Властелин поневоле-36

*  *  *

Выражение удивления еще не стерлось с лиц конвоиров, как я почувствовал, что меня сильно дергают за рукав. Я резко повернулся – это был премьер-министр.

– Повелитель, не забыл ли ты о нашем разговоре? – в голосе премьера слышалось некоторое беспокойство.

Конечно, на его месте я бы тоже начал уже беспокоиться. Мое уподобление богам, как и было запланировано, не состоялось – кстати, не без помощи премьера. Это – раз. Торжественный ритуал, можно сказать, завершился. Это – два. А я все еще никак не коснулся той обещанной ему темы, которая для премьера являлась самой главной.

– Не беспокойся! – поспешил я успокоить премьера. – Даже если я о чем-то и забываю, мой всемогущий бог всегда вовремя напоминает об этом. И сейчас как раз наступает пора выполнить данное тебе обещание.

Я собрался с силами, придал лицу соответствующее выражение и обратился к уже начинавшей разбредаться толпе:

– Островитяне! Огромное счастье выпало на мою долю — счастье повелевать вами. Я принял на свои плечи бремя верховной власти и был готов с гордостью пронести оказанную мне честь через всю жизнь. Однако мой всемогущий бог распорядился по-другому. Он требует, чтобы я продолжал служить ему. И я обязан подчиниться. А соединить эту службу с тем тяжким бременем, которое несет ваш повелитель, не под силу никому из смертных. И сейчас – пока власть верховного вождя еще продолжает принадлежать мне – я повелеваю: вы все сейчас станете свидетелями передачи этой власти новому повелителю.

Воистину, этому дню было суждено стать для аборигенов днем величайших неожиданностей. Мало того, что моими стараниями священная церемония уподобления богам замещающей правителя жертвы – церемония, в которой каждое слово и каждая секунда действа были до блеска отполированы, затвержены и закреплены тысячелетней традицией, – обернулась полной своей противоположностью. Главной целью и смыслом ее теперь стало избавление этой самой жертвы от высочайшей чести обожествления. Мало того, что вместо положенной жестокой казни нарушившего табу перед островитянами развернулась вполне детективная история спасения и воссоединения разлученной пары влюбленных и наказания того, кто действительно являлся виновником происшедшего. Так в довершение ко всему я еще заговорил о вещи, совершенно островитянам неведомой и непонятной.

Для всех, кроме премьера, ожидавшего этих слов, они прозвучали буквально как гром с ясного неба. Даже верховный жрец, на чьем лице я сумел разглядеть отпечаток переживаемых им эмоций лишь один-единственный раз – и об этом случае я недавно рассказал, – остолбенело вытаращился на меня: как такое может быть – живой повелитель сам и по доброй воле собирается передать власть кому-то другому?

– Я не понял, повелитель! – осторожно начал он. – О чем ты толкуешь? Если тебя призывает твой бог – уходи с миром, никто тебе в этом не воспрепятствует. Но у нас есть кому возвращаться в Большой дом…

– Ты действительно на этот раз не понял меня, многомудрый! – возразил я. – Потому что речь идет вовсе не о возвращении в Большой дом властителя вчерашних дней. Его время давно прошло – и пусть он навсегда останется в своих вчерашних днях! Но среди твоих соплеменников есть немало достойных занять его место – тех, которые смогут властвовать так, что боги начнут осыпать их подданных милостями гораздо щедрее, чем осыпают сейчас. И я выбрал самого достойного из них…

Буду откровенным: в этот момент что-то во мне слегка дрогнуло. Шутка сказать: единственным своим словом я собирался ввести на острове зачатки совершенно нового для аборигенов механизма смены власти, к которому они, возможно, придут лишь через многие тысячи лет, а возможно, не придут никогда.

Я представил привычную и хорошо знакомую всем нам картину: горячка предвыборных баталий, пламенные речи кандидатов-соперников, словесные дуэли дебатов, в волнении опускаемые в урны избирательные бюллетени, надежды каждого на успех своего кандидата… И вот вместо всего этого я сейчас, можно сказать, навязываю племени свой единоличный выбор – и к тому же на безальтернативной основе. Даже если принять поправку на уровень и формы существующих у островитян институтов общественного устройства, думал я, будет ли соответствовать этот мой выбор надеждам и чаяниям большинства аборигенов? Будет ли он способен заменить всю сложную систему определения самых достойных, разные варианты которой рано или поздно начинает использовать практически любая цивилизация? Не хватил ли я лишку? Может, пока не поздно, дать задний ход и оставить все как есть? В конце концов, старый вождь ведь не вечен – довольно скоро смена власти и так произойдет здесь естественным и традиционным для островитян путем. Но задний ход будет означать, что я не сдержал обещания, данного премьер-министру…

– Так кто же этот достойнейший? – прервал мои сомнения и размышления голос верховного жреца.

Отступать мне стало некуда.

– Вот он, перед тобой, – указал я на моего единственного кандидата. – Исполни свою почетную обязанность, многомудрый – назови в последний раз для всех вслух его имя…

Жрец снисходительно глянул на премьера – мол, видали мы таких повелителей.

– Я хотел бы немного посоветоваться об этом с богами, величайший.

– Что ж, посоветуйся! – милостиво позволил я, выразительно кладя руку на кобуру боевого излучателя.

Советовался верховный жрец действительно недолго. Да и о чем тут было особенно советоваться? Сегодняшний поединок со мной он и так уже проиграл по всем пунктам. И то, что он проиграет сейчас и этот последний пункт, уже ничего к его поражению не добавит. К тому же он только-только утвердился в мысли, что я не собираюсь расправляться с ним. А я все никак не убирал руку с кобуры излучателя. Во что превратилось под действием этой загадочной штуковины огромное могучее дерево, жрец помнил прекрасно. И становиться легким белым облачком пара ему совсем не хотелось – особенно после того, как он снова ощутил вкус жизни…

– Боги не возражают, величайший! – объявил он вскоре итоги своего совета. – Я готов провозгласить приход в Большой дом нового повелителя!

Вновь раздались громкие призывные удары его не то бубна, не то барабана, потом последовали какие-то словесные формулы – и по лицу премьера, сразу принявшему идиотски счастливый вид, я понял: жрец сказал все, что должен был сказать в данной ситуации.

Однако он совсем не торопился с заключительной формальностью, а премьер настолько обалдел от свершившегося возвышения, что, кажется, совсем забыл об этом. И напрасно забыл – совсем незачем оставлять жрецу повод при первой возможности объявить, что из-за этого упущения ритуал провозглашения нового вождя является недействительным.

– Хитр, что же ты стоишь? – решил я несколько поторопить события. – Доставай свой кинжал – скрепи союз нового повелителя и верховного жреца кровью!

Жрец метнул на меня насквозь пронзающий взгляд – и я понял, что мое предположение является абсолютно верным. Но делать ему было нечего: сказав «а», следовало сказать и «б». И он подставил под кинжал Хитра свое предплечье.

Вот теперь дело было сделано окончательно.

– Прими мои поздравления, величайший из повелителей! – соблюдая должный пиетет по отношению к новой верховной власти, посчитал нужным провозгласить я. – И постарайся подольше не забывать о тех истинах, к которым через мои уста приобщил тебя мой всемогущий бог. А сейчас позволь своему верному слуге удалиться, чтобы как можно скорее заняться делами, угодными моему всемогущему богу.

Удалиться, однако, я не успел. Сделать это мне помешала фраза, произнесенная тем, о ком в суматохе непрерывных метаморфоз сегодняшнего дня все, похоже, просто уже позабыли:

– Но если в Большой дом придет он, куда же теперь идти мне?..

Как вы уже догадались, слова эти исходили от старого вождя. Я быстро повернулся к нему. Он стоял, по-прежнему окруженный воинами Сурова – не то почетным эскортом, не то конвоем. У меня не было оснований считать, что он чего-то не понял в происходящем. И поэтому я очень удивился, не увидев на его лице ни ярости, ни желания мстить, ни злобы, ни даже заурядного недовольства. Оно выражало только полнейшую растерянность.

Экс-премьер, а ныне величайший из повелителей тоже повернулся к старому вождю.

– Боюсь, властитель вчерашних дней, – весомо произнес он, – ты не о том думаешь, о чем тебе следовало бы сейчас подумать. Разве неизвестно тебе, как велят обычаи дедов наших дедов поступить с любым, с кем окажется наедине обитательница моего прекрасного цветника?

Я заметил, как вздрогнул и напрягся, услышав эти слова, Хитр.

Должен признаться, мой первоначальный план тоже предусматривал решение судьбы прежнего верховного вождя в полном соответствии с обычаями островитян. Но сейчас, глядя на этого растерянного беспомощного старика, я думал, что такое наказание будет явно не по вине его. Разве это он придумал жестокий ритуал уподобления богам? И вовсе не им ведь установлена сложная и разветвленная система табу, необходимость неукоснительного соблюдения которых ставит под контроль жрецов фактически всю жизнь любого из аборигенов. В конце концов, разве справедливо ставить кому бы то ни было в вину жестокости и несправедливости его эпохи? А если говорить конкретно о совместной воздушной прогулке временно лишенного своих прерогатив вождя и Ясны, то это вообще от начала и до конца моя провокация, о которой тот ни сном, ни духом не ведал… И еще я подумал, как мне теперь смотреть в глаза Толсте, если я не смогу предотвратить казнь того, кто для нее всю жизнь был дороже и ближе всех. И кто знает, может быть, остается таким еще и сейчас…

– Подожди, величайший из повелителей! – решительно обратился я к новоиспеченному вождю. – Совсем недавно я уже говорил, что если с наказанием, последствия которого непоправимы, начинают чрезмерно спешить, то вместо соблюдения исконных обычаев, чему это наказание вроде бы должно способствовать, может произойти еще более вопиющее их нарушение. Тогда я целиком и полностью оказался прав. Я призываю тебя и в этот раз умерить свой справедливый пыл и, прежде чем совершить непоправимое по отношению к властителю вчерашних дней, вспомнить, что он был для этой наложницы не таким уж посторонним – ибо до того как стал властителем вчерашних дней, имел возможность, не нарушая никаких обычаев, встречаться с ней хоть десять раз на дню. Это во-первых. А во-вторых, я очень хочу, чтобы ты навсегда запомнил одну из истин, которым учит мой всемогущий бог. Истина эта такова: если правитель хочет, чтобы его повсеместно сопровождали не страх и трепет подданных, а их любовь и уважение, то он, в первую очередь, должен быть милосердным и гуманным.

Новый вождь слушал меня предельно внимательно. Может быть, поэтому, только произнеся с воодушевлением свою тираду, я спохватился, что вновь неосторожно употребил слово, которое вряд ли сможет перевести на язык инопланетян транслейтер – во всяком случае, перевести так, чтобы это слово стало им понятно.

И точно. На его лице отразилась напряженная работа мысли. Однако КПД этой работы, очевидно, был равен нулю, потому что, помолчав немного, вождь решился спросить:

– Скажи, мудрейший из всех, кого я встречал в своей жизни, а что это такое – быть гуманным?

Да… Ничего себе вопросец, так сказать, на посошок. И не ответить на него нельзя, и как ответить, неизвестно… Но, на мое счастье, в экстремальной ситуации я начинаю соображать гораздо быстрее, чем это обычно мне свойственно. Не замедлила проявиться эта моя особенность и сейчас. Неведомыми путями из глубин сознания вдруг выплыла древняя притча про язычника, Шамая и Гилеля. И я подумал, что это ведь и есть то самое объяснение, которое будет вполне понятным и доходчивым для моего собеседника. И лучшее объяснение я вряд ли смогу для него придумать.

– Быть гуманным, – торжественно произнес я, – это значит никогда не делать другому того, чего бы ты не хотел, чтобы сделали тебе.

Вождь опять помолчал, обдумывая услышанное, а затем негромко и задумчиво повторил:

– Чего бы я не хотел, чтобы сделали мне…

(Окончание http://www.proza.ru/2014/07/16/1209)