про котов...

...Ну не уходи... не уходи. Здесь тепло, под одеялом. А там холодно. Ветер и снег. Пурррррга. Пуррррга...

Соня, говорю я, какая же ты всё-таки бессовестная кошка. Я и сама глаз открыть не могу, а ты, вместо того чтоб бодренько спеть "нас утро встречает прохладой" да кофейку мне сварить – что делаешь?..

... не уходи... мрррр... мрр... мрак там, на улице... декабррррь... А хочешь, я покувыркаюсь смешно?.. только не уходи...

А и правда. Может поспать хоть часок еще... хоть до семи... а, Соня? вроде нет пожара никакого на работе.

...урррра... уррррра... посмотри, какое у меня пузико мягонькое... можешь потрогать…

Всё, Соня, спим. Ты победила. Выключай свою мурлыкалку. Не-не! кувыркаться не надо... спи...


                ***
 
Просыпаюсь оттого, что какой-то ягуар отталкивается задними лапами от моей груди, с рыком долетает аж до двери и бьётся о неё головой – бумм...

– Сонечка, котик, – подскакиваю я в темноте, – тебе приснилось что-то? швабра с тряпкой?..
 
Она кричит как раненая – открываааай! не до шуток!

В три прыжка, скользя когтями на поворотах, доносится до соседней комнаты и взлетает  джейраном на подоконник, не переставая орать. Не может дождаться, когда я догоню её, прыгает на постель к мужу – ну хоть кто-нибудь, помогите... – и снова на подоконник.
 
Я добегаю, теряя тапки. Понимаю, что нужно открыть окно...

Декабрьский ледяной ветер выламывает форточку; несколько бродячих собак сужают круг под нашими окнами – и тонкий звук... спасииите...

Повторяю Сонькин рекорд на скорость от окна к двери... натягиваю на босы ноги сапоги и в ночной рубашке уже почти выскакиваю на улицу!.. – а вслед мне вдоль лестничного пролета пикирует куртка мужа, им же и брошенная... и пара неизвестных мне до сих пор идиом, тоже от него.

Собаки молча стоят, чего-то выжидая. Почему-то не бросаются на того, кого окружили. Я кладу крест длинным рукавом мужниной куртки, вступаю в круг, вглядываясь.... да, вижу! Кто-то живой. Какая-то птица из Мексиканского залива после разлива нефти, перья в разные стороны... Только с ушами... Спасиииите...

– Тихо... тихо. Хорошие собаки, доообрые. Сильные. И вас больше, что вам нервничать? трое вас... а нас – двое, с этим вот.. не знаю с кем.

Собаки как стояли, так и стоят. Быстро, но плавно беру на руки это существо и засовываю под полу – оно мало того, что невидимое в ночи, так еще и невесомое... Это кот. 

Прижимаю, бегу домой; собаки весело за мной, с лаем... Всё, вот она, дверь – мы спаслись, кот! Через мгновенье понимаю, почему спаслись... Кот пахнет керосином. Собаки такое не едят.


                ***


– Он в мазуте, Маш, – мой муж пытается оторвать котяру от моей ночной рубашки. – Сейчас попробуем отмыть. Если не отмоем, придется срезать шерсть... то, что было шерстью. Или сбривать. Вся слизистая сожжена...  О господи...
 
Знаете, что делает кот? Мурлычет как трактор...
 
Он, конечно, еще не кот, ему месяцев пять от силы. Весь в мазутных перьях. Состоит из хребта, переходящего в длиннющий тонкий хвост. С воспаленными глазами и носом... Урчит!

– Наш человек, – говорит мой муж. – Ну и рожа у тебя, Шарапов...


                ***


Он оказался не в мазуте, это всё-таки керосин с грязью. Сначала смываем водой, и без жертв не обходится – руку в запястье он мне прокусил. Я, клянусь, обрадовалась – если так защищается, будет жить…

Потом кормим его, страшно рассказывать… Так вот, пока моем, пока кусается, пока заглатывает  –  урчит!..

На работу я не пошла, взяла два дня отпуска – и днем и ночью он висит у меня на левом плече. Через сутки я получаю токсичный удар по голове… керосин не выветривается, хоть мы и смываем его с шерсти ватой, вымоченной в водке; за пару дней я даже успеваю привыкнуть к постоянной головной боли… и рука моя распухает и краснеет… Но когда я представляю, что чувствует  существо, вцепившееся в меня намертво и глядящее мне в глаза… нет, не буду. Не для слабонервных.

Мой муж, ученый-токсиколог, кряхтит от бессилия: – Дай хоть тебя полечу, Маш… – и прикладывает мне какую-то мазь вонючую на руку, перевязывает.

– К врачу его можно не возить, – он не смотрит на меня. – Когда кот писает керосином… Если и выживет, то сам, без помощи... А то, что он ест и мурлычет, дает шанс… Не подведи, Шарапов.


                ***


Моё сердце разрывается не только из-за него… – Соня! Она не выходит, сидит под диваном, учится шипеть…

– Сонечка, – ласково говорю я каждые полчаса, не осмеливаясь подойти близко к дивану, стоя в дверях с керосиновой брошкой на груди… –  Ну ты уже прости меня! Выйди, поешь… В конце концов, это ж ты его нашла. А помнишь, ведь и тебя тоже нашли… Нееет! Я не попрекаю! Нет, конечно, ты так не пахла, но всё равно! Сонечка!.. Он выветрится  когда-нибудь, и вы подружитесь… Нет?

Пока нет. Отползаем, Шарапов.

Еще через два дня, в воскресенье вечером, выбравшись вдруг на свет божий, уже не таясь, она напилась воды и, не глядя на меня, вспрыгнула на живот лежащего мужа: – Я здесь теперь буду жить, на этом животе. Здесь керосином не пахнет.

– Масяяяка, – вдруг растроганно сказал мой муж, боясь колыхаться животом (что за "масяка"? с тех пор так её ласково и называет…) – Вышла, умница наша... Красавица наша. Спасатель. Мирись с Машей, хорошо?..



P.S. Шарапов выжил, превратившись в очень породистого белого кота с голубыми глазами, рыжими ушами и хвостом в полоску. С открытым сердцем и добрым нравом. Гоняет иногда Соньку, это да... но уж и она не ангел.
Сменил имя на Шурика. Отъелся до семи килограммов. Когда я беру его на руки, он обнимает моё левое плечо, закрывает глаза и включает трактор.

Лежат сейчас, обнявшись, грозы боятся... Сонька его усыновила по большому счету.


P.P.S. На фотографии  –  герои через две недели после описанных событий. Сонька смирилась и уже сострадает, Шурика отмыли...