Парк Горького

  В моём городе было два центральных парка культуры и отдыха: Горького и Челюскинцев. Про Горького все, так или иначе, слышали, а вот, кто такой был Челюскинцев - знали немногие. Это порождало некую таинственность, а всё неведомое, как известно, влечёт - "Челюскинцев" был любимым парком. Хотя тут есть о чём поспорить.
  "Горький" мог похвастать широкой речной набережной, витиеватым ручьём с двумя мостиками: сказочным горбатым и обыкновенным. На горбатом любили фотографироваться молодожёны, с него интересно было плевать в воду и ронять камешки, а обыкновенный прозябал в нелюбви и забвении. Я жалел его и иногда приходил постоять. На разливе ручья зимой устраивали каток, и всю начальную школу по воскресеньям мама возила меня сюда кататься. К семи годам я был "ракетой на коньках", мне уже не хватало простора и скорости, виражи были скучны и однообразны. Но каток был махонький, дорожки в большой спорт не давал, и я быстро успокоился. Ещё в "Горьком" были удивительные санки-тандемы: полозья сзади были удлинёнными, за спиной сидящего горбилась большая металлическая дуга. На полозья мог стать взрослый и, держась за дугу и отталкиваясь ногой, мчать своего отпрыска по склонам к реке. Санки были тяжёлыми, и, если б не залог в три рубля, их бы так и бросали на набережной, а так приходилось переть в горку в пункт проката. Над ручьём  нависало колесо обозрения, в его изножье, как избушка в лесу таился планетарий. На колесе были скрипучие открытые кабинки - очень страшные, а в планетарии я ни разу не был - очереди, билетов не хватало. На центральной аллее перед аттракционами слева стояло красное одноэтажное здание - там показывали мультики. Целый час одних мультиков. Или даже полтора. Чудеса. А детское кафе с живыми белочками в клетках и всегда в наличии глазированные сырки по пятьдесят копеек - ешь, подавись. Где в те годы можно было отъесться глазированными сырками? Я и сейчас их покупаю в соседней "Пятёрочке", оправдываюсь, мол, детям, а сам с утра кушаю  с чаем штучку - две.
  "Челюскинцев" всем этим похвастать не мог. В нём были скучнющие сосновые аллеи, танцплощадка с призывным плакатом "Вечера для тех, кому за тридцать..." "Дремучие старики, - думали мы в те времена. - Больше им нечего делать - только танцевать". Кинотеатр "Радуга", я там был всего один раз в конце 80-х, показывали "Воров в законе", фильм меня ошеломил, хотя звук был ужасный, фанерный, почти ничего не было слышно. Да и не надо было, картинки хватило. Парк на самом деле выглядел бедновато, как приехавший в столицу родственник из провинции. Зато какие там были аттракционы! Американские горки, в местной транскрипции: "Супер-8", гонки на электрических, обитых резиной автомобильчиках, безумная центрифуга с загадочным названием "Сюрприз", "Хали-гали" - огромная посудина  с сиденьями, вращающаяся в трёх плоскостях... На входе в парк была массивная белоснежная колоннада, к ней вело десяток ступеней, примерно столько же спускалось в парк. Но можно было пройти и мимо, никакого забора к колоннаде не примыкало. По сути, она торчала среди поля, как искусственная челюсть на тумбочке. Но к ней и от неё вела единственная асфальтированная дорожка, поэтому в непогоду колоннадой всё-таки пользовались. Рядом - куча песка. Зимой из неё черпали дворники для посыпания наледи, во всякое время года - кошатники для наполнения отхожих мест своих питомцев, образованные курильщики бросали туда бычки.
  Воскресенье, папа ведёт меня в "Челюскинцев". Мне года три, и на "взрослые" аттракционы я лишь облизываюсь, мой удел: лодочки, волшебная каруселька с машинками и под занавес забава с неблагозвучным названием "Паратрупер", а по сути - двухместные пластиковые диванчики на цепочках, летающие по кругу. Но пока папа застрял возле колоннады, зацепившись языком со знакомым - до моего рождения мать с отцом снимали квартиру как раз напротив парка. Я - не против. Выкапываю в куче песка окопчик, сажаю за бруствер десяток окурков, из палочек для мороженого формирую артиллерийский дивизион, пустые сигаретные пачки - танки. Бой получается яростный, но короткий. Неприятель, используя дымовую завесу из пуха одуванчиков, идёт в лобовую атаку. Не тут-то было! Кирпич авиационной бомбы хоронит эти планы. Уцелевшие бычки вызывают подкрепление, брустверы укрепляются пивными пробками, перед окопами появляются противотанковые ежи из веток кустарника. Но я готов к такому развитию событий, в моём арсенале появляется десяток разрывных снарядов из засохшей грязи и несколько бронебойных кусков асфальта. Противник выкатывает гром-пушку: продолговатая, тёмная штуковина, размером почти с мою ладонь, с резким запахом. Я выкопал её на фланге обороны.
 - Что это у тебя в руках? -  Отец внимательно наклоняется надо мной. - Брось! Брось эту гадость!   
  Я разжимаю ладошку, гром-пушка падает и раскалывается надвое. Я готов плакать, отец беспомощно оглядывается. Мы идём в гастроном, покупаем бутылку минеральной воды, а заодно пиво и "Дюшес". Отец, брезгливо вздрагивая, моет мне руки минералкой, вытирает носовым платком. Потом в кафетерии мы пьём каждый своё счастье. Мне хорошо: впереди целая жизнь, мы ещё вместе, лето только начинается.
  Только спустя пару лет, когда в нашем доме появилась кошка, я вспомнил эту историю. Видимо, некоторые владельцы опорожняли содержимое кошачьих туалетов тут же, рядом с кучей.
  Дальше мои воспоминания наплывают друг на дружку, микшируются.  Из кафетерия мы выходим уже вместе с бабушкой. Мой двоюродный брат Андрюша перемазался сливочным кремом, и бабушка с досадой и некоторой обречённостью вымыла его всё той же минералкой. И теперь Андрюша, взъерошенный и мокрый, приседая как скаковая лошадь, семенит впереди, изредка переходя от нетерпения на приставные шаги. Нас ведут фотографировать. На цветную плёнку. У бабушки двое внуков. Об этом свидетельствуют россыпь фотоснимков, преимущественно некачественных, чёрно-белых. А совместных, "профессиональных" - ни одного. Фотоателье в воскресенье закрыты. На аллее парка, рядом с домиком администрации в вечнозелёных ёлочках, вечно с утра печальный худенький и согбенный, как нереализованные стремления - фотограф.
  Знакомая колоннада. Опытная бабушка блокирует кучу песка, энергично оттесняя Андрюшу в глубь парка. Я, привыкший во всём на неё полагаться, вдруг, на мгновение лишившись опоры, падаю. Пока бабушка, охая, отряхивает мои коленки, Андрюша на миг выйдя из-под контроля, забирается на дерево и срывает плод - он сам так выразился. Что это на самом деле было, мы с бабушкой не успеваем понять - Андрюша плод съедает. У бабушки приступ лёгкого головокружения, в голове - это видно по лицу - мелькают диагнозы: понос, аппендицит, холера. Андрюша - напротив - невозмутим, одновременно изображая паровоз, самолёт и человека, терпящего бедствие, он без помощи рук спускается на землю и замирает перед складным столиком фотографа, где представлены образцы фотографий. Лиц я не помню, а от выражений осталось впечатление перекрученной, готовой лопнуть струны. Но Андрюша заворожён. Лицо его багрово, дыханье спёрто. Жарко. Неудивительно. Поверх весёленькой шерстяной пижамки, мама надела на него роскошные джинсовые брючки с металлическими пряжками и шерстяную курточку. В начале сентября. Когда среднесуточная температура приближается по значениям к температуре тела. Видимо, в это мгновение у бабушки созрел план, имеющий последствия и теперь, почти сорок лет спустя. Дело в том, что моя мама отнеслась к идее фотографирования прохладно и одела меня, как нелюбимая нянечка в детском садике: колготки с пузырями  на коленках и рубашечка в стыдливую розовую клетку. Надо признать, что бабушка рассудила здраво, уравновесив наши внешние данные: оставила Андрюшу в пижамке, а штанишки и курточка оказались на мне. Так этот день и вошёл в историю. Помню, что фотограф очень сердился, потому что у Андрюши постоянно менялось выражение лица: со зверского на плаксивое и обратно. Мы держались за руки, и  острые Андрюшины коготки впивались в мою беззащитную ладонь - так он реагировал на своё унижение. А я тогда мало что понимал.
  Это было первое Андрюшино поражение на моей памяти. И от него требовалось определённое мужество, чтобы не начать мстить мне торжествующему, но слабому. Надо отдать должное Андрюшиному благодушию или моей забывчивости, но Андрюша не мстил. Со временем даже привык ко мне и полюбил. Как родного. Родного двоюродного брата.
  Мы давно выросли. У самих дети. Почему-то исключительно девочки. И водим мы их исключительно в "Горького". Осадочек, видимо, всё же остался.