развитые в техническом, культурном или социальном плане, но это не важно. Украина – НАША страна, НАША Родина, именно поэтому она нам дорога. Любить свою Родину не потому, что она хороша, любить, сознавая все ее несовершенство – вот что значит быть настоящим Патриотом.
И хоть Руслик тогда не понял ничего из его речи, его слова почему-то застряли в памяти.
Он мечтал о стране цветущих подсолнухов – мирной, жизнерадостной, светлой, красивой, а главное – свободной. О благополучной, благоустроенной стране, где регулярно слышали бы смех малышей, где не чувствовалось бы – не чувствовалось бы больше никогда – российского гнета, российской угрозы. О целостной, единой и неделимой стране, где от Закарпатья до Донбасса все жили бы дружно, трудились бы слаженно.
Он мечтал о том, чтобы Украина не разделялась, а Россия – этот ненасытный монстр – не убивала бы ее – планомерно, цинично; не глотала бы –  бессовестно, дерзко - куски любимой с детства Родины, ибо он родился в Украине – независимой, а Советский Союз – Родина, по утрате которой все еще скорбят его родители, - ничего, ровным счетом ничего не значит для него, это не его, это чужое. Да и все, связанное с Россией, соседней страной – не его, чуждое, другое, враждебное…

… «Фашистом» был. Они часто ходили на Куреневский рынок затовариваться, а это было недалеко от Куреневки – на пересечении улиц Фрунзе и Петропавловской. «Это» - скульптура мальчугана в старой поношенной одежде, читающего приказ гитлеровских оккупантов для еврейского населения Киева явиться в Бабий Яр. Руслик был не силен в истории, поэтому однажды спросил с любопытством:
- А что там, в Бабьем Яру произошло с евреями?
К величайшему удивлению Руслика вечно активный, энергичный, смешливый, задорный, бесшабашный брат как-то сник, взгляд его помрачнел, посуровел, а глаза сделались большие-большие и какие-то… прозрачные. Он молчал; когда же он, наконец, заговорил, в его голосе ощущалась горечь, ненависть:
- Их убили. Расстреляли.
- Как убили? За что? – растерянно, беспомощно пробормотал Руслик. Он переводил взгляд со страшного, невозможного объявления («Наказується всім жидам міста Києва і околиць зібратися в понеділок…») на брата, в чьих глазах сгустилась ярость. – Они не знали, что их расстреляют и поэтому пришли, да? – добавил он тихо.
Брат отвернулся – хмурый, злой, печальный – и молча зашагал прочь, а Руслик все никак не мог успокоиться, он все вопрошал: «Да как же так? За что же их? Разве они виноваты? Разве это справедливо?»…

… Несколькими годами позже, пятнадцатилетним, Руслан читал о фашистских экспериментах над людьми. Случайно натолкнулся на статью в Интернете и незаметно для себя прочел до конца. Оторваться не мог от жутких, ужасающих, не укладывающихся в голове подробностей – просто не мог оторваться, все читал и читал, будто бы что-то намертво приковало его взгляд к этим мерзостям, и с каждой строчкой, с каждым именем  зло – темное, липучее – наполняло его. Если бы он только мог, он удавил бы всю эту фашистскую погань голыми руками. Суки... А брат…

… Руслан мог бы утешаться тем, что он погиб на войне, в честном бою, но нет. Его убили – подло, гадко.  Сепаратисты подобрались поздно ночью, когда все солдаты спали, и перерезали им – сонным, беспомощным – глотки. Его убили…
Через месяц ему исполнилось бы двадцать два.
Нет, все должно было быть не так, совсем не так. Он должен был встречать Маню из роддома – с роскошным букетом. Они бы гуляли по Ботаническому саду – держась за руки, вместе. А как он радовался бы,  услышав  первое слово Кирочки! Они поехали бы на море – впервые, он всегда так хотел увидеть море. Он столького еще не успел увидеть… Ему бы еще жить и жить…
Он мечтал, чтобы его страна снова стала единой. Он мечтал, чтобы его дети жили в независимой стране. 
Когда он уходил – наивно мужественный в своей форме, с горящими по-детски глупой, романтичной верой глазами – он небрежно помахал семье на прощание. Конечно, им не пришло в голову, что они видят его в последний раз – слишком это дико было, да и невозможно – тогда еще беспорядки на востоке не воспринимались, как ВОЙНА, настоящая война, где убивают – но беременная Маня махала руками так отчаянно, так тревожно, словно бы догадывалась… Он, улыбаясь, поднял палец вверх – «все хорошо», такой неунывающий, бодрый, активный, как всегда.

…Там, на востоке, он никого не убил. Этот факт с одной стороны, успокаивал Руслана, грел его душу, радовал, с другой – озлоблял, пробуждал ненависть.
Суки… Гребаные ватники...

… Руслан плакал. Дал себе слово не плакать – и все равно плакал как девчонка. Ярослав в раю наверняка смеется над его слабостью и шутливо грозит ему кулаком.
Любую пророссийскую мразь, которая обзовет его погибшего брата фашистом, он удавит, удавит без всякой жалости.
Любого паскудного ватника, который осмелится осквернить, измазать дерьмом то, во что верил его брат, во что верил, как в добрую сказку – он уничтожит физически.
Руслан помнил то, чему его в свое время учил брат – ни одна цель, даже самая великая, не стоит слез детей, поэтому… пусть же весь восток запрудится трупами мужчин, пусть текут реки их крови, пусть не стихают крики боли.
Это они убили Ярослава; это они, не зная его, считали его фашистом; это они…

Руслан крепко зажимал что-то в кулаке. Что-то – две переплетенные ленточки, желтая и голубая, цвет неба и подсолнухов, запах детства и надежд – он прижимал к груди, и где-то внутри разливался свет. Он видел теплый взгляд брата…
«Любить свою Родину не потому, что она хороша, любить, сознавая все ее несовершенство – вот что значит быть настоящим Патриотом…»
Он был Патриотом.


                г. Славянск

… Поначалу Сергей пил несколько дней практически без перерывов  – помогало забыться, не помнить ни о чем.
А мир, меж тем, не видел его горя, он продолжал жить своей обычной жизнью – и дождик капал, и птицы пели, и даже распускалось что-то… Вишня? Наверное.
Люди спешили покинуть родной город, сбежать от смертельной опасности; Сергей решил остаться. Нет, не потому, что Славянск был ему как-то особенно дорог – просто не было смысла уезжать. Куда? Зачем?
Признаться честно, тогда он даже иногда мечтал – мечтал в минуты особого отчаяния, по вечерам – пустым, одиноким, тихим, темным вечерам – о том, чтобы фашистские ублюдки разбомбили его дом, обычную пятиэтажную «хрущевку»… чтобы они добрались до него… чтобы избавили от мучений – нестерпимых, тех, что не лечит время.
Если бы он знал – если бы он точно знал, что стоит ему только умереть и он сможет вновь увидеть их, увидеть хотя бы на несколько мгновений, то он не колебался бы ни доли секунды. Но там его могла ожидать и черная бессмысленная пустота; вот почему он продолжал влачить жалкое существование.
Порою даже удивительно, до чего же человеческий организм крепок и жизнеспособен, а человеческий разум – стоек и стабилен. Первое время ему казалось, что он просто не вынесет, сломается, - сойдет с ума, и это было бы лучшим выходом для него, но нет – разум по какой-то причине все выдержал.
Он сбивал кулаки в кровь, направляя всю бесплодную агрессию в стену; с физической болью почему-то на мгновение исчезала душевная. Исчезала всего на неуловимые несколько секунд, но, все же, даже это было несомненным облегчением.
Постепенно он начал думать о том, зачем же он остался. В этом, должно быть, скрывается какое-то непознанное, но такое важное предназначение… Ведь не бывает же ничего просто так, не бывает ведь, правда?..
Он много раз видел их по телевизору, в Интернете на фото и видео; по преимуществу, это были юнцы возрастом лет до двадцати пяти -  наглые, дерзкие, сытые, не уважающие волю своих предков, не боящиеся и не видевшие ни жизни, ни смерти – они почему-то напоминали Сергею откормленных  домашних котов, омерзительных тварей, не знающих жалости, ловящих и пожирающих несчастных больных птиц, пожирающих не от голода, от инстинкта – первобытного, низменного, отвратительного… Сергей с детства терпеть не мог котов.
Они, эти мрази, притворялись, что идут за идею; на самом же деле, они просто жаждали убийства, крови, боли. И эта неестественная, не поддающаяся логике ненависть к русским, к их культуре, традициям, правде – за что? Нет, они не люди, животные, и даже хуже; в них есть что-то дьявольское.
За что? Бравая украинская армия атаковала садик рано утром. Четырехлетний сынишка, маленький Илюшка погиб почти сразу – его завалило обломками. Он, наверное, не мог дышать, он, наверное, мучился – но всего несколько мгновений, всего ничего, да, и он, должно быть, даже не успел испугаться, по крайней мере, его папа отчаянно, иступлено в это верил.  Светочка – мужественная, сильная -  боролась, как могла, боролась до последнего, но через три часа в больнице ее не стало.
Все должно было быть совсем не так. Если бы он только в тот день не отпустил их… Если бы только…
«Если бы» - это мучило его больше всего, это отбирало остатки душевных сил, и ничего не оставалось – НИЧЕГО.
Он живо представлял себе их бесчеловечные ухмылки, их злобные, истеричные смешки. «Самка колорада» – вот чем его жена была для них.
Теперь он все отчетливее начинал понимать, зачем остался, и все глубже укоренялось в нем что-то черное, страшное, тягучее.
В тридцать четыре, к счастью, еще не поздно убивать. И как бы отчаянно ему хотелось бы, чтобы каждый фашист, каждый отморозок… Чтобы все они, эти моральные уроды, это потерянное поколение зомбированных дегенератов и чудовищ, взращенное больными на голову, потерявшими ориентиры родителями – чтобы все они не просто исчезли, а мучились бы, мучились бы бесконечно.
У него еще осталась мечта, всего одна – чтобы Путин ввел войска, чтобы бомбы падали.  Наверное, в этом было что-то неправильное – в Киеве, во Львове, в Тернополе, Хмельником, Виннице, да во всех городах – дети, тысячи детей такого возраста, как Илюшка; тысячи женщин – и все чьи-то любимые, чьи-то дочери; тысячи стариков – они-то совсем ни при чем, они-то не бандеровцы…
Но его сын был мертв; а чужие нацистские дети – бегали, смеялись, играли, наслаждались жизнью. Его жена была мертва; с чего ему жалеть других – чужих? Нет, слишком много боли для жалости. Слишком.
Пить – бессмысленно; смысл теперь заключается только в одном. Давить малолетнее зверье, зло, убийц, размахивающих желто-голубыми тряпками, тех, что отняли у него ВСЕ, отняли у него истинный смысл – давить, давить, давить…
Впервые за много дней Сергей улыбнулся. А что, если… «смертником» в киевское метро? Да, чтобы отомстить, чтобы с собой забрать как можно больше грязи....

                24-26 июня 2014



                Послесловие

Война – самое жестокое, самое несправедливое, самое уродливое, что только существует в этом мире. И Руслан, и Сергей – добрые, порядочные люди. Их отношения могли бы сложиться по-другому, совсем по-другому,  но стечением обстоятельств они вынуждены стоять по разные стороны баррикад. Они вынуждены ненавидеть друг друга. Они потеряли самое дорогое – своих близких, поэтому иного выхода для них уже просто нет.
А у нас с вами, к счастью, выход еще есть.
Я верю в то, что среди воюющих по обе стороны – МНОГО ХОРОШИХ людей.


Рецензии
На это произведение написана 41 рецензия, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.