4 курс. 4 глава. Тула, драки

Чем ближе был трагический для страны 1991 год, тем обстановка в стране накалялась все больше и больше. Теперь уже очевидно, что советская партийная элита уже не хотела скрывать свои устремления к ещё большим материальным ценностям и готова была на всё, ради получения этих благ, СССР постепенно превращался в осажденную крепость, причем изнутри. До поры до времени удавалось откладывать сдачу государства за счёт самоотверженности народа и желания руководства быть хозяевами в собственной стране. В целом, уж коли противнику не удалось взять «крепость» лобовым штурмом, они прибегнули к классической схеме – развал устоев. Я уже писал о культурной экспансии запада, наступал черед откровенного подкупа руководителей «осады», чтобы они, наконец, открыли «ворота». Начались большие проблемы с продовольствием, товарами первой необходимости. У нас на территории училища существовал магазин «военторг», в котором обслуживались офицеры, но и курсантам кое-что доставалось. Сначала это был оазис, в связи с общим положением в городе, но со временем и  там начались проблемы. К 1990 году нормальных сигарет купить уже было нельзя даже в «военторге», зато нам подсовывали красивую обертку западной жизни, в продаже, к примеру,  появились французские зажигалки и итальянская зубная паста.
Особое внимание уделили развалу верной опоры государства – армии. В СССР существовал культ защитника Родины. С времен Великой отечественной в солдатах и офицерах видели прежде всего спасителей, надежду и опору. В середине восьмидесятых  в кино, литературе и других источниках формирования образов, наметился явный крен на негатив, полуправда, что страшнее лжи. На экранах и в литературе появился новый образ вооруженных сил, где процветала дедовщина, командиры были жестокими садистами и тупицами, высшее руководство ворами и рабовладельцами. Оружие и техника считалось устаревшим, неэффективным и очень дорогим. Да и вообще, если со всеми дружить, то зачем нам армия, ведь никто не собирается нападать! Чтобы было понятно, в те времена проводилась антиармейская компания по тому же принципу что и в современной России проводится акция: «Хватит кормить Кавказ!», в новостях все чаще появлялась информация о воинских преступлениях, а  хорошее постепенно уходило в тень. Уже тогда ребята  не понимали, отчего, если все военные негодяи, мы были другими? В головах молоденьких курсантов появлялось чувство растерянности и смятения. Если у нас, у людей знающих ситуацию изнутри росло непонимание, то у гражданских лиц, под влиянием яростной информационной атаки, вообще складывался сплошной негатив в голове. Несмотря на то, что 80% работоспособного населения города Тула трудилось на оборонных предприятиях и их благополучие напрямую зависело от состояния армии, отношения к военным в 1989 году резко поменялось на раздражение, вплоть до ненависти. В 90-х г работягам прилетела обраточка, военных заказов практически не стало и люди буквально выживали в изменившихся условиях, но кто же тогда думал, что будет именно так?
Пролетарская молодежь уже не стеснялась задирать курсантов на улицах и всячески высказывать свое презрение к «дармоедам на шее народа». Началом маленькой «войны», стал инцидент в доме офицеров, весной 1989 года. В этом заведении по субботам проводились танцы для всех желающих, под аккомпанемент ансамбля. Курсанты часто посещали «Дофик», где можно было познакомится с девушкой и в целом хорошо провести время, причем спиртного там категорически не продавали. Кому надо, конечно надирались до танцев, но патруль таких (и гражданских и военных) в дом не пускал, а срочнослужащим еще и арест грозил. Старшекурсники предпочитали приходить в гражданке и, несмотря на косые взгляды офицеров патруля, чувствовали себя достаточно свободно. Конечно курсантов, даже в штатском, можно было определить по прическе и выправке, но, поди, докажи. На танцы приходили и представители молодого поколения работяг, заведение считалось приличным и пафосным. А теперь несколько слов о невольном «провокаторе» боевых действий. Служил в нашем взводе замечательный парень и мой друг Гена Прохоров. Сам бывший рабочий завода в Кременчуге, он поступал в училище раза три и лишь с последней попытки у него все получилось. Учился на совесть, но звезд с неба не хватал, добрейшей души человек, всегда был рад помочь всем, чем мог и всем кому мог. В жизни абсолютно спокойный человек, стоически переносивший все тяготы и лишения службы. Редко от него можно было услышать жалобы, нытье или ругань на судьбу-злодейку. Своим отношением и поведением Генка заслужил звание младшего сержанта и должность командира отделения. Опять же грамотный ход командования, человек скромный, научившийся подчиняться в будущем должен был стать командиром и поэтому возникла необходимость дать ему хотя бы минимальный опыт управления коллективом. Правда, после определенных событий лычки у него отобрали, но командовал он довольно долго. Натура увлекающаяся и любопытная. На четвертом курсе он стал интересоваться всякими потусторонними делами (согласно общесоюзной моде). Освоил способ гадания на руке (у меня до сих пор валяется блокнот, в который он мне прописал мою судьбу). После информационной атаки СМИ, Генка всерьез заинтересовался пирамидами, склеил из бумаги эту геометрическую фигуру и положил внутрь старое лезвие от бритвы. По версии многочисленных вдруг появившихся магов и волшебников, через определенный промежуток времени бритва должна была стать как новенькая, за счёт невероятной энергетики пирамиды. Нам, воспитанным в духе восхищения реальной наукой, как бы открывался параллельный мир. На протяжении нескольких недель наш взвод с интересом ожидал результатов эксперимента. Наконец, настал день «Х», металл был извлечен из под геометрической фигуры, после визуального осмотра был сделан вывод: как было ржавым, так и осталось. Прохоров не сдавался, и «комиссия» отправилась в умывальник для испытаний прибора на небритой поверхности Генкиного лица.  Пена взбита, кожа пропарена, лезвие вправлено в станок…рэээз! И металл скользнул по подбородку, оставив на нем и щетину и мелкие порезы, качества лезвия не изменились не на йоту, как было оно тупое, так и осталось. Генка пытался оправдать неудачу неправильными углами пирамиды, что, мол, её ещё и трогали всякие, а этого делать было нельзя, но вывод мы сделали безжалостный: шарлатанство! Не подумайте, что весь свой пыл Прошка (в простонародье) гробил на всякую фигню, ничего подобного, он делал и полезные вещи. Генка изобрел своеобразный пульт ДУ для черно-белого телевизора. Дело в том, что, после переезда в общежитие, мы почуяли себя почти студентами и решили, что теперь можем смотреть ТВ и после отбоя. В принципе на четвертом и пятом курсе это было нормально, но не с нашим старшиной Колей Цыванчуком. Он тоже ощутил, что безграничная власть уходит из его рук, приближался выпуск, и ребята все больше расправляли плечи. Колька решил закрутить гайки, ибо негоже, однако, во-первых было уже поздновато, а во-вторых за три то года все научились «шкериться» и большинству не составило труда водить старшину за нос. Так вот Цыванчук, под угрозой расправы, категорически запрещал ночные посиделки у телевизора, а нам жуть как хотелось посмотреть. Тогда Генка вывел концевой выключатель на дверной косяк, таким образом, при открывании двери ТВ немедленно гас, правда, для того, чтобы его включить, нужно было встать и нажать кнопку на панели, но это уже были мелочи. Итак, после 23.00 Колька медленно прогуливался по коридорам, надеясь поймать личный состав на нарушении дисциплины. В эти моменты он был похож на охотника, пробирающегося в лесу, в надежде нарваться на добычу, в худшем случае подстрелить голубя (разговоры после отбоя), а то и на кабана нарваться (пьянство в казарме!). И вдруг, о, чудо! Из  комнаты нашего взвода явственно послышались звуки работающего телевизора. Ага! Попался минимум заяц! Коля резко открыл дверь, но увидел лишь гаснущий экран телеприемника. Цыванчук не сдавался и начал расследование опросом свидетелей, при этом включив свет, на все вопросы получал недовольные ответы: «Я вообще сплю! Коля, задолбал, дай отдохнуть! Какой телевизор? А что у нас и телевизор есть?». Старшина ушел не солоно хлебавши. Пройдя до конца общаги, выловив пару «преступников», деяния которых не тянули даже на внеочередной наряд, недовольный командир возвращался обратно, и….опять услышал из той же комнаты звук работающего телевизора! Он резко открыл дверь, но ситуация повторилась точь в точь как в первый раз. Коля опять прикрыл дверь и тут же её открыл! А в помещении тишина и покой…Со словами: «Я все равно вас вычислю», Цыванчук, наконец, убрался восвояси.  В дальнейшем обещания он своего не сдержал и никого не выловил, вскоре концевик почил в бозе естественным образом, от усталости.
Кроме всевозможных талантов мастерить и делать, как говорится из ничего конфетку, была у Генки ещё одна, на этом раз неприглядная, сторона. Если у него появлялось свободное время, он бухал. На пятом курсе Прохоров уже откровенно говорил командирам: «Не надо меня отпускать в увольнение, боюсь сорваться». Начальство  удовлетворяло его просьбы, Геник сидел в общаге и чинно благородно чего то мастерил. Виной всему была его пролетарская юность. В частых разговорах о гражданской жизни, все его рассказы начинались со слов: «Вот мы бухнули и…». Это касалось любых приключений, будь то свидание, драки или поход в кинотеатр. Частенько он, дабы не расстраивать родителей, ночевал на Кременчугском вокзале. Даже грабили его там цыгане. Гражданская юность ушла, а рефлекс остался. На четвертом курсе, едва выйдя за забор, Прохоров искал возможности организовать досуг, с распитием горячительных напитков. Привычка его и послужила поводом (отнюдь не причиной) настоящей войны тульской молодежи с курсачами.
Итак, в тот холодный весенний вечер дом офицеров был забит под завязку, танцевали и общались  мальчики и девочки,  пролетарии и курсанты. В воздухе витало очевидное напряжение, парни с обеих сторон ждали лишь повода почесать кулаки. Мы, с ребятами тоже туда зашли, поводили жалом и почему то не остались, причем встретили там и пьяного веселого Гену. Остается неясным, как Прохоров, в таком состоянии, туда попал, не иначе как «перст судьбы». Я вернулся в казарму и уже готовился ко сну, как вдруг по коридору раздался клич: «Наших бьют!!!!». В  комнату вбежал взмыленный курсант и вкратце поведал страшную историю, якобы Генка в доме офицеров с кем-то сцепился, в нем узнали нашего собрата и гражданские начали глушить подряд всех тех, кто был в форме или коротко стрижен. В этот вечер на танцах присутствовало много ребят с третьего курса нашего факультета, и они довольно живенько отбивались от разъяренной толпы. Говорят, особенно отличились два курсанта грузина, взобрались на сцену и гоняли пролетариев с помощью электрогитар, барабанов и клавишных. Мишка и Костя быстренько переоделись в рабочую одежду, намотали на руки ремни с увесистыми бляхами и, вместе с десятками остальных, ускакали к «дофику». Я тоже пытался принять участие в столь значимом событии, но ребята мне сказали, чтобы я оставался в резерве: берегли значит.  Но долго я на месте не усидел, через некоторое время все те, кто ещё оставался, бросились из общаги, с ними побежал и курсант Петров…Прямо сцена из сказки про Мальчиша-кибальчиша, когда мужчин перебили в бой пошли старики и дети. В пустом троллейбусе ехала пара пожилых людей и нас, человек восемь. Помню нас вроде, возглавил Серега Горшков,  крепкий парень из российской глубинки. Увязался с «резервом» и жгучий грузин Гиви Химшиашвили из пятого взвода,  небольшого росточка, худенький, но ладный, кандидат в мастера спорта по вольной борьбе, абсолютно добродушный, пока его честь не задета, но маленький зверь, если обидели его земляков, его семью или его боевых товарищей. Гиви был бы серьезным подспорьем в таких делах, если бы не был сильно пьяным в тот вечер, итак запредельная храбрость его, буквально превратилась в справедливую ярость, под воздействием присланной чачи, но с координацией случились явные проблемы. Троллейбус приближался к дому офицеров,  наш «отряд» с тревогой вглядывался в темноту.  Наконец «резерв» высыпал на остановке, прямо напротив предполагаемого места «битвы». На стороне «дофика» сгрудилась огромная толпа молодых туляков с колами и бутылками, а через дорогу выстроилась наша «десятка», во главе с хмельным Химшиашвили. «Может наши за сквером группируются?», - осторожно предположил Горшков, мы ретировались за маленький парк, но там ни ребят, ни танков, ни самолетов не было (а хотелось бы)….Положение становилось отчаянным. Со стороны противника раздался хорошо известный и очень неприятный клич: «Бей курсантов!»  и тут нам пригодились мучительные ежедневные тренировки по бегу, спасибо командирам и воспитателям, которые жестко нас гоняли! Улепетывали мы быстро, организованно и красиво. Через парк, по переулку, мимо храма, через забор кладбища, напрямки по огородам и частным владениям.  Торопливый топот нашего маленького табуна прерывали лишь стоны трезвеющего Гиви, он предлагал нам то добить его, то понести, то попроситься спрятаться, но «отряд» был непреклонен, сами бежали и его подгоняли. Таким аллюром мы добежали до забора училища и ловко, как на тренировках, преодолели спасительное препятствие. Точно не скажу, преследовали ли нас до конца, но некоторое время за спиной слышались крики, мат и сопение. Когда мы поднялись в общагу, все училище уже стояло на ушах. Мишка, Костян и вся основная группа уже была в расположении. Оказалось, что они проехали дальше, до центрального телеграфа, где, за исключением мелких стычек, ничего не случилось. Возвращались они параллельной проспекту Ленина дорогой, как положено строем и чуть ли не с песнями, не толпа, а настоящая рота! По коридорам сновали офицеры, искали личный состав, считали. Нас выстроили в коридоре и начали проверять по списку, все были живы-здоровы, все вернулись из официальных и неофициальных увольнений не хватало только ….Генки. Здесь конечно Архипов  сильно заволновался, ему уже вкратце обрисовали «томный» вечер и Прохоровские подвиги. Вдруг на лестнице послышались чьи-то нетвердые шаги, через несколько секунд в проеме дверей появилась абсолютно счастливая пьяная и довольная усатая морда Генки, он обвел взглядом строй, офицеров и Юрия Михайловича, затем резко развернулся и ломанулся вниз. В спину ему неслось громкое Архиповское: «Прохоров стой! Куда!!!». Его, конечно, догнали, вздрючили и посадили на долгое время в казарме без увольнений. Генка потом рассказал, что смутно помнит события вечера, но он ночью долго гулял по Туле в форме и никаких драк не видел, вот везунчик!
Начались странные дни и ночи. В гарнизоне усилили меры безопасности, в патруль ходили по четыре человека, в увольнение только группами, «женатикам» и Тулякам выписывали одну увольнительную человек на шесть, по районам проживания. Из училища они должны были выходить вместе и возвращаться тоже, такое почти осадное положение. К участникам драки не стали применять очень жестких санкций, иначе пришлось бы наказать пол училища. Аборигенов общаги старались совсем не пускать в город. Максимум позволяли съездить на центральный телеграф, позвонить родственникам, и то в составе группы. Помню, мы тоже поперлись маленьким отрядом поговорить с  родителями, человек восемь. В то время Игорек Шихов, по своей неловкости, где то сломал руку, и гипс ему наложили кипельно-белого цвета, он поехал в составе нашей группы. Перед взорами многочисленных гражданских на площади телеграфа предстала следующая картина: группа в серых шинелях осторожно двигалась к дверям переговорного пункта, а впереди шел хлипкий курсантик, выставив вперед, как знамя, ярко белую повязку. Еще и выражение лица у него всегда было страдальческое. Народ, с жалостью, расступался и нас пропускал. Наконец все отзвонились и предстоял обратный путь. Мы вышли на площадь, почувствовав чуть ли не спинным мозгом, что обстановочка изменилась, появилось много молодых людей, подозрительного вида и в воздухе как будто бы витала наэлектризованность и ненависть. В конечном итоге, какой то малохольный сопляк крикнул оскорбление в сторону, по-моему, Андрюхи Вилкула. Но тот то был парень не промах и тут же ответил, завязалась перебранка, мы обступили «смельчака», озираясь по сторонам, чтобы не получить сзади по голове. Парень, не затыкаясь, прижался спиной к фонарному столбу и в его руке что-то блеснуло. Искушение проучить бедолагу было очень сильным, но нас начали окружать явно превосходящие силы противника, и мы отступили. Это не было бегством, ровной коробкой, внимательно смотря по сторонам, отряд ретировался к троллейбусной остановке, в полном соответствии с «Боевым уставом». Возможно, на решительность «бойцов»- пролетариев повлиял вид Шихова, с ранением и страдальческим видом, если это так, то спасибо Игорьку и его сломанной руке!
Командование училища и руководство города тоже не дремали. Были организованы конференции и совместные мероприятия рабочих заводов и курсантов старших курсов. Нашу самодеятельность отправили в гастрольный тур по ДК города Тулы, мне тоже посчастливилось там выступать в составе нашего трио я, Фатей на балалайке и Потапов на баяне. Правда основной нашей публикой являлись дамы Бальзаковского возраста, но у них наверняка были сыновья и поэтому труд наш был не напрасным. К маю обстановка разрядилась и в городе наступил мир…Хотя, от этих событий, и нам привалило выгоды, командование больше не обращала внимание на то, что мы в увольнениях переодевались в гражданку и даже поощряло это. Дошло до того, что в общаге мы хранили некоторую часть своего штатского гардероба. Правда, через два года, в девяносто первом, все-таки громыхнуло, но я уже был офицером, а это  совсем другая история…