0002000. Сказка для дочери Эдика

               

       В одном тридцать тридевятом, а может даже тридцать тридесятом, царстве-государстве жил-поживал Иван-царевич, а может Иванушка-дурачек.  Точно этого никто не знал, но склонялись к мысли, явно с придурью малый. Все дети, как дети, в школу ходят, с девочками дружат, у родителей джинсы просят… А этот просит купить резиновые сапоги повыше, чтоб в бурных лужах спасать свои бумажные корабли. Все люди, как люди, уроки прогуливают, потихоньку в подъездах целуются, покуривают тайком… А он сидит себе  целыми  днями и ночами на любимой крыше, да смотрит в свой здоровенный , но , видимо, волшебный бинокль и видны ему дальние страны, дремучие джунгли, сказочный остров Отаити, пирамиды майя, бамбуковый медведь панда, китайские джонки, пампасы, эскимосы и бананово-лимонный Сингапур.     Окружающие склонялись к мысли – ждет парня большое будущее, но скорее дурдом по нему плачет-горюет, ждет - не дождется. А сам он точно знал, будет капитаном дальнего плавания и в белой фуражке с черным козырьком отправится к манящему, зовущему, неизведанному и неожиданному, но такому желанному. И от сладких мыслей этих щемило у него чуть ниже большого горячего сердца, не испорченного меркантильными глупостями.
     Быть бы по сему, но однажды во сне пригрезилась ему девушка сказочной красоты с волосами цвета солнца восходящего. Разволновался он невероятно. И даже два дня после этого на крыше не был, чего раньше никогда не случалось. То ли думал чего-то, то ли чуда ожидал необыкновенного, умалчивает об этом история, но на третий день влез он на самый конек, встал на цыпочки и принялся за горизонты вглядываться. Да делал это так старательно, что слезы, из вытаращенных глаз лившиеся, превратили крышу в ледяную горку. Зима ж была. Все искал ту единственную. Но ни в палатах каменных, ни в хижинах убогих, ни в пустынях, ни в джунглях, ни в топких болотах не увидел золотоволосой девушки. Маленькая, наверное, еще была.
    Взял тогда он друга своего верного белого медведя, и махнули они на самую высокую сопку через сугробы, торосы и наледи. Ветер глаза резал и снег падал им за шиворот, но ничего не могло остановить. Три дня и три ночи всматривались они с самой вершины в далёкие далёка. То поврозь, то вместе, то по очереди, но не увидели рыжей мечты, замечательной во всех отношениях, прекрасной, как утренняя заря и нежной, как вечерняя роса. Пригорюнились наши друзья, скатились на полиэтиленовом пакете с горы и думу горькую думать стали.
  Долго ли думали, коротко ли, да придумали… Нечего нашему герою в капитаны дальнего плавания переться, да и корабли пошли нонеча не те, пароходы шумные и дымные вместо белокрылых парусников. Нужно отправляться за тридцать тридевять, а может тридцать тридесять земель, научится там парить соколом и облететь белый свет, а может вселенную, но найти дорогую голубушку. Как порешили они, так и сделал добрый молодец. Добрался благополучно и отучился добросовестно, экзамены сдал и крылья ему выдали.
   Взвился сокол наш аки орел в высь поднебесную и стал окрестности из своего бинокля оглядывать. И парил он так над лесами, над полями, над реками, над озерами, над пустынями, над джунглями, над морями, над океанами долго-долго. Так долго, как только можно это себе представить. Даже раз в сто больше. Но так и не увидел свою мечту. Линзы, наверное, потускнели, а может шапку она носила.  Иногда, правда, путал с нею солнечных зайчиков.  Пришлось спуститься с небес на землю, снять крылья и повесить в шкаф до лучших времен.
    Примостился он на табурет и мысль вдруг осенила его простая, но очевидная. И очевидно даже не очень глупая. Ведь и она его ищет, не спит ночами, ожидая к рассвету парусов, окрашенных солнцем в цвет её волос. Нужно лишь построить парусник и каждый день с первым лучом заходить на нем от солнца в сторону берега.  Не успела мысль закончиться, а руки уже делали. Вскоре белокрылая красавица качалась у причала, ожидая отхода.  А времена смутные были, богатые черными понедельниками, да вторниками. Только собрался герой наш в путь за счастьем отчалить, набежали кредиторы – банкирские души, паруса измазали в черное, навесили «веселого Рождера» и умчались к чертовой бабушке, прожигать жизнь и губить свои бессмертные души. Плюнул им вслед капитан сердца своего, да только штаны подтянул и вновь за рубанок взялся.
   И вновь паруса глаз радуют, в путь собираются.  Но злые завистливые негодяи взяли и в ночь красоту спалили. Тут кручинушка и подступила к добру молодцу.  Мог смириться он с людской корыстью, но подлость перенести не смог. Хватил с горя ведро зелья лютого и упал сном мертвецким, непробудным.  Спит и просыпаться не хочет, а назойливых отсылает нехорошо, видимо в тридцать тридесятое царство пешим ходом.
   Скоро ли, али не так уж и скоро, снова ему видение.  Девушка, чуть повзрослевшая, но еще более прекрасная и желанная, волосы рыжее золота, подошла к нему, присела и молвит: «Вставай, милый Иванушка, и иди. Иди и строй третью лодочку, все у тебя теперь сладится, а я заждалась уже». И поцеловала его так сладко-сладко, так нежно-нежно, что тут же вскочил дорогой наш Иванушка бодр, свеж и полон сил. Провел по губам и скатилась с руки золотой росой ее помада. Схватил оброненную прядь ее волос и разлетелись в сторону брызги солнечные лучиков. Ну тогда схватил он свой рубанок и бросился строить новую лодку. Третью.

               Москва, главпочтампт, с надеждой на востребование.