После семидесяти. Часть 2. Учёба 11-17. 02

Старшая сестра Таня уже училась в техникуме в Ленинграде, и я в пятом классе написала ей письмо – попросила купить мне баретки (туфли). У меня-то из обуви были только тапки и сандалии. Я не понимаю, где Таня, студентка, жившая впроголодь, взяла денег, но она, к великой моей радости, всё-таки прислала мне туфли тридцать второго размера – первые туфли в моей жизни.

Одета я была плохо: в розовое фаевое платье с коротким рукавом (по-моему, его подарила мне тётя Ульяна), в красные полосатые шаровары, в мамины резиновые сапоги тридцать девятого размера. В таком виде я отвечала на уроке немецкого языка, когда приезжала какая-нибудь комиссия из района. Я была маленькая, худенькая, и моей крупной подружке Фаинке не стоило большого труда двинуть попой и столкнуть меня в проход между партами. Вот тогда веселился весь класс.

Я с удовольствием участвовала в художественной самодеятельности. Особенно ловко мы с Люсей Смирновой разыгрывали клоунады и участвовали в пирамидах и сценках.

Моим самым любимым местом была сельская библиотека. Я по пять-семь раз перечитывала «Четвёртую высоту» Ильиной, «Двух капитанов» Каверина, повести Осеевой, «Повесть о Зое и Шуре» Л. Космодемьянской, «Молодую гвардию» Фадеева и другие замечательные книги.

Домой я приходила в субботу. Всю дорогу мы, девчонки, умирали с голоду, потому что с утра ничего не ели, а в путь отправлялись только после шести уроков. А я нарочно начинала рассказывать, какие блюда вспоминали два генерала на необитаемом острове. Девчонки на меня кричали, чуть не били, но я, упрямая, каждую субботу продолжала вредничать.

Родная деревня жила своей жизнью. В престольный праздник, Парасковию, в домах, где были взрослые девушки, устраивались «беседы». Заранее обговаривалось, в чьём доме в этом году будет беседа. Все девушки приходили и мыли избу, выносили столы, приносили лавки, уставляли их по всем стенам. Под потолком крепили лампу, чаще десятилинейную, чтобы было посветлее. К вечеру нарядные девки приходили в дом, усаживались на лавки, иногда с прялками и вязаньем, и поджидали парней. Часам к семи за окном слышалась гармошка – это шли ребята. И начиналось веселье. В избу набивались зрители. Конечно, мамы, которые разглядывали наряды девушек и следили, чтобы своя была одета лучше всех. Под гармошку девушки плясали: по одной, обязательно с частушками, и по двое – с припевками по очереди. Одна начинает:

Задушевная подружка, пойдём ёлочки садить,
Чтобы нашим ухажёрам веселей было ходить, -

другая отвечает:

Задушевная подружка, не пойду я их садить.
У мня нету ухажёра, ко мне некому ходить…

Так они плясали и пели довольно долго. Плясать любила моя сестра Лида.

Пели и песни, чаще жалостливые. Начиналось всё вроде бы хорошо, например:

Всё васильки-васильки,
Много как было их в поле…
Помню, у самой реки
Мы собирали для Лёли.

А заканчивалось трагически:

Утром чуть свет рыбаки
Лёлю нашли у залива.
Надпись была на груди:
Лёлю любовь загубила (это Лёлю утопил милый).

Или – начало:

Раз девчонки за грибами гурьбой собрались…

А конец:

А на этой на берёзе девушка висит (опять же из-за несчастной любви).

Пример третий:

Семнадцать мне лет миновало –
Я полной невестой была, -

И в конце:

Подруга, подруга, дай мне яду,
Я яду на сердце приму.
От этого самого яду,
От яду скорей с умру (опять изменил любимый!).

Всегда на беседах танцевали «козулю». Несколько пар становились друг против друга, причём парни выбирали себе девушку щелчком. Танцевали с переходами, кружились парами. Порядок движений был строго определён. Девушки следили, чтобы как можно чаще выбирали именно их – это было почётно. Не менее внимательно следили мамы, как часто выбирают их дочерей. Так как парни приходили после ужина, уже пьяные, нередко случались драки. Мы в избу не попадали, поэтому лазали по окнам и подглядывали. Это было одно из самых весёлых развлечений. Долго потом обсуждали в деревне прошедший праздник.

В седьмом классе я очень сильно заболела ветрянкой. И, что обидно, лежала неделю до каникул, все зимние каникулы и неделю после каникул. Может, поэтому спустя месяц, в феврале, мне вообще не захотелось ходить в школу. По всем предметам я наполучала единиц – не двоек, а сознательно единиц, потому что не ходила отвечать. Знала материал, но не выходила к доске.

Впервые маму вызвали на педсовет, чтобы поговорить о моей плохой успеваемости. Сейчас я и сама не понимаю, что же со мной случилось, ведь я так любила учиться. И когда в субботу я пришла домой, мама, не говоря ни слова, взялась за вожжи и основательно выпорола меня. Я орала: «Всё равно не пойду!», а она била и приговаривала: «Я тебя три года учила, осталось два месяца, и ты такое вытворяешь!». Всё воскресенье я проплакала на печке. В пять утра в понедельник мама меня разбудила, нагрузила продуктами и молоком, и я молча пошла в Романцево. Из-за этого случая у меня в свидетельстве о семилетнем образовании три тройки.