Дорога домой

Наконец-то закончилась последняя третья смена в пионерском лагере. Листва стала густо-зеленой, местами прореженная началом желтизны. Черника набрала не только размер, но и вкус. Большой и указательный пальцы даже едреным хозяйственным мылом от ее сока не отмываются. Комарихи, откормившись за лето, перестали по вечерам быть назойливо злыми, зато кузнечики своей трескотней раскрашивают жизнь круглосуточно. Позади прощальный пионерский костер, с обожженными на нем кусками хлеба. Они были запасливо прихвачены во время обеда и ужина. Палочки, на которые они были нанизаны, регулярно вспыхивали и на них надо было непременно дуть, чтоб погасить язычки пламени. Пионерский галстук весь в росписях, пожеланиях и телефонах друзей и подруг бережно, как реликвия, упакован в чемодан вместе с носками, майками, шортами, сандалиями и прочим. Туда же положены подарки маме, выточенные об бетонные плитки мраморное сердечко и лодочка из сосновой коры. Родители, вернее папа, приехал и почему-то немного взгрустнулось. Ожидание отъезда было наполнено волнением, доходящим до сладостной истомы, а теперь неожиданно стало жалко расставаться с этим маленьким миром, который оставался здесь один в ожидании следующего лета и кучи ребетни, наполняющей звонкими голосами все его пространство. Пока, до свидания.
А вот и перрон, куплены билеты у полной тети в кассе, и мороженое у другой тети не в кассе. На солнце оно тает и ты еле успеваешь слизывать каждую новую струйку. В конце концов мороженое предательски капает тебе на рубашку и ты пассом фокусника смахиваешь пятно и облизываешь палец. Тебе совсем не хочется портить праздник окончания лета укорами папы в твоей криворукости. А ведь папа может сказать и грубее про то что руки у тебя из жопы растут. Но тебе нельзя ответить такими же словами. Пусть ты их знаешь, во всяком ты так уверен, в совершенстве, и с приятелями тебе вполне виртуозно удается материться. Папа не заметил, или сделал вид что не заметил. Какая разница, главное что праздник продолжается. Теперь бы удалось устроится у окошка, чтобы всю дорогу наблюдать за остающиеся там летом и приближающимся городом с новым учебным годом и началом осени. Если совсем повезет, и в тамбуре будет выбито окошко, то можно поставив чемодан, усесться на него и смотреть навстречу ветру, от которого будут шелестеть волосы и иногда набегать на глаза слеза. Папа закурит и остатки дыма от папиросы, которые встречные потоки донесут до тебя, будут приятно пахнуть. Ты соскучился по всему, по этим запахами, по приближающимся большим серым домам, по маминым утренним кашам и дневным супам, по своей комнате, по городу. Соскучился по двору, по друзьям и по той девочке, которую не забывал ни на один день. И предвкушения встречи со всем этим накрывают тебя так, что ветерок из разбитого окошка не может охладить. Не только лицо, а кажется ты весь наполняешься кровью до красноты, дыхание начинает спирать, а детское сердце молотит миллион ударов в минуту.
Вы с папой доехали до вокзала, потом метро, потом другой вокзал и электричка в сторону дома с тремя остановками до всех твоих мечтаний. Запахи города наполняют твое обоняние, спорят друг с другом На перегонки. Но они все для тебя приятны, ты скучал по ним. Доехали до своей платформы. До дома надо пройти большой пустырь, где обычно ты с друзьями гуляешь. И вот шаркая сандалиями, поднимая клубы пыли, в одной руке таща чемодан, ты же сильный, а другой держась за папину, идешь. Внимательно вглядываешься в каждый метр пустыря, а вдруг там кто-то есть. Показался родной дом, с родным же двором. Вон ваш подъезд, семь ступенек, обожженная кнопка лифта, твой этаж и до боли знакомая дверь. Она открывается, а там мама. Запахи дома, твои запахи, роднее которых нет во всем мире, накрывают тебя. Ты ставишь прямо на пороге чемодан, бросаешься в объятья мамы и прижимается что есть силы. И в этот момент ты уверен, что больше никогда никуда ни за что не поедешь. И пусть тебе целых одиннадцать лет, но слезы предательски накатываются на глаза. Это твое единственное место на земле, где ты дома.