4 курс. 1 глава. Отпуск, возвращение, переезд

Итак, мы отправились в отпуск уже четверокурсниками.  Любопытная деталь: если после первого и второго курсов, прямо перед отпуском ребята торопливо нашивали себе новые курсовки с двумя или тремя полосками, то после третьего это событие становилось не столь важным и многие ленились переделывать нашивку на рукаве и отправлялись с тремя. Пришло время изменить свое отношение к отдыху, я уже не стремился провести как можно больше времени с родителями, в родной квартире, хотелось развлечений. Приоритеты общения тоже изменились, тем более друзья мои в основном ещё служили срочную службу. Теперь было желание продолжения дружбы с однокурсниками, уже в условиях гражданского месяца жизни. По этой причине я поехал отдыхать с Фатиком и Игнатом в дом отдыха «Ока», с друзьями Андрюхи. Конечно, там было много интересных и не всегда приличных приключений. Из изящных, отметил бы нашу с Сашкой дружбу с двумя девочками, переходившими в десятый класс. Мы тоже представились школьниками, я то вообще выглядел молодо, худой длинный, почти без растительности на лице, да и мой командир не сильно отличался от девятиклассника. Нам поверили, и состоялось несколько романтичных вечеров на берегу русской реки, под тусклым лунным светом. Ничего лишнего мы себе не позволяли, да и позволить не могли, дело было не только в малолетстве наших подружек, но ещё и в том, что на расстоянии визуальной доступности, строго, как на посту, сидели обе их мамы! Мы разговаривали обо всем на свете, в том числе и о будущем, то есть, кто куда собирается поступать. Я с пеной у рта доказывал, что нет ничего лучше военного училища, а Сашка всячески обзывал военных (при том, что был сержантом) и говорил, что пойдет учиться в Политехнический институт, спорили мы с ним отчаянно, чуть не до драки, стебались над бедненькими старшеклассницами. В конечном итоге в обмане мы признались, отчего девчонкам стало ещё интереснее и волнительнее, а мамашам тревожнее, но расставание было невинное и дружеское. Андрюхины друзья, послужившие в армии, относились к нам с уважением и как к людям и как к будущим офицерам, несмотря на то, что им на службе встречались всякие командиры и, к несчастью, откровенные негодяи. Я до сих пор общаюсь с некоторыми из них, посредством социальных сетей. Привет Кащею, Лису и Ваньке!
Как обычно, отпуск закончился быстро и надо было возвращаться. Но настроение изменилось кардинально, во-первых предстояло приехать уже не в опостылевшую казарму, во-вторых к теперь уже настоящим друзьям, а в-третьих на интереснейший четвертый курс, в том числе и с точки зрения статуса.
Мы отдыхали в июле, а все остальные курсы в августе, поэтому весь последний летний месяц был посвящен переезду и несению службы в пустом училище. К началу учебного года шестая рота окончательно перебралась в общежитие.  Наше  жилище, на ближайшие два года, представляло из себя следующее: единый коридор, на весь этаж, но не простреливаемый оком командиров насквозь, а извилистый, за счёт того, что в нем же разместились ещё и туалеты, и умывальники и даже душевые кабинки! Таким образом, весь курс построить в помещении было невозможно, да и скрыться от  начальства не представляло великого труда. У нас, наконец, появилась горячая вода, пусть не всегда. Оружейная  комната, конечно, оставалась и пост дневального рядом с ней. Курсанты проживали в комнатах по четыре или по восемь человек. Кровати, шкаф, тумбочки и стол в каждом помещении, сказка! Разрешались электрочайники, графины и стаканы. Но Архипов не был бы Архиповым, если бы и здесь не внес свою изюминку, он немедленно распорядился ликвидировать все замки и щеколды в помещениях, ибо не фиг. Хорошо, что комбат не стал делать двери прозрачными, как в казарме, создавалась иллюзия обладания личным пространством. В  конце коридора располагались просторные  лоджии, где официально разрешалось курить, чистить обувь и одежду, теперь не надо было прятаться с тлеющим окурком где-то в кабинке дальнего туалета. Нашему взводу досталось четыре комнаты, три по восемь и одна  на четырех человек. Мне сложно было рассчитывать на чудо, учитывая то, что в лотерею я никогда не выигрывал, и поэтому поселили меня в комнату на восьмерых. Со мной точно жили Игорек Антипов, Олежек Вохромеев, Федя Сенькив, Олег Чан-сун (к тому времени Тихонов), Андрюха Фатеев (условно, потому что имел жилье в Туле), по-моему, все. В единственную комнатку на четверых попали: Мишка Агеев, Костя Приходченко, Серега Демчук и Валера Наумов.  Вскоре возникли небольшие перемещения, которые коснулись и меня, а дело было так. Теперь, на вполне законных основаниях, курсанты могли уходить в увольнение ежедневно, после занятий и работ, вот только существовало несколько «если».
1. Если учишься без двоек (что на четвертом курсе несложно).
2. Если нет залетов по службе (с нашим-то опытом элементарно, если никто из командиров персонально не домотался, как говорят в армии «домотаться можно и к столбу»).
3. Если к вечеру в расположении наведен порядок, соответственно самый злобный размытый, неопределенный и манипуляционный пункт, мерзкий вообщем.
Туляки и те, кому удалось доказать наличие жилья и родственных связей, отправлялись с ночевкой, остальные до отбоя. Идеальный вариант Туляки-женатики, к ним начальство относилось благосклонно, ребята при деле, хулиганить вряд ли будут. Женатые на тулячках, тоже вариант не хилый и спокойный. Холостые туляки уже хуже, гражданские друзья-подружки могут и с толку мальчонку сбить. Имеющие родственников и Туле вообще в группе риска, уходить таким на ночь можно только при полном доверии начальства, Костик Приходченко полгода доказывал свою лояльность и родственные отношения (которых по факту не было), прежде чем получить право оставаться в будни с ночевкой за забором. Остальная шатия-братия, не имеющая ничего в городе, могли рассчитывать иногда уйти на ночь в субботу.
Поначалу все  ринулись использовать появившиеся права, порядок наводился к построению в 20.30, небольшой осмотр и гуляй рванина!  Вот только в общагу нужно было вернуться к 22.00. Очень быстро пришло понимание, что такие увольнения абсолютно бессмысленные, в «чебуречную» уже не тянуло, в кино не успеешь, свиданку толком не проведешь, остается только звонок домой с телеграфа, учитывая юношеский эгоизм, сложно родителям рассчитывать на то, что молодые люди будут ездить туда в ежедневном режиме. Тоска по дому давно прошла, а в общаге можно было нормально отдохнуть, потому что появилось свободное время. И вот представьте: вечер, курс готовится к увольнению в город, суета наведения порядка, женатики бегают и шуршат. По инерции, первое время «шуршали» и все остальные, но очень быстро «аборигены» сообразили: «А нам это зачем? С какой целью до блеска вылизывать казарму, если увольнение полтора часа? Нет, не пойдем в город, лучше здесь чайку попьем!» Картина маслом, три хохла (Мишка, Костян и Серега) практически валяются на кроватях, а бедный Валера осуществляет уборку всего и вся, у него дома молодая жена и друзья. «Сволочи, хоть бы помогли!», - чуть не плачет Наумов, а три здоровых гаденыша его ещё и подкалывают: «Давай, Валера, давай, ещё под кроватями не протер и туалет не убрал». Командование, в лице Игнатова, конечно, пыталось влиять на Наумовских соседей, но взять в руки швабру, ещё не означало работать. К четвертому году службы мы уже натренировались в чисто армейском виде спорта «делать вид», то есть «шланговать».  Сашка Игнатов поступил мудро, чтобы так сказать и овцы и волки были в порядке, Валеру переселил в свою комнату, а меня достал из «пещеры» и поселил к Костику, Мишке и Сереге. Почему «пещеры»? Потому что в нашей комнате дела обстояли ещё хуже. К тому моменту Игорек Антипов совсем забил и на учебу и на службу, зная наверняка, что уж его то не выгонят. В комнате был постоянный бардак и какая то темнота. Антип отказывался дежурить и наводить порядок, а остальные тоже не особо старались из чувства справедливости. «Пещера» погружалась во мрак. Сашка решил меня выдрать из мрака, потому что очень хорошо ко мне относился, итак я переехал к «хохлам», о чем ни разу не жалел, было весело. Именно в том году были заложены основы моей многолетней дружбы с Костяном и Мишкой. Несмотря на то, что поселился я на втором ярусе, все равно жизнь наладилась. Какие бы не были они растрепаи, в силу национальной украинской домовитости, в комнате у нас было уютно, к нам часто заходили другие ребята на ритуал вечернего чаепития, процесс по всем правилам военного и просто искусства, не хуже, чем у японцев. Любопытно, что у каждого из нас имелась собственная трехлитровая стеклянная банка и вовсе не для того, чтобы из нее пить, а вот зачем: обычно чай заваривался в кружке, но был необыкновенно горячим, зная законы физики мы переливали его в банку и он моментально охлаждался до комфортной температуры.  Мы гордились нашим ноу-хау и с удовольствием делились изобретением с ребятами. Учитывая особенности  характера моих друзей, в комнатке нашей  почти всегда было что поесть. Более того, я и сам стал за два года немножечко украинцем, к примеру, поесть подтаявшего сала без хлеба под сладкий чай, для меня не являлось проблемой. Но не только я набрался у соседей привычек, они тоже кое-чему научились. Например, Костя и Мишка до сих пор меня обвиняют в том, что я их научил курить. До моего появления они в рот этой гадости не брали, что любопытно, что своих сигарет у них не было, и я их все время угощал, задолбали. Ну и в чем я виноват? А может быть на их выбор повлияла любовь к бесплатному сыру? Тогда за все надо платить! Или знаменитая история с синим бельем. К зиме нам выдали новую форму взамен старой, и полушерстяное и хлопчато-бумажное и ремни и шапки и фуражки и сапоги. К слову прапорюга-вещевик меня обманул, гад, выдал мне ужасно неудобную узкую шинель и убедил, что это последний писк военной моды. До выпуска, острый на язык, Приход, иначе, как «чехольчик для сосиски» ее не называл: «Ну что, чехольчик натянул? Пошли в увольнение!» Так вот, вместе с новым обмундированием нам выдали абсолютно новое нижнее белье и летнее и зимнее. Обычно эта часть туалета менялась раз в неделю, после бани, с размерами никто не парился, что досталось, то досталось. С синими труселями проблем особо не было, чем больше, тем лучше, осенние тонкие кальсоны могли доходить до колена или приходилось подворачивать. Зимнее изготавливалось из фланели с начесом, правда, после нескольких стирок, от  утепления оставалось лишь название. Наверное, для гражданских лиц прозвучит, как откровение, но белье было общее на все училище, вероятность того, что, после тепловой обработки, тебе достанется тот  же самый комплект, стремилась к нулю. В первые три года выбора не было совсем, а вот на четвертом курсе появились варианты. При наличии горячей воды можно  постирать и самому. Таким образом, выданное новое белье оставалось в твоем частном владении, вплоть до того, что увозилось в отпуск домой, для более тщательной обработки.  Одежда для армии делалась на совесть и, при правильном уходе, форма служила долго. Мне понравилась и синяя рубашка и кальсоны по размеру до такой степени, что в вечернее время я стал в таком виде разгуливать по казарме: тапочки, и небесного цвета  своего рода «пижама». Мои дружки ужасно злились и ругали меня, Приход, так вообще так сказать «из штанов выпрыгивал» от гнева, по поводу моего фривольного вида, а мне все нипочем, удобно, тепло и уютно, почти как дома. Постепенно эту моду переняли и другие взвода, из «моих» первым сдался Мишка и вот уже в нашей комнате двое разгуливали в исподнем. Затем Серега Демчук присоединился к нам. Дольше всех пыхтел Константин Иванович и ходил в военных штанах и кителе, потихоньку сначала был заменен верх, а там и до кальсон дело дошло. До сих пор он признает, что это удобно, но как то все равно не слишком прилично.
Учеба на четвертом курсе стала ещё более конкретно привязана к будущей профессии. Одной из основных стала для нас кафедра полковника Салуквадзе, по ремонту артиллерии, колоритная личность. Убежденный сталинист, истинный грузин, тонкий интеллектуал и жесткий начальник, Сталин, одним словом. Содержал вверенное ему подразделение в порядке, у него работали одни из лучших преподавателей, объясняли доходчиво и интересно. Такой человек мог позволить себе странность, а это была жуткая нелюбовь к желтым одуванчикам. С наступлением весны вся территория вокруг кафедры превращалась в поле битвы. Курсанты, в позе пьющего оленя, отчаянно драли молодую поросль ни в чем не повинных растений и всегда побеждали. Что касается наук, то по ремонту механики орудий все было понятно, кувалды, отвертки, щупы и пушка готова к бою. Интересно ремонтировались небольшие радиолокационные комплексы и вычислительные цифровые машины. Дело в том, что в то время данное оборудование состояло из многочисленных блоков, как соты в медовой рамке. «Открываем общую крышку», - говорил нам преподаватель: «Прозваниваем тестером каждый блок», - казалось, что сейчас и откроется самая великая тайна ЭВМ: «Находим неисправный блок» , - напряжение достигало своего апогея: «И меняем его на исправный!», - точка, вооружение функционирует, тайна осталась нераскрытой, курсанты разочарованы, преподаватель гадко улыбается. На этой же кафедре служил подполковник Ермолов, мой будущий руководитель дипломной работы, но о нем рассказ ещё впереди.
На кафедре танковой и самоходной артиллерии было несколько сложнее, теоретический курс нам преподавал полковник с несколько дьявольской внешностью, за что и получил неофициальное наименование «Мефистофель». Изъяснялся он на жутком научном языке, совершенно не заботясь о понимании курсантами своего предмета. Я бы сказал, что его манера изложения материала была близка к академической, то есть предполагала у слушателей жизненный и служебный опыт, у меня такового не имелось, как в прочем и у моих товарищей. С практикой повезло несколько больше, преподавал ее подполковник небольшого роста, крепко сбитый, энергичный, с оригинальной манерой вышагивать по классу, как будто сваи забивает, за что и был награжден метким прозвищем «топотун». Знакомство с ним и его предметом у меня состоялось при следующих обстоятельствах.  Мы попали на первое занятие сразу после караульной службы, состояние было соответствующим: общая усталость и страшное желание спать. Как в любом обучающимся коллективе на первом семинаре по новому предмету важно занять хорошее место в классе, потом оно как бы «закреплялось» за тобой. Проявив несвойственную себе заторможенность, я попал на самый первый ряд (как нетрудно догадаться со мной рядом оказался Мишка Агеев, в силу генетического пофигизма и добродушной нерасторопности). Естественно спать не оставалось никакой возможности, пришлось слушать все, что рассказывал преподаватель. А мне так сильно приспичило подремать, что я отчаянно таращил глаза, дабы они не слиплись окончательно. Вдруг топотун встрепенулся и закричал: «Товарищ курсант, встать!». На задних рядах вскочил Серега Демчук: «Почему вы спите? Не хотите получить знания? Вот посмотрите на этого курсанта» , - перст преподавателя уперся в меня:
 - Фамилия?
 - Петров! - несколько испуганно отрапортовал я
 - Вот у курсанта Петрова во взгляде читается стремление к наукам и новым свершениям! Он на меня смотрит очень широко открытыми жаждущими глазами! А на вас, товарищ Демчук, я обращу особое внимание.
Серега сел, чуть не плача, дело в том, что он любил дружить с преподавателями и  всегда показывал им своим отношением и подобострастным взглядом, что он всю жизнь мечтал освоить именно этот предмет, а тут такой облом! Пожалуй, это был единственный раз, когда Демчук так опростоволосился.  В дальнейшем Серега успешно сдал экзамен, но любовь преподавателя так и не снискал. А ко мне подполковник начал относится с явной симпатией и уж его практическую часть мне пришлось хорошенько изучить, чтобы не подвести. В целом на кафедре было очень интересно, в большом количестве стояли самоходки и танки в разрезе, то есть половина закрыта, а вторая половина, вместо брони, облицована прозрачным пластиком. Устройство современного танка вызвало трепет и уважение к огневой мощи Советской армии. Уже тогда танки оснащались множеством цифровых приборов, которые автоматизировали практически все процессы, от целенаведения, до подачи боеприпасов  в ствол.  С места наводчика можно было управлять всем оружием с помощью кнопок, в том числе и пулеметом. Да и внешне боевые машины отличались суровой красотой настоящего оружия. В купе с лёгким запахом машинного масла и бензина, помещения кафедры оставляли ощущения причастности к чему-то великому и загадочному.  Но и здесь не обошлось без  подростковых шалостей.  Наш Константин Иванович не придумал ничего лучше, чем залезть на место водителя танка, с учетом роста 1,90, он  скукожился и завернулся в позу эмбриона, решил, так сказать, испытать на собственной шкуре, что чувствует водитель Т-80. Единственный выход закрывался сверху люком, все бы ничего, если бы не одно но: танковая пушка, в походном положении, напрочь запирала возможность вылезти из «норы». Мы, с Мишкой, были бы не настоящими Костиными друзьями, если бы не воспользовались счастливым стечением обстоятельств. Как только Приходовская, уже тогда начавшая седеть, голова скрылась в недрах боевой машины, нашими усилиями ствол был тут же переведен в походное положение, и мы спокойно ушли из зала. Сквозь броню и расстояние до нас доносился мат-перемат и угрозы мучительной казни. Мы добрые и поэтому через десять минут освободили «пленника», Мишка оборонялся, а я успел ретироваться от разъяренного дружка, зато Константин Иванович наверняка внимательно изучил каждый рычажок и кнопочку кабины механика-водителя, пускай и в кромешной темноте.