Verdammter Krieg Фанфик по фэндому Rammstein

Пролог

POV Till

Туман. Густой, непроглядный - не видать железной дороги, осеннего леса. Туман молочно-белый, обволакивающий. Вот уж третий день я наблюдаю его сквозь щели в ветхом вагоне.

Неизвестно, где мы сейчас. Неизвестно, который сейчас час. Неизвестно, когда мы приедем в пункт назначения, коим является американский лагерь на территории ныне захваченной Финляндии. Неизвестно, сколько дней, часов или даже минут нам осталось трястись в этом старом промерзшем поезде, слушая бесконечные звуки взрывов. Единственное, что мне в данный момент известно - это то, что мы уже переехали границу родной Германии.

Ах, да, я ведь не представился. Мое имя Тилль, Тилль Линдеманн. Да, я тот самый фронтмен группы Rammstein - точнее, бывший фронтмен. Олли и Флаке погибли, когда на нас напали, а Круспе пропал еще в самом начале наших злоключений и от него с тех пор ни слуху ни духу, так что группы больше нет, вот так в одночасье не стало.

Рядом со мной сидят выжившие члены моего бывшего "партизанского" отряда: Пауль, Шнай, Миха, Деро и Хелен. Хелен восхищает меня своей стойкостью, своим спокойствием. По-моему, она справляется со всем этим ужасом в разы лучше чем мы, взрослые мужчины. А ведь она совсем еще ребенок, ей ведь только исполнилось восемнадцать.

Возможно, вам сейчас хочется задать мне несколько вполне логичных вопросов типа: "Что здесь происходило и происходит?" или "Как вы все тут оказались?". Придется мне рассказать вам все с самого начала, иначе вы ничего не поймете...

Глава 1

Все это началось примерно полтора года назад. Это было обычное майское утро. Накануне вечером мы отмечали день рождения нашего Дума. Я думаю, вы сейчас догадались, что предстало перед глазами Флаке, самого трезвого из нас, когда тот проснулся. Если нет, то представьте пятерых - нет, точнее, четверых (Рихард в тот день был в Америке и записывал новый альбом с Emigrate) храпящих пьяных немецких мужиков, разлегшихся в разных углах раздолбанной квартиры. Зрелище не для слабонервных, если честно. Но дальше произошло событие, еще сильнее шокировавшее бедного Доктора и не только его: где-то неподалеку взорвалась одна из первых брошенных американцами бомб.

Меня пробудил упавший на голову большой кусок штукатурки. Из-под гор мусора послышались пьяные голоса, матом просившие немедленных объяснений. Я поднялся, но вдруг, второй, возможно, еще большей силы взрыв вражеского снаряда качнул землю. Густой дым заполнил всю квартиру.

- На выход! На выход! Быстрее! - послышались какие-то странные незнакомые голоса из коридора.

С каждой секундой моя голова тяжелела, словно наливалась свинцом. Я снова предпринял попытку встать, но не смог - тело не слушалось больше, ноги стали ватными. Сознание меркло, перед глазами дымка.

- Скорее! Помогите мне вытащить его отсюда! - сквозь звон в ушах услышал я резкий голос где-то рядом и окончательно отрубился.

...Я не знаю, сколько времени я пробыл в отключке и что со мной происходило в это время, но проснулся уже на каком-то чердаке, может, мансарде. Рядом со мной сидел Флаке и изучал газету. Я шевельнулся, и Лоренц тут же посмотрел на меня.

- Наконец-то! Ребята, он очнулся! - Флаке явно был очень этому рад. - Тилль, ну как ты?
- Немного башка трещит и спина побаливает, а так все вроде нормально, - я приподнялся на подушках и осмотрелся.

В помещении, где мы находились, было относительно чисто, особенно для чердака: возле стен стояло еще шесть старых раскладных кроватей, напротив заколоченного окна стояли длинный стол и семь стульев. За столом сидели Олли, Пауль, Деро и Михаэль. Шнайдер наблюдал за чем-то в окно.

- Флаке, а где мы вообще?
- Мы сейчас в Марклеберге, Тилль, в безопасности, правда, весьма и весьма относительной. Йозеф, думает, что они не станут искать нас по старым разрушенным чердакам. Я же, наоборот, считаю, что по таким местам нас и будут искать.

- Стоп, а что здесь, собственно, вообще происходит и что происходило тогда?

В ответ Флаке лишь дал мне газету и указал на колонку, заголовок которой гласил: "Третья мировая набирает обороты: Германия перешла на сторону России, американцы - в ярости".
Я стал внимательно читать статью:
"Позавчера нам стало известно, что А. Меркель приняла решение принять сторону России и вместе с Англией, Францией и Финляндией вступить в СААВ (Союз Антиамериканского Вмешательства), что не сильно понравилось американцам. Накануне утром они разбомбили Лейпциг и еще несколько близлежащих поселений. Сегодня утром они высадили более десяти тысяч солдат возле Нюрнберга и еще около двадцати близ Мюнхена..."

- А Рихард? Что он?
- Он не звонил и на наши звонки не отвечает, - Флаке поправил очки.
- Эй, всем привет,- из открывшегося, незамеченного мной раннее, люка возник молодой парень, лет двадцати с лишним, с длинными высветленными дредами на голове. Он напоминал мне Шолле*. - У меня кое-что с собой! Думаю, вы жутко проголодались! Герр Райн, герр Шнайдер, помогите мне с сумками! О! Герр Линдеманн! Вы уже очнулись? Как вы?
- Это Йозеф - представил мне его Флаке. - Он - глава партизанского общества, в которое мы попали.
- Здравствуй. Вроде нормально, спасибо, что поинтересовался! - я попытался сохранять остатки вежливости при разговоре с ним. - Партизанское общество? Что за..?!
- Сопротивление, назовем его так, - Йозеф присел на кровать. - Наша основная задача мешать америкосам: подрывать их поезда, тащить оружие при любой возможности и так далее.
- Эй, вы! Хрена сидите? Завтрак стынет! - Шнай был не в духе и орал громче, чем обычно Рих.
- Тебе помочь?
- Не надо, Флаке, я и сам могу.

На завтрак у нас было нечто, отдаленно напоминающее овсянку. Шнай готовить не умеет, но, похоже, все хорошо проголодались, и через пару минут тарелки были пусты. Шнай снова отошел к окну и продолжил своё наблюдение за движением на улице. Я взял стул и сел рядом с его "постом". Тем временем Йозеф разобрал еще одну кровать и достал черную акустическую гитару. Он начал тихо наигрывать Los. Пауль и Олли с грустью и небольшой завистью посмотрели на него.

- Ну что же ты такое делаешь? - Пауль аж подпрыгнул от того, как парень залажал в конце. - Дай сюда, - он выхватил гитару. - Смотри и учись.

Ландерс начал быстро перебирать струны, а молодой человек стал неотрывно следить за каждым его движением. Я запел, а Шнай, едва скрывая улыбку, отвернулся и забарабанил ложками по ветхому подоконнику. Это был один из тех немногих моментов из жизни в убежище, о которых мне приятно теперь вспомнить.

- А, кстати, - сказал Йозеф когда мы окончили, - мой напарник Себастьян должен скоро подойти, он говорил, что пришла миссия из главного штаба. Ладно, пойду прогуляюсь.


Комментарий к части:

*Практически во всех командах, где Рихард играл до Rammstein, его знали под псевдонимом Шолле. Его любимыми прическами в то время были длинные высветленные дрэды или стрижка со светлым мелированием, которую дополнял длинный хвост на затылке.

Глава 2

Поздний вечер. Крупные капли дождя вот уже который час барабанили по черепичной крыше старого заброшенного дома, на чердаке которого мы сейчас проживали. Холодный ветер проникал в наше убежище сквозь разбитое окно и щели в стенах. Но, несмотря на вышеперечисленные факторы, создающие в помещении дискомфорт, все мы спокойно, укутавшись в одеяло, спали. Хотя это и не удивительно. Представьте себя на нашем месте: вы еле раскрываете глаза после шумной гулянки, выходите к окну, подышать воздухом, и тут перед вашим носом разрывает вражеский снаряд, и вас ставят перед фактом: мол, "война началась". И полному дураку ясно, что вам нужно будет отдохнуть немного и отойти от шока, а сон ведь всё сглаживает.
Меня разбудил громкий и пренеприятный скрип ржавых ножек старой кровати, доносящийся откуда-то справа. Я открыл глаза и увидел причину шума, которой оказался Шнайдер. Озаренный яркой вспышкой молнии, он немного напоминал мне зомби. Он накинул старое цветастое одеяло и, подойдя к окну, продолжил наблюдать за всеми покинутой вечерней улицей.
- Йозефа на горизонте нет? - я взял пачку сигарет и подошел к нему: - Будешь?
- Нет, что-то он задерживается, - сказал он и вытащил сигарету из пачки, - спасибо. Стоп, а ты разве не планировал бросать?
- С таким раскладом, видно - не судьба, - криво и, возможно, немного нервно улыбнулся я. - К такому жизнь меня явно не готовила.
- Знаешь, ты прав, к такому уж точно нам долго привыкать придется: вся эта война, это Сопротивление, весь ажиотаж и хаос. Мне, возможно, чуть проще, чем вам, хоть какой-то плюс от службы в армии, - и он криво улыбнулся и посмотрел на меня.- Смотри, там кто-то есть, или же мне это показалось? - он указал пальцем на пару промелькнувших в холодном свете фонаря силуэтов.
- Собаки бездомные, скорее всего, - высказал своё предположение я и продолжил: - Нам еще повезло, Шнай, мы хотя бы вместе в этой ситуации оказались, а Рих, он ведь там один, наверное, если вообще он…
- Не продолжай, - остановил меня Шнайдер. - Интересно, как он там, от него ведь никаких новостей, - он крепко сжал мою руку.
- Флаке говорил мне уже, давай не будем об этом, - я похлопал его по плечу. - Ты ведь знаешь нашего Круспе - он ведь из тех, кто выбирался из самых сложных жизненных ситуаций, кто может пропасть без вести и через некоторое время неожиданно вернуться.
- Мда, тут ты прав, Тилль, будем надеяться, что он и на этот раз сухим из воды выйдет.
- Судьба герра Круспе вас теперь волновать не должна, - раздался из-за спины холодный, доселе незнакомый мне мужской голос. Мы развернулись. Перед нами стояли Йозеф и худощавый темноволосый парень примерно его возраста. Производил он не самое лучшее первичное впечатление о себе - слишком уж самоуверенный, на мой взгляд, субъект.
– Считайте его теперь без вести пропавшим, забудьте его, вам сейчас надо о другом думать.
- О чем, например?
- О том, как вы будете сражаться и спасать свою шкуру, - ответил незнакомец. - Себастьян Мюллер, можно просто Себа, ваше новое начальство здесь. Извините, что не представился раньше, - он виновато улыбнулся. - А теперь спать, завтра нас всех ждет тяжкий денек.


...- Кхм, итак, могу ли я начать? - ответом на вопрос Себастьяна послужил синхронный кивок. - Сегодня из главного штаба нам пришло сообщение, что где-то за городом америкосы хранят оружие. Нам нужны два добровольца, которые смогут незаметно проникнуть на этот склад и достать хоть немного боеприпасов для организации. Ну, кто пойдет?
- Я пойду, - я встал и осмотрел всех сидящих за столом.
- Я с тобой! - чуть не перевернув стол и всех за ним сидящих, вскочил Шнайдер.
- Неплохо, весьма неплохо, - Себастьян оценивающе взглянул на нас двоих. - Итак, правила "хоррор игры" с названием "война" достаточно просты. Первое - это то, что касаемо отношений между вами. Здесь, в убежище вы можете быть лучшими друзьями, но на поле боя - каждый сам за себя, ребят. Геройство может оказаться напрасным, и вместо одной пешки мы можем потерять две или больше...
"Пешки" - вот как он нас назвал! Меня распирало от негодования. "Начальство" Так, Тилль, не кипятись, это просто малец с завышенной самооценкой.
- Мне послышалось, или ты сказал "пешки", Себа? - похоже, Пауля тоже это задело.
- Это образно, герр Ландерс, - он вновь улыбнулся, так же "виновато", как и прошлой ночью.
- Ну, что же, образно так образно, - Пауль попытался изобразить спокойствие, хотя видно было, что он обижен. - Продолжай.
- ...Поэтому попытка прорваться в тыл врага и спасти друга будет жестоко караться, ради вашей же безопасности, - снова эта несносная слащавая улыбочка на его губах. - Второе правило, относительно ваших действий и вашего передвижения. Прежде чем предпринять что-либо, вы должны посоветоваться со мной. Без моего разрешения переступать границу убежища строго запрещено. Нарушивший это правило будет наказан. И, наконец, третье и последнее правило - вы должны забыть слово "жалость" в отношении врага, пусть и безоружного. Помните одно - этот человек насиловал и убивал женщин, не щадил детей и стариков. Либо ты его, либо он тебя. Вопросы, жалобы, предложения по этому поводу ко мне имеются?
- Никак нет, - Шнайдер виновато опустил голову.
- Вот и славно! Все, кроме добровольцев, могут быть свободны. Йозеф, принеси нам карту.
Следующие полчаса он разъяснял нам дорогу до предполагаемого хранилища, после чего еще целый час в мельчайших подробностях объяснял план проникновения на склад.
- Когда выходим-то? - задал вопрос я, ибо его лекции мне ужасно наскучили.
- Часа через два, герр Линдеманн, я смотрю, вам прямо таки невтерпеж, не так ли?
- Да, - выпалил я, желая как можно скорее отделаться от нашего нудного "начальства".
- "Wer wartet mit Besonnenheit der wird belohnt zur rechten Zeit"*, - сказал Себастьян, - герр Линдеманн. Думаю, эта ваша фраза хорошо передает ваше состояние. Надеюсь, ожидание будет достойно вознаграждено, - он похлопал меня по плечу, будто мы были сто лет знакомы, и, наконец, удалился. Я облегченно выдохнул:
- Наконец-то!
- Тилль, что с тобой? - Шнайдер сел на диван рядом со мной.
- Ты о чем? - я вопросительно взглянул на него.
- Ты какой-то раздражительный все утро ходишь, вот я и...
- Не выспался, - солгал я.


Лучи багрового предзакатного майского солнца, пробираясь сквозь грузные свинцовые тучи, не предвещавшие ничего, кроме повторения вчерашней грозы, отражались во всем, что нас окружало, будь то одинокие покосившиеся столбы электропередач или разбитые окна домов. Казалось, будто каждый миллиметр пустынной дороги впитал этот кровавый закат.
Вот уже полчаса мы со Шнайдером, нажимая на ржавые педали и, стараясь не отставать друг от друга, ехали по заброшенной улице Марклеберга. Вперед и вперед, не оборачиваясь и не останавливаясь, по этому лишенному всякого движения городу, взирая на обугленные железобетонные скелеты разрушенных бомбежкой и смертоносным огнем домов и оставленный людьми мусор. Хорошо хоть не было видно окровавленных расчлененных трупов.
Черт возьми, а ведь два дня назад все было по-другому: здесь, на улице, вовсю кипела жизнь, в окнах заброшенных ныне домов горел свет, на одиноко стоящих, всеми забытых детских площадках резвилась ребятня. Сейчас все иначе, и вместо той людской рутины, которая сейчас показалась бы нам воплощением рая на земле, перед нашими глазами стоит антиутопичная картина войны; вместо человеческих голосов и ласкающего слух пения птиц, отовсюду раздается шум пролетающих где-то вдалеке вражеских бомбардировщиков и треска пулеметных очередей. Неужто мир может вот так, в одночасье перевернуться с ног на голову? Нет, не верю, не могу поверить в это... не хочу! При взгляде на этот город-призрак во мне просыпалось чувство глубокой безысходности и опустошенности, оно угнетало, пожирало меня изнутри, сводило с ума.
- Шнай, долго нам еще ехать? - я не выдержал и, наконец, нарушил молчание, царившее на протяжении всего пути и довершавшее и без того угнетающую атмосферу.
- Что? - мой вопрос явно вывел Шнайдера из глубоких раздумий о чем-то вечном.
- Долго ли нам с тобой еще ехать, говорю. Ты что там, в дрему впал?
- Да недосып свое берет, - огрызнулся он. - Ехать нам еще километров десять, не меньше. Сейчас проедем еще немножко по трассе, а потом свернем и продолжим путь по лабиринту городских закоулков. Себастьян так приказал. Говорит, что там, дальше по трассе, слишком много американских солдат, охотящихся на нас - партизан.
- "Себастьян так приказал", - немного нервно процитировал я его. - Шнай, с каких это пор ты подчиняешься кому-то и этому мальцу, в частности?
- Подчиняюсь? Я? Тилль, ты сейчас о чем? - он немного отвлекся от дороги и вопросительно взглянул на меня.
- О том, что ты сегодня все утро вел себя с ним, как мирная овечка, хотя раньше бы ты, не слушая никого, диктовал бы свои правила, как ты обычно делаешь это в студии, Шнай! - я, сам того не замечая, стал переходить на повышенные тона.
- Времена сейчас другие, Тилль. Сложившаяся ситуация обязывает меня ему подчиняться. Мы с тобой сейчас не в студии, а на поле боя, и в любой момент, если мы не будем выполнять его ЦУ, мы можем нарваться на крупные неприятности, возможно, с летальным исходом. Риск велик, так что терпи и подчиняйся. Я знаю, тебя, да и остальных тоже это сильно раздражать будет первое время.
Я хотел было спросить, почему. Но ответом явно было «Я же служил». Так что дальше мы ехали молча, наблюдая за все той же картиной остановившейся жизни.


Прибыли мы лишь с наступлением глубокой темноты. Место, которое обозначалось на карте встроенного навигатора жирным крестом, оказалось бывшим винодельным заводом. Охраны на этом объекте было до странности мало: всего десять человек было расставлено по всему периметру здания, примерно в двадцати метрах друг от друга.
- А фортуна сегодня на нашей стороне. Гляди, как их там мало, - шепотом сказал я, устраиваясь рядом с ним в скрывающих нас кустах, и указал пальцем на часовых.
- Нелогично как-то они, - Дум удивленно посмотрел на меня. - Как думаешь, с чего бы это они такую малочисленную охрану выставили? Все-таки это не овощной склад, а хранилище оружия, причем, Себа сказал, весьма неплохого.
- Может быть, они не успели прислать больше людей, или же они считают, что никто не станет сюда лезть?
- А может быть, там внутри охраны достаточно, или эти хорошо вооружены…
- А может, без “а может“ обойдемся? У нас пока что все идет как по маслу, Шнай, так к чему же нам задавать самим себе лишние вопросы, мы лишь теряем драгоценное время.
- Да, ты прав, времени на лишние вопросы у нас и вправду нет.
- Ну, раз уж я прав, давай быстренько план наших действий составлять. У тебя предложения есть?
- Можно обезвредить пару охранников, вон тех, что у входа, взять их одежду и оружие и незаметно проникнуть внутрь базы. Что скажешь?
- Неплохо, весьма и весьма. Один вопрос – как мы обезвреживать их будем?
- Я попытаюсь заманить хоть одного из них в кусты, там будешь поджидать ты, второй, скорее всего, пойдет вслед за первым.
- А если придут другие? – мой вопрос заставил Шнайдера немного призадуматься.
- Значит… значит, будем импровизировать, - на том мы и порешили.


На деле все оказалось немного сложнее, чем на словах. Шнайдер чуть не облажался и не пригнал мне всех охранников сразу. Поработав немного битой и переодевшись в узкую и неудобную форму, мы направились наконец к заветной двери.
Внутри никого не оказалось, лишь одиноко стоящие в темноте стеллажи, нагруженные оружием. Здесь было все: ружья, базуки, огнеметы, автоматы и патроны для всех возможных и невозможных калибров. Шнайдер выхватил мой рюкзак и со словами “стой на стреме“ умчался вглубь лабиринта из стеллажей. Вернулся он минут через пятнадцать с двумя полными рюкзаками в руках и какой-то загадочной улыбкой на лице.
- Шнай, что ты там такого нашел? - в ответ он лишь молча открыл рюкзак и, немного в нем порывшись, достал из него бутылочку неплохого глинтвейна.
- Мда, наш Доктор рад будет, - я улыбнулся. - Может, пойдем уже?


..."Домой" мы решили возвращаться по объездной дороге, проходящей по правому берегу Кошпуденер. С другой стороны, окруженные черными силуэтами деревьев виднелись крыши зданий Марклеберга.
Солнце только-только показалось на востоке, начиная свой ход вокруг земного шара и знаменуя конец ночной темноты и приход нового дня. Первые лучи его, находя свое отражение в каждой мокрой от дождя травинке, окрашивали окружающий нас смешанный лес, расположенный на берегу озера Кошпуденер, в разнообразные оттенки желтого и оранжевого. Лесной воздух был чист и свеж, в нем витал запах ночной грозы, смешанный с запахом хвои молодых елей. Вода, отражавшая золотистый от восходящего солнца небосвод, тихо журчала умиротворяя. Откуда-то из глубины леса доносились звонкие трели птиц. Вся эта идеалистичная картина успокаивала растрепанные за последние два дня нервы, развеивала ту депрессию, которая была у нас после велосипедной прогулки по пустующему разрушенному городу, как бы говорила: "Это все было просто сном, те два дня - всего лишь ночной кошмар, только очень и очень реалистичный". И я рад был бы поверить в это, рад был бы вернуться в Лейпциг, от которого сейчас, наверное, остались лишь развалины, или в Берлин, находящийся сейчас под осадой, встретил бы Риха в аэропорту, перекусил бы с ним и с ребятами в каком-нибудь ресторане, потом рад был бы отправиться вместе с ними в студию, чтобы заняться, наконец, новым альбомом, но то был не сон и об этом факте мне напоминал тяжелый, доверху набитый боеприпасами рюкзак. Я был бы готов продать душу, чтобы этот момент длился вечно, чтобы я мог вечно вот так ехать по весеннему лесу, полной грудью вдыхая все его запахи, болтать со Шнайдером, но, как ни прискорбно мне это отмечать, все хорошее имеет свой конец, и вот конец этот настал: послышался гул мотора, позади нас появились два мотоцикла с американскими солдатами за рулем, в этот же момент над моей головой, разрывая воздух, просвистели две пули.
- Стойте! - крикнул кто-то сзади. - Стойте или грохну!
Сердце судорожно заколотилось, грозясь пробить грудную клетку, крупные капли пота выступили на лбу. Я со всей силы стал нажимать на скрипящие педали старого велосипеда. Страх, липкий и противный страх сковал меня и не давал нормально мыслить. Вперед, на полной скорости, неважно куда, главное сейчас, как можно быстрее удрать от погони. "Шнай!" - всплывает в моем затуманенном страхом разуме. Я испуганно осматриваюсь, но товарища рядом с собой не вижу, и обнаруживаю, что вместо двух мотоциклов за мной сейчас едет всего один. От этого мне легче не становится. Наоборот, мое богатое воображение начинает рисовать картины одну краше другой, на тему того, что ждет Шнайдера, если его поймали, или же того, что ждет меня, если поймают.
А между тем расстояние между мной и "водящим" в этих "догонялках" не на жизнь, а на смерть неумолимо уменьшалось. Я все быстрее крутил педали. Я уж сам и не замечаю, как оказываюсь возле низкого решетчатого забора, ограждающего озеро. В этот же момент раздается треск пулемета, одна из пуль пробивает резиновое колесо старого велосипеда. До моих ушей так же доносится хохот и масса нецензурных английских выражений в мой адрес. Мой железный конь теряет управление, переднее колесо виляет в разные стороны. Я крепко сжимаю вспотевшие руки на руле. "Это конец", - мысль выделяется из сумбура других и пронзает все мое сознание, заставляя адреналин в сумасшедшей дозе хлынуть в мою кровь. Дышать все труднее. Еще несколько секунд я отчаянно нажимал на педали, пытаясь хоть на десятую секунды отдалить момент неминуемого проигрыша в этих жестоких догонялках, после чего я почувствовал резкий толчок сзади.

Подрезан.

В следующий же миг я слетаю с велосипеда и в позиции “топориком” (если это можно так назвать) падаю в холодную воду озера. Благо, я успел набрать достаточно воздуха в легкие и задержать дыхание при "прыжке". Ноги мои коснулись покрытого илом дна.
Мой преследователь тем временем пустил небольшую автоматную очередь по глади озера и, похоже, решив, что несколько пуль достигли своей цели и я уже не всплыву, уехал. Я вынырнул и, осмотревшись, нет ли кого еще поблизости, поплыл к небольшому, покрытому ивами и невысокими кустарниками островку, ибо вернуться туда, на объездную дорогу, было чревато для меня неприятностями, возможно, даже более серьезными, чем те, от которых я только что отделался.
Я вышел на берег и, присев под одной из ив, дабы укрыться от посторонних глаз, стал обдумывать сложившуюся ситуацию и план своих дальнейших действий.
План был предельно прост и ясен - переплыть на правый берег, идти домой. Но сложившаяся ситуация его усложняла до предела: при мне сейчас не было ни Шнайдера, ни карты, а города я не знал. Я не знал, где здесь ходить можно, а где - нет, то есть я не мог предположить, где меня ждут полицаи, ищущие партизан, а где я мог спокойно пройти и остаться незамеченным. Как я сейчас жалел, что не слушал Себастьяна и не смотрел на названия улиц по пути. Обдумав все эти мелкие детали, я решил, что в этой ситуации я могу лишь отдаться на волю судьбе.
Я переплыл озеро и, преодолев ограду и несколько кустов, оказался в городе. Теперь мне осталось всего лишь не заблудиться в этом лабиринте и не попасться ищейкам.


Спустя полтора часа ходьбы по тихим безлюдным улицам , я услышал душераздирающий женский крик. Я притаился за огромным мусорным баком, стоявшим возле стены и стал наблюдать за дальнейшим развитием событий. Двое мужчин в американской военной форме тащили за собой женщину. Она пыталась вырваться, кричала, молила о помощи, они в ответ били ее и оскорбляли. Сердце мое сжалось. А я, я сидел и надеялся, что меня не заметят. А что мне еще оставалось-то? Их было слишком много, и, если бы я попытался что-либо сделать, результат был бы не в мою пользу.
Один из них направился в мою сторону, я крепко прижался к кирпичной стене. И, как вы, возможно, догадались, выдал себя, подвинув бак ногой.
Раздался неприятный для моего музыкального слуха звук.

Замечен.

- Эй! Здесь кто-то есть! Все сюда! - военный быстро приближался к моему укрытию.
О, как сейчас я ненавидел свою неуклюжесть и закон всемирной подлости! Я быстро поднялся и побежал.
В голове вертелась лишь одна мысль: "Бежать, как можно быстрее, без разницы куда". Наверное, я сейчас развил скорость, которой позавидовал бы любой, даже самый именитый и матерый спринтер. Но и ищейки тоже не отставали. Я завернул за угол в надежде удрать, но не тут то было - впереди меня ожидал лишь тупик.

Загнан в угол.

Ищейки окружили меня. Меня одолела нешуточная паника, и я, собрав в себе последние крупицы мужества, начал биться врукопашную. Первый получил ногой под дых, второй скрючился от удара по уязвимому месту, третий хорошо отхватил по голове. Я уж подумал, что фортуна наконец окончила издеваться надо мною, но моим надеждам на счастливый финал сего действа не суждено было оправдаться: четвертый, незамеченный мною ранее, солдат запустил дротик со снотворным мне между лопаток.

Схвачен.

Послышались радостные возгласы в адрес солдата и ругань в мою честь. Двое детин в форме подхватили меня под руки и небрежно потащили в сторону мотоциклов. Вдруг раздался выстрел и вся "процессия" остановилась.
- А ну, положили на место! Руки прочь, я сказал! - услышал я сквозь сон громкий резкий мужской голос и тут же впал в забытье.

...- Эй, ты из какого отряда? - ребяческий голосок разбудил меня.
- Генри, отстань от него, пусть спит, - тот же мужской голос, который я слышал, когда меня схватили. Я открыл глаза, дабы взглянуть на своего спасителя. Передо мною сидел облаченный в черную форму мускулистый мужчина, примерно моего возраста. Черные с проседью волосы, светлые голубые глаза, нос с небольшой горбинкой, паутинка возрастных морщин и тонкие губы - все, каждая деталь его внешности, выдавала в нем вожака, главаря, человека, которому можно доверять, которому нужно подчиняться.
- Как спалось? - спросил он, заметив, что я проснулся.
- Нормально, - ответил я.
- Фридрих Лихтенберг, - представился незнакомец. - Я главарь этой шайки, отряда тринадцать. Это, - он небрежным жестом указал на пятерых молодых людей сидевших у телевизора. - Алекс, Вернер, Франц, Мишель и Клод - мои партизаны. Это, - указал он на сидевшего рядом с ним мальчишку лет четырнадцати. - мой сын. Генри, милый, принеси воды. Вы кем будете?
- Тилль, Тилль Линдеманн, - представился я.
- И как же вас, герр Линдеманн, угораздило попасться этим полицаям?
- Закон подлости, герр Лихтенберг, никто еще не отменял. Искал я свое убежище, карты с отметками особо опасных мест при мне не было, вот я и зашел на их территорию.
- Вы из какого отряда-то будете? - к нам подошел высокий светловолосый молодой человек, которого Фридрих назвал Клодом.
- То ли одиннадцатый, то ли двенадцатый отряд, - ответил я. - Не запомнил.
- Хорошо, как вашего главаря зовут?- задал он новый вопрос.
- Себастьян Мюллер.
- Значит, двенадцатый. Пойдите, перекусите чем-нибудь, - Клод указал на деревянную дверь, находившуюся напротив камина. - А потом я вас провожу. Здесь недалеко.


...- Ну, вот вы и дома, - Клод улыбнулся и остановил свой мотоцикл. - Надеюсь, мы с вами еще увидимся, герр Линдеманн.
- Я тоже, но, надеюсь, наша следующая встреча произойдет при лучших обстоятельствах, - я улыбнулся в ответ и слез с его железного коня. - До встречи.
- До свидания.
Я почти подошел к входной двери, как вдруг я увидел чей-то темный силуэт, промелькнувший в свете фонаря. Я не на шутку испугался. И каково же было мое удивление, когда я услышал знакомый голос:
- Кто здесь ошивается?
- Пауль?!
- Тилль?! - Ландерс подошел ближе. - Но... Но ведь Шнайдер говорил, что тебя догнали.
- Я был быстрее их, Пауль. Стоп. Шнайдер? Он выбрался? - моей радости не было предела.
- Я, Йозеф и Себастьян выполняли свою миссию и оказались в то время и в том месте. Эти уроды прострелили ему ногу и уже готовились сделать из Дума решето, но не тут-то было. Эти ищейки уже на том свете. Йозеф - отличный стрелок, как оказалось.
- А это у тебя что? - я указал на пакет с логотипом аптеки.
- Бинты, медикаменты. Я ведь говорил - Шнайдера ранили.
- Эй! Ландерс! Где ты есть? - из окна высунулась высветленная шевелюра Райна. - Флаке тебя уже заждался!
- Вы там тише орите, а то раскроете нас, - прокричал в ответ я и улыбнулся.
- Вот-вот! - поддакнул Пауль.
- Тилль? Это ты или это Пауль у нас барритоном заговорил? - в хриплом голосе Михаэля были слышны нотки удивления и радости.
- Да я это. Сейчас залезу к вам и убедишься! - сказал я и отворил входную дверь.


Комментарий к части:

*Кто терпеливо ждет, будет вознагражден, когда придет время (с) Rammstein - Rammlied

Глава 3

Прошел примерно месяц со дня первой миссии. И, прежде чем я продолжу свое повествование, я должен вам сказать, что практически каждый день мы проводили, выполняя все новые и новые задания, приходившие из штаба; сражаясь за свое существование (я пишу здесь именно это слово, ибо жизнью это назвать было трудно).
Поверьте мне на слово, жизнь эта ничем не походила на ту, которую обычно описывают в фильмах о войне. Здесь все было гораздо серьезнее. Выполняя сложные миссии, мы не могли надеяться на какого-либо героя, который, случись что, как по избитому сценарию явится, будто гром среди ясного неба, и, отдубасив атакующих со всех сторон врагов, протянет тебе руку помощи.
Нет. Там мы могли надеяться только на самих себя.
Мы сражались, боясь потерять друг друга, подвести общее дело. Мы сражались не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы жить.


Тем знойным июньским утром, предвещавшим еще более жаркий день, я, как и всегда, сидел на крыше старого дома и курил, наблюдая за тем, как первые лучи рассеивают тьму уходящей ночи. Дым от сигарет полупрозрачными кольцами медленно поднимался ввысь.
Я просидел так всю ночь под тонким лимонно-желтым серпом нарастающей луны, не отрывая глаз от мерцающей на иссиня-черном небосводе россыпи звезд. Та ночь была какой-то особенно тихой. Лишь изредка где-то вдалеке, разрывая тишину, раздавался треск пулеметов. Возможно, это было лишь кратковременное затишье, если можно так выразиться, хотя, может быть, это я уже привык ко всей этой постоянной вакханалии и перестал ее замечать.
Сон все не шел, и его не мог нагнать даже душисто-сладкий аромат июньской предрассветной поры. Голова была наполнена мыслями о предстоящей миссии, которая должна была начаться сегодня ночью, да и о многом другом, но уже менее важном.
Основной целью операции был подрыв американских военных поездов, которые сейчас стояли на вокзале Дёлиц. Лично меня не столько интересовала сама миссия, как место ее проведения - Лейпциг. Должен признаться, что с самых первых дней войны меня мучило какое-то неистовое желание попасть в этот город. Не знаю, было ли оно вызвано моими надеждами разузнать хоть что-то о том, что же все-таки все это время происходило с моими близкими, или же запретами Себастьяна, которых с каждым днем становилось все больше и больше и которые мне так хотелось нарушить.
И весь этот месяц я посвятил составлению и обдумыванию плана побега. Я с большим интересом слушал теперь все напутствия Себы, какими бы нудными они ни были, старательней изучал карту города и знал теперь Марклеберг и близлежащие территории как свои пять пальцев, если не лучше. Вроде бы я был уже целиком и полностью готов воплотить все свои планы в реальность, но вот только случая подходящего не было. Меня постоянно посылали на другой конец города, подальше от заветной трассы. Словно злой рок какой-то, честное слово!


Вдруг скрип открывающегося люка прервал мои раздумья. Я повернулся и увидел заспанного Михаэля. Впервые за весь этот месяц он предстал передо мною таким. Вместо того ироничного и немного раздолбайского пофигиста, которого я так привык видеть, здесь сейчас был серьезный и депрессивный человек. В прежде задорных серо-голубых глазах отражалась сейчас глубокая грусть, я бы даже сказал - скорбь. В движениях его появилась некая скованность. Клянусь, что даже совсем незнающий его человек сказал бы, что его что-то мучает.
Он, ничего не говоря, присел возле меня и обнял руками колени. Его молчание выводило меня из себя. Тишина, всего несколько минут назад дарившая мне наслаждение, сейчас невыносимо угнетала меня. В ней была теперь какая-то напряженность. Раздайся сейчас хоть пулеметная очередь где-нибудь за горизонтом, я бы и тому был рад.
- Не спится? – стремясь нарушить тишину, сказал я и потушил тлеющую сигарету об бетонный пол.
- Да. - Он, наконец, оторвался от разглядывания мельчайших деталей улицы и поднял свой сонный взор на меня. - Я смотрю, к тебе тоже сон не идет. Кошмары, что ли, мучают?
- Да нет, просто привычка старая. Люблю, знаешь ли, вот так посидеть на крыше и понаблюдать за восходом солнца. Хоть какая-то радость жизни, - я вяло улыбнулся. - А ты? - слова давались мне с трудом.
- Да так, просто покурить вышел. - Он вытащил из кармана пижамных штанов пачку сигарет и старую черную зажигалку и, вновь отвернувшись от меня, принялся курить.
И вновь молчание. Но на этот раз продлилось оно недолго.
- Тилль, - позвал он.
- Да?
- Тилль, тебе знакомо такое… - он запнулся, его хрипловатый голос зазвучал немного неуверенно, - чувство, будто тебя давно уже прикончили, но ты все равно дышишь, видишь, ходишь, говоришь. Будто ты все еще существуешь, но давно уже ничего не чувствуешь и не хочешь. – Он потушил сигарету и снова повернулся ко мне лицом.
- Мда, изредка приходилось испытывать. Ты переживаешь по поводу своих ребят, да? - по его реакции я понял, что эта моя догадка была верной и что высказать ее было делом лишним. Он опустил взгляд и немного сжал кулаки.
- Да,- тихо произнёс он. - Знаешь, я думаю, что ты тот человек, которому я могу все-таки высказаться, а то устал я все в себе держать. Надоело мне, понимаешь ли, изображать развеселого разгильдяя, когда внутри кромешный ад. Это трудно, черт возьми!
- Валяй, рассказывай, раз знаешь, что не выдам, - я пожал плечами. - Я и сам давно хотел у тебя насчет этого поинтересоваться, только вот стеснялся немного.
После этих моих слов Миха вновь сунул руку в карман и, немного в нем порывшись, достал небольшую металлическую фляжку.
- Все всегда беру с собой? - я улыбнулся.
- Так вот, - продолжил он, отхлебнув из открытой фляги и скривившись от неприятного вкуса горячительного, - честно признаться, тот день я помню, будто это было вчера, ибо воспоминания о нем каждую ночь мешают мне спать спокойно. Все это произошло уже после того, как они начали бомбежку. Нас застали в нашей студии в тот момент, когда мы расслабленно болтали между собой, сидя в удобных креслах: музы у всех разошлись кто куда, о вдохновении я вообще промолчу. В общем – сугубо рабочая обстановочка у нас там была. Вдруг снаружи послышались выстрелы и звон бьющегося стекла. Эти скоты вели обстрел. Плюс ко всему кто-то кинул в окно дымовую шашку. Суматоха, окровавленные тела кого-то из членов охраны и продюсеров… Жуть! Мы с Лютером еле удрали из этого ада, но на улице было не лучше: люди толпами выбегали из своих домов. Кто-то падал от пуль, кто-то погиб под ногами толпы, кого-то переехали патрульные машины, и лишь немногие смогли выжить. Я, как видишь, оказался в числе тех самых немногих выживших. Я пытался слиться с кровавым месивом вокруг меня. Минут пятнадцать я просто лежал, закрыв глаза, и пытался впасть в анабиоз. Когда я открыл глаза, то увидел патрульную машину, стоявшую под окнами студии и людей (если их можно таковыми назвать) в форме, которые тащили моих оставшихся в живых согруппников. Я просто лежал в сторонке и смотрел... - он замолчал и потупил взгляд, мне на мгновение показалось, что он вот-вот пустит слезу. Во время своего повествования он, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза, казалось, даже не моргал, словно пытался понять, понимаю ли я его, пытаюсь ли, слушаю я его или же он попусту воздух сотрясает. Хриплый голос его был тих. Лицо его то бледнело, то, наоборот, становилось пунцовым.
- ...Просто лежал и смотрел... Наблюдал за тем, как увозят тела моих друзей, моих согруппников. Я не смог ничего сделать. И по сей день мне горько и противно от моей тогдашней трусости, по сей день я испытываю адские муки совести. – Он замолчал и вновь отхлебнул из фляги.
- Ну, знаешь ли, живой трус лучше мертвого храбреца. Что ты мог для них сделать? Ты был там один. Если бы ты тогда хоть пальцем шевельнул, тебя бы тут же повязали. Да, ты бы был сейчас с ними в плену у америкосов или отправился бы к праотцам, да, ты бы поступил как настоящий вожак, но что бы это дало им? Сейчас же ты можешь их еще хоть как-то вытащить. Да, знаю, звучит это как бред, но все же мы можем еще надеяться, что им выпала лучшая участь и что вы с ними еще свидитесь на этом свете,- я похлопал его по плечу. Слабая улыбка исказила идеально ровную до этого момента линию губ Михаэля.
- Да, возможно, ты и прав. - Он встал и отряхнул от пыли штаны. - Я и вправду перестал верить в то, что еще есть шанс. У всех у нас оптимизма поубавилось. Ладно, пойду я, пожалуй, - сказав это, он скрылся в отверстии люка.
«Точно подмечено», - мысленно прокомментировал я предпоследнюю его фразу и вновь окинул взором город. Тот сегодня словно ожил, очнулся от длившейся почти месяц спячки: отовсюду слышался гул моторов проезжающих где-то неподалеку машин, тихая музыка, раздающаяся из чьего-то открытого настежь окна. На улице, в тени одного из побитых жизнью многоэтажных домов стояли несколько человек, судя по одежде – кто-то из партизан, живущих в домах неподалеку, они шумно о чем-то разговаривали. Похоже, все уже привыкли к таким условиям жизни, а точнее - научились выживать в них. Да и чего таить, я сам уже тоже привык.
Честно говоря, на это на все была и своя причина: солдатня сюда не лезла. Не знаю, было ли то вызвано тем, что они побаивались партизан, живущих здесь, на Ринге, которых на этой земле пребывало великое множество и которые в случае опасности действовали как казаки на Запорожье, после их набегов или еще чем другим, но америкосы реально боялись сюда заходить. И это приятно удивляло.
Солнце уже находилось достаточно высоко на лазурном небосводе и практически достигло своего апогея. На горизонте, как и всегда, ни облачка. Яркие солнечные лучи добела раскаляли красные черепичные крыши домов. Темные, почти черные тени, падавшие от дымоходов, создавали контраст с ослепительной белизной крыш. Казалось, что все вокруг меня вот-вот начнет плавиться от адской жары.
Просидев так еще несколько минут, я, в надежде найти хоть какое-то укрытие от вездесущего зноя, отправился в дом.
Надежды мои не оправдались, ибо внутри было точно так же, как и снаружи, а по мне - так еще жарче.
В доме тем временем все уже проснулись. Шнай и Пауль с джойстиками в руках сидели по-турецки на старом дешевом диванчике и рубились во второго Дума. На весь дом было слышно громкие, порою не совсем приличные комментарии относительно действий главного героя, который только что получил внеочередной задорный подзатыльник. Деро стоял возле газовой плиты, такой же старой и дешевой, как диван, и, напевая что-то из репертуара Элвиса Пресли, готовил завтрак, отчего на весь чердак веяло пряностями и чем-то еще жарящимся на раскаленной сковороде. Судя по этому запаху, можно было ожидать, что если наш сегодняшний завтрак и не будет деликатесом, то он будет весьма и весьма приятным на вкус. В животе от таких мыслей заурчало. Михаэль стоял возле готовящего Гои и подавал ему то соль, то перец, то еще что-то, то и дело громко оповещая его: "Лажаешь!". Остальные члены нашего тесно сплоченного коллектива тем временем сидели за столом, что-то очень бурно обсуждая. Я присел возле них.
- А я все же думаю, что нам надо пойти по Кобургерштрассе, а не по Хауптштрассе. Да, я понимаю тебя, Себастьян, так и вправду короче, но есть небольшое но: это все слишком близко к солдатне. Ты что, угробить нас всех хочешь?!
- А я считаю, герр Лоренц, что вы слишком уж беспокоитесь по этому поводу и нам не следует их опасаться. - Себастьян облокотился на спинку стула, та тихонько затрещала в ответ. - Тем более идем мы всем отрядом, а не по одному.
- Но…
- Да, Флаке, Себастьян все-таки прав, - прервал Лоренца Олли.
- Ба! Плевать мне, больше нас там будет или меньше! А если всё все-таки произойдет иначе, не по твоему, Себастьян, плану, а?! Если они нападут, никому из нас мало не покажется. Я, знаете ли, не хочу быть той злосчастной “пешкой” и не хочу, чтоб кто-либо из нас ею стал!
- Так вы просто трусите?! – точеное лицо Себастьяна исказила усмешка.
- Ты можешь называть это так, как тебе заблагорассудится! - Лоренц резко встал со стула и направился к стоявшему в углу низкому книжному шкафу.
Как всегда. За двадцать с лишним лет совместной работы я привык уже к тому, что после каждой из своих истерик он либо пьет глинтвейн, либо читает, игнорируя любые наши вопросы или просьбы.
Порывшись в шкафу, он достал с нижней полки довольно толстую книгу в темно-зеленой обложке. Чувствую, сегодня все будет длиться гораздо дольше, чем обычно. Что-то пробормотав себе под нос, Лоренц плюхнулся на свою кровать.
Олли, мысли которого сейчас, судя по всему, целиком и полностью совпадали с моими, глубоко вздохнул и повернулся ко мне.
- Ну а ты, Тилль, что по этому поводу думаешь? - безразличным голосом спросил он.
- Я поддерживаю позицию Флаке, - и я поймал на себе полный надежды и облегчения взгляд Лоренца. - Ты сам, Себа, однажды сравнил войну с шахматами. И ты был прав как никогда – здесь и впрямь нужно планировать все на два шага вперед, подолгу обдумывать все "за" и "против" и лишь потом делать ход, – я взял сложенную вчетверо карту, лежавшую на противоположном краю стола, и, развернув ее, принялся аргументировать свою точку зрения: - Как и сказал Флаке, мы не можем быть на все сто процентов уверенны в том, что не наткнемся на полицаев, если пойдем по Хауптштрассе. Мы, возможно, выиграем время, но у нас есть также шанс сполна расплатиться за такой приз. А, как мы знаем, в рядах Сопротивления каждый человек на счету. Не слишком ли высоки ставки, Себастьян? То, что ты сейчас назвал трусостью, на мой взгляд, есть благоразумие. Мы не можем так рисковать. Понимаешь, нет? Мы делаем все это, чтобы жить, а не умирать.

Слова мои ослабили непробиваемую на первый взгляд уверенность Себы. Парень тяжело вздохнул и опустил глаза. Возможно, он полностью признал то, чего раньше старался не замечать, и сейчас был подвержен мукам собственной совести, но есть еще версия, что молодой человек испугался слова “Сопротивление”, прозвучавшего из моих уст и суровой кары от начальства в том случае, если слова мои подтвердятся и он допустит оплошность. И, признаюсь честно, вторая версия казалась мне более правдоподобной, ибо он казался мне не тем человеком, который так просто осознал бы свою ошибку, если бы кто-то не сказал, что ему, Мюллеру, самому все это выйдет боком.
Сейчас Мюллер вовсе не был похож на главнокомандующего шайкой партизан, он больше напоминал мне школьника, которого поймали курящим за туалетом и который стоит сейчас возле кабинета директора, ожидая строгого суда. Похоже было, что нам всем сейчас открылась его истинная сущность, та, которую он так тщательно прятал под маской главаря. Но парень тут же вновь взял себя в руки.
- Да, пожалуй, ваша взяла, герр Линдеманн, - коротко ответил он и сказал то, чего я вовсе не ожидал:
- Я думаю, вы вполне можете справиться со всеми обязанностями главнокомандующего в этом походе.
По его интонации я понял, что это приказ и отвертеться от столь заманчивого предложения мне не удастся. Удивил! Отличный выход из ситуации нашел! Свалить все обязанности на меня – просто превосходно! Все мои планы рушились. И мне вдруг безумно захотелось высказать ему все, что накопилось во мне за весь этот месяц, и подкрепить эту информацию парой подзатыльников, но я усмирил себя мыслью о том, что мне не из таких трудностей выбираться приходилось. В голове моей уже начал зреть новый план.
- А ты как же, Себа?
- Насчет меня вы, герр Линдеманн, можете не беспокоиться. Мне приказали завтра явиться в главный штаб, нужно обсудить кое-что с начальством. Поначалу я хотел поставить на предложенное вам место Йозефа, но, между нами говоря, он кажется мне довольно-таки ветреным человеком. Так что вы моя последняя надежда, - после этих слов Мюллер встал из-за стола и, сказав что-то типа «начальство не потерпит опозданий», направился к выходу.
«Ну что ж, тем лучше», - подумал я и сел на его место.
В этот же момент Деро поставил на стол горячую сковороду, в которой была вполне сносная глазунья.

- Гои, либо ты гений, либо я настолько проголодался, но, во всяком случае, это шедевр! - изумленно произнес Райн и вытер руки о висевшее на спинке стула полотенце. - Еще порцию мне!
За столом после таких восклицаний все немного оживились, и Деро, который был уже не в силах более терпеть напор большинства, поддался. Хотя, наверное, слово «поддался» здесь даже несколько лишнее, так как наш уважаемый герр Гои, кажется, и не пытался отнекиваться. Смысл?
- Ладно, ладно. Как знал – больше приготовил. Сейчас схожу, подогрею немного.

Вскоре после его ухода произошло нечто весьма и весьма неожиданное, и, я думаю, закрепившееся в нашей памяти на долгие, долгие годы. Со стороны кухни раздались звуки выстрелов, звон бьющихся тарелок и не самые литературные восклицания, издаваемые, похоже, герром Гои. Едкий серый дым заполонил чердак, не давая что-либо разглядеть.
Все мы, подобно Деро, проклиная всех богов и чертей за столь неожиданную напасть, обрушившуюся на наши бедовые головы, бросились на пол, дабы хоть как-то укрыться от вражьих пуль. Из-под поваленного набок стола послышались чьи-то истеричные смешки, а кто-то, видимо, позабыв о былом атеизме, стал обращаться к Всевышнему с просьбой объяснить, что за хренотень здесь вообще происходит. Ощущение приближения конца и безысходность, которые мы все поголовно испытали в тот момент, невозможно передать на словах. Мы думали, что нам осталось лишь ждать финала этой печальной сцены, ибо, кроме пуль, по легенде, поведанной нам Йозефом, запрятанных в какую-то склянку на кухне, и дробовика, торчавшего из кармана джинсов лежавшего подле меня Шнайдера, у нас ничего не было. Да и дробовик тот был незаряженный, так что…
«Вот, а сейчас с нижнего этажа раздадутся грузные шаги по скрипучему деревянному полу и разноголосая ругань, после они выбьют люк и повяжут нас всех к чертям собачьим. Некоторых везунчиков убьют сразу, остальных заставят помучиться в ожидании неминуемой гибели, сидя в тесной комнатенке с решетками на окнах…» - такие леденящие душу прогнозы заполнили мою голову, отчего меня прошиб холодный пот.
Наша нынешняя беспомощность безумно раздражала меня. Мысленно я проклинал Мюллера за его «великолепную» идею поместить все находящееся в нашем распоряжении оружие в подвал старого дома. Ему, мол, так спокойнее. Оно-то и ясно – смылся в самый подходящий момент, оставив остальных! Хорошо, начальство в штаб вызвало, вовремя!
Бессильная ярость и страх, животный ужас перед неизбежным, пленили разум, не давая мыслить логически. «Если это облава, то как они могли узнать местонахождение убежища? Кто нас выдал? Что мы сделали неверно?» - в этом сумбуре я даже разобраться толком не мог.
Сердце мое судорожно колотилось в груди, грозясь вот-вот проломить грудную клетку и выпрыгнуть, наконец, наружу…

Я не помню, сколько примерно времени прошло с момента начала всей этой суматохи, может, минута, может - пять, но вдруг стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Вокруг вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь истеричным чириканьем перепуганных стрельбой воробьев, изредка раздающимся с улицы. О произошедшем напоминала лишь полупрозрачная пелена дыма и все тот же едкий запах пороха. Хотя нам и было ясно, что все уже кончено и, возможно, больше не повторится, встать с пола никто не рискнул.


Дверь, ведущая на кухню, с неприятным скрипом отворилась, и из-за нее с огромными округленными глазами, полными испуга и непонимания, и черной сажей на лице выполз Деро. Добравшись до стола и присев возле меня, он долго еще озирался по сторонам, после чего тихим хрипловатым голосом молвил:
- Сковорода… - и, похоже, испугавшись того, что мы могли его не вполне понять продолжил: - …поставил на огонь, налил что-то похожее на масло…- в этот момент я заметил, как Йозеф, сидевший прямо напротив меня, сильно изменился в лице.
- Герр Гои, - несмело перебил он, - не тот ли глиняный кувшин, стоявший возле окна, вы взяли?
- Да, тот самый, а что такого-то?
- Теперь все ясно. Пардон, господа! Это все я виноват. Запрятал с десяток пуль в кувшин с гусиным жиром, дабы они не заржавели, и сам об этом забыл…
Раздались чьи-то истеричные смешки, которые вскоре после этого переросли в дружный хохот. Йозеф от этого смутился еще больше. Лицо его то бледнело, то вновь наливалось румянцем. Взгляд паренька скользил по лицам всех здесь сидящих.
- Устроили вы, ребята, нам всем ядерный завтрак, да уж, – рассмеялся я и, отряхнув старые джинсы, встал с пола. – Эта ситуация была хорошей наукой, показала нам, что расслабляться не стоит. Оружие, я думаю, нужно перепрятать куда-нибудь на чердак, ну, или выдать каждому по стволу с запасом патронов, чтобы, если тревога будет не ложной, мы были готовы и могли дать ищейкам хоть какой-то отпор.


…Ярко красное солнце начало уже скрываться за горизонтом, отчего небо приобрело сочный коралловый цвет. На город начали медленно опускаться сумерки. Стихло пение птиц, его сменило громкое стрекотание цикад и не менее громкие пьяные разговоры под чьим-то балконом, ставшие здесь, в этом партизанском районе, уже чем-то обыденным для этого прекрасного времени суток. Кто-то с заплетающимся от количества выпитого алкоголя языком пытался напевать какую-то стародавнюю песню, еще один, пытаясь подпеть первому, лихо бил по струнам. Те дребезжали так, что сердце сидевшего возле меня и ожидавшего конца тренировки Ландерса в пятки ухнуло от таких-то издевательств над милым сердцу инструментом, который, ко всему прочему, был еще и расстроен. Но вот эта какофония прекратилась. Балагуры-музыканты, похоже, уснули под все тем же балконом, а может, все же смогли доползти до места, называемого их домом. Эти подробности мне неизвестны.
Громогласное «В яблочко!» то и дело раздавалось с разных сторон, отражаясь от серых стен маленького внутреннего дворика. Все скромное его убранство составляли лишь пара самодельных мишеней, стоявших возле стены и стола, расположенного напротив тех самых мишеней, возле него стояло несколько скамеек. Пули, разрывая на части воздух над нашим, так называемым, «стрельбищем», с характерным свистом летели в изрешеченные цели. И стойкий запах пороха.
Тренировка почти подошла к концу. Некоторые, подобно мне и Паулю, сдали оружие и сидели, ожидая остальных. Те в свою очередь, не желали сдавать оружие и продолжали дырявить несчастные мишени. Вечно так. Пока не прикажешь, не остановятся.
- Давайте уже закругляйтесь! - прокричал я. – Все равно в темноте ничего не увидите! Еще настреляетесь сегодня!
Послышалось чье-то недовольное бормотание, и все они стройной толпой лениво и нехотя поплелись к столу.
- Собирайтесь, через полчаса выдвигаемся! – бросил я им и, встав, направился ко входной двери.

Глава 4

Ночь давно уже заволокла мир в свою черную шелковую мантию, окрасив небо над нашими головами в свои темные тона. Громкие, гулкие шаги по асфальту раздавались в ночной тиши. Мы давно уже вышли за пределы города и шли теперь по трассе, оставив неяркие огоньки Ринга далеко позади. Впереди теперь были лишь темнота, освещенная тусклым голубым светом луны дорога да старые, покосившиеся и неработающие придорожные фонари, которые подобно старым стражам стояли по обеим сторонам той дороги. От дневного зноя теперь не осталось и следа, ему на смену пришла приятная ночная прохлада.
Мы все уже второй час быстро, не сбавляя темп, шли в направлении пункта назначения. До него оставалось всего ничего – два километра, не более, но расслабляться нам все равно было нельзя. Мы должны были добраться туда, провернуть все это дело под покровом темноты и успеть сбежать или спрятаться от посторонних глаз где-нибудь в домах до восхода солнца. Первое давало нам шанс быть незамеченными, а, следовательно, делало все наши действия неожиданными для противника, обезоруживая и путая его. Второе же давало небольшую, но все же гарантию на то, что мы не столкнемся с большим количеством ищеек на обратной дороге в убежище. Их здесь, в городе, кстати говоря, сейчас было море, и мне страшно даже подумать о том, сколько их здесь будет в светлое время суток. Небольшой их отряд разгромить мы вполне можем, а вот если на лагерь их или еще на что подобное наткнемся… Пиши пропало. И отбиваться нам, в этом случае, бесполезно будет. Лишняя трата боеприпасов, да и только. И численность наша, и наша подготовка, наше вооружение здесь роли вообще не сыграют. Разница все равно остается слишком большой: восемь человек против тысячи. В этом случае можно просто сложить оружие и добровольно сдаться полицаям – толку куда больше будет. Да, можно еще, конечно, попытаться как-то отбиться. Возможно даже, при особой удачливости, удастся не потерять никого из членов своего отряда во время всех этих перестрелок. Но долго ли продлится сие везение? К огромному моему сожалению, я должен на этот вопрос дать отрицательный ответ. Еще раз напомню вам тот факт, что война эта ни в коем случае не напоминала какой-либо голливудский боевик. Противник здесь никогда не был тупым инвалидом, коим его так старательно делают во всех этих фильмах, а часовые бдительности своей никогда не теряли (по крайней мере настолько, что хоть на голове возле него ходи - не заметит), резиновых запасов у нас, в отличие от очень везучего главного героя, не было, а парень «палочка-выручалочка» со всем своим многочисленным отрядом нигде поблизости не ошивался. Так что счет шел сейчас на секунды. Одна пятиминутная передышка могла быть для нас залогом провала.


Минут эдак через пятнадцать на фоне темно-синего, украшенного яркими кристаллами звезд, ночного неба пред нами вырисовался четкий черный силуэт разрушенного здания старого вокзала.
«Прибыли!» - как-то радостно, даже немного обнадеживающе промелькнуло у меня в голове.
Мда уж, а америкосы здесь явно хорошо постарались: все на вокзале было перевернуто с ног на голову. От старой черепичной крыши практически ничего не осталось, от мраморных ступенек перед парадным входом тоже. А от прежде аккуратных выкрашенных и всячески отделанных стен остались лишь небольшие кучи из обломков разбитых кирпичей и штукатурки. На том месте, которое когда-то именовалось парковкой (теперь об этом напоминали лишь редкие отрезки белых линий на сохранившихся после бомбежек участках асфальта) было разбросано несколько окровавленных тел. Неподалеку валялся черный от копоти перевернутый легковой автомобиль с выбитыми стеклами. Относительно нетронутыми здесь оставались лишь диспетчерская будка, огражденная забором с колючей проволокой, какое-то невысокое здание возле нее и перроны, неподалеку от которых стояли четыре наблюдательных вышки. На стенах того здания, по обоим сторонам от входа, висели грязные американские флаги – символ того, что это место теперь ими захвачено и это только начало их победоносного шествия по немецкой земле. Смешно, однако, становится, когда видишь такое. Думаю, что в скором времени им придется их снять.
Меня привлек металлический блеск со стороны одного из трупов.
- Я догоню! – бросил я ребятам вслед и, не дожидаясь ответа, подошел поближе, чтоб разглядеть, что это было такое. Мало ли, чем это могло бы быть: может, кастет, может, нож, а может - еще что получше, а может, напротив, просто окровавленный осколок гранаты, торчащий из груди несчастного.
Блестящим предметом оказался значок Сопротивления, небольшая посеребренная буква «W»*, ниже которой обычно прикреплялся самодельный бейдж, на котором были написаны имя партизана и номер его отряда, приколотый булавкой к темной, испачканной свежей кровью рубашке трупа. Значит - свой.
Лицо паренька мне разглядеть не удалось, эти нелюди превратили его в кусок мяса, и потому я попытался разглядеть надпись на бейдже. «Клод Келленберг. Отряд тринадцать» - было написано мелкими черными буквами на немного измятой бумаге.
Я перевел взгляд с лежащего на земле холодного тела на одиноко висевшую на ночном небосводе, лимонно-желтую луну, которая являлась единственным наблюдателем сего действа.
И тут внутри что-то щелкнуло… Стало как-то не по себе. Холодный пот выступил на лбу. Сердце пропустило удар, а после, как сумасшедшее, молотом забилось о ребра.
В памяти всплыла наша с ним первая и, к сожалению, последняя встреча. Перед глазами пронесся тот день после первой миссии, когда главарь его отряда вытащил меня из - мягко, очень мягко говоря - беспросветной задницы и когда ему, Клоду, пришлось отвезти меня до убежища нашего отряда. Вспомнился также наш с ним довольно-таки теплый разговор по дороге… Ясные, будто все это происходило накануне вечером, а не месяц назад, воспоминания заставили вздрогнуть и, немного сжав кулаки, тихо произнести: «Да, встретились…».
Через пару мгновений скорбь, нахлынувшая на меня от всего здесь увиденного, прошла. На ее место пришло адское, не дающее даже сделать слабую попытку ему воспротивиться, желание мстить: за этого парня, за других ребят, которым досталась похожая судьба. Возможно, где-то очень глубоко в душе я прекрасно понимал, что все мы люди и все мы смертны, причем, как правильно говорил Воланд в нетленном произведении Булгакова, "смертны внезапно". Да, я также хорошо понимал, что даже не знал как следует этого юнца, что мы виделись с ним всего один раз и что та наша встреча была мимолетной… Но черт! В тот момент мне было уже все равно на все это. Я, да и чего таить, все мы слишком долго терпели! Теперь хотелось лишь одного – крови врага.
Я присел и попытался в этой кромешной тьме обыскать тело, может - найду чего-нибудь полезного. Хотя я не надеялся особо поживиться - знал уже, что полицаи всегда хорошо проверяли тела на предмет оружия. И, честно признаться, для меня всегда такое их поведение было загадкой. Зачем, спрашивается, проводить этот обыск? Все они находились под присмотром своего правительства, оно их кормило, поило, одевало и выдавало им хорошее оружие. Это нам, партизанам, приходилось полдня рыскать по городу, убегая от многочисленных ищеек, в поисках еды, боеприпасов и прочих жизненно важных вещей.


Кроме старенького потрепанного револьвера, при пареньке ничего не было. Благо, он был заряжен. Находка моя, конечно, особой роскошью не отличалась, но и на том спасибо. Все в хозяйстве может пригодиться, особенно в наше время. Положив трофей в рюкзак, я встал и побежал догонять остальных.

***


- Ты где там завис?! – полушепотом и почти в унисон произнесли Шнайдер и Деро, шедшие мне навстречу. – Мы уже подумали, что ты попался. Пошли на разведку...
- Оптимисты вы, - буркнул я, чтобы предотвратить их тираду. – Остальные наши где?
- В кустах сидят, - Шнай указал пальцем на заросли возле ограждения. – Солдатни там, у поездов, море. Напрямую незамеченными нам пройти, скорее всего, не удастся. Но я нашел лазейку, правда, придется обогнуть стоянку. На противоположной стороне часовых значительно меньше. Теряем время, конечно, но оно того стоит. Ну как?
- Гениально, - задумчиво отметил Гои и повернулся ко мне. – Ты как считаешь?
- Да, славно придумано, Шнай. Пошли, время не ждет.


Идти всем вместе было бы дурацкой и весьма опасной идеей. Во-первых, это было бы слишком заметно для противника. Представьте восьмерых здоровенных мужиков, которые пытаются спрятаться за маленьким хлипким, покосившимся заборчиком, ну - или пройти незаметно дружной толпой в его тени. Комичное зрелище, не так ли? Плюс ко всему еще и очень шумное. Да и вообще, толпа не по форме одетых людей, которые, к тому же, галдят на непонятном языке, в особо охраняемом месте не может не вызвать подозрений. Напомню, что все надо было сделать как можно более незаметно, до самого конца оставлять врага в неведении. Во-вторых - это несколько замедляло наши действия. По одному было бы тоже весьма рискованно. Попадешься (а ты непременно попадешься) – считай, что ты пропал, так как полицаи слетятся как мухи на варенье. Даже предлагать это было бы бессмысленно – никто из нас не согласился бы. Никому ведь не хотелось.
Мы прекрасно понимали все это, ибо убедились уже однажды на собственном опыте, выполняя довольно сложную операцию несколькими неделями ранее (как мы тогда только сумели выпутаться?!), и потому решили разделиться на четыре группы по два человека в каждой. Распределиться решили так: Михаэля и Деро отправили подрывать два поезда стоявших возле вокзала, судя по многочисленной охране, именно они должны были завтра утром отправиться в Берлин; Шнайдер и Флаке должны были расправиться с двумя стоявшими неподалеку; Оливер и Йозеф получили наиболее легкую миссию - под их опекой находились теперь поезда, которые стояли прямо возле нас; а нам с Паулем выпала честь устранить два последних состава, которые стояли возле лесополосы и охранялись ничуть не хуже двух первых.


- Держи, - шепотом начал я и, вытащив из рюкзака три самодельных бомбы, соединенные длинным фитилем, протянул их Ландерсу, - Ты должен будешь подложить их под локомотив, под один из грузовых вагонов и хвостовой вагон. Как только закончишь – подашь мне сигнал… - я растерялся немного. - Только вот, какой именно? Твои предложения, Пауль.
В ответ он насвистел какую-то незамысловатую короткую мелодию, явно придуманную только что. А может, и нет… Ладно, это и не важно, главное, чтоб никто из нас ее не забыл, а то получится неразбериха. Я кивнул.
- Удачи, - я вновь закинул рюкзак на плечо и крепко пожал ему руку. Не знаю, почему я это сделал. Это было одно из тех ощущений, что не поддаются точному описанию. Знаете, будто просто-напросто хоронишь заживо человека, которого ты хорошо знаешь уже более двадцати лет, и ты знаешь, что шансы увидеться с ним после миссии пятьдесят на пятьдесят. И так перед началом каждой миссии. Мандраж похлеще, чем перед первым концертом.
Да знаю я, что миссия давно уже не первая и не вторая по счету, что должен был уже давно привыкнуть ко всему этому и все такое. Но человек не может привыкнуть ко всему, вот в чем дело. И сколько бы раз мы ни рисковали, как бы мы ни старались, переборов себя, идти на верную смерть с высоко поднятой головой и гордой ухмылкой на лице, как бы ни пытались утихомирить чувство нарастающей ежесекундно паники мыслями типа "все будет хорошо" или "ну, не впервой же", мы все равно будем трястись как в первый раз, скрывая свои эмоции за хлипкой маской цинизма и безразличия.
- Да ну тебя, Тилль, все ведь нормально будет, - улыбается мне своей фирменной улыбкой, пытается придать своему голосу хоть какие-то позитивные нотки, показывает, что он держится, пытается держаться, по крайней мере. Плохой из него актер. Я все равно вижу, что он лукавит. Как бы Хайко ни старался все это скрыть – не получится. Губы предательски дрожали, делая его улыбку какой-то натянутой и неестественной; взгляд наполненных печалью глаз практически постоянно был направлен вниз, лишь изредка он ненадолго брал себя в руки и пытался посмотреть мне прямо в глаза. Не хочет смотреть на меня, знает, что если что-то пойдет не так и выбраться сможет только он, от этого будет еще больнее, а потому - надо стараться забыть на время о соратнике, как я уже сказал – похоронить заживо. Это трудно, очень трудно, но без этого никак. Можно сказать, что для тебя самого это маленькая смерть – не страшная, но тяжелая. Он боится. Трусит перед этой новой моральной болью так же, как и я. А что? Да, трусим, да, признаем это. Не вижу смысла скрывать. Ничего постыдного в этой нашей трусости нет, ибо это естественно, без нее ведь теперь никак. Его мысли, наверное, сейчас полностью совпадают с моими. Он, наконец, собрался с духом. Натянутая фирменная улыбка вдруг исчезла с его лица. Еще крепче сжал мою руку. Он посмотрел на меня полным надежды на какой-то ободряющий ответ взглядом и тихо, несмело вымолвил:
- Ведь так?
Я не мог больше ничего сказать и потому лишь кивнул в ответ.
- Тебе тоже удачи, Тилль, - он отпустил мою руку и скрылся под своим поездом. Я незамедлительно сделал то же самое и тут же прицепил одну из бомб к локомотиву.
Дальше я медленно, считая вагоны, пополз по шпалам, постоянно наклоняя голову, чтобы не удариться об одну из многочисленных металлических деталей поезда. Под ногами неприятно хрустел щебень, с каждым моим движением все сильнее и сильнее врезаясь острыми краями в кожу. Здесь к тому же было еще и душно. Пот лился ручьями. Одежда прилипла к телу. Мерзкое ощущение, честно говоря, но нужно терпеть и ползти дальше.
За то, что поезд вдруг тронется и меня к чертям порубят на мелкие кусочки, я мог даже не беспокоиться – америкосы должны были выезжать лишь часов в шесть утра, не раньше, так что я спокойно продолжал свой путь, оставляя за собой метры фитиля. Минут через пять я достиг вагона, располагавшегося в середине, шестого, как я подсчитал, и закрепил. Позади, под рядом стоящим поездом мелькал неяркий свет карманного фонарика – знак того, что у нас у обоих все идет по плану. Ну, отлично.
Немного подождав, пока он приблизится ко мне, я продолжил свой путь по шпалам. До заветного хвоста оставалось всего ничего – пара вагонов. Я немного ускорился. Боли уже практически не чувствовал. Голова была забита мыслями о скором конце операции. Я облегченно улыбнулся.
И вот торжественный момент – последняя бомба была прочно закреплена мною между какими-то трубами, не понятного для меня, как для человека в этой сфере не очень просвещенного, предназначения, и я, заранее разведав нет ли поблизости пары-тройки часовых, вылез из-под поезда.
Эйфория вскружила голову. Я позабыл уже, что еще далеко не все сделано и что я все еще нахожусь на территории врага. Также я давно уже забыл о Пауле и нашем с ним сигнале. Я позволил себе расслабиться лишь на мгновение, и это стало первой моей ошибкой, из-за которой мы почти провалили миссию и чуть не потеряли товарища.
Через несколько секунд я услышал чей-то продолжительный свист, который еще сильнее меня раззадорил, и, не дожидаясь повторного сигнала, зажег фитиль. Я даже задумываться не стал о том, что свистеть мог вовсе не Ландерс. Мысли о скорой сладкой мести вновь затуманили мой разум. Я дал волю своей мстительности, и то было второй моей ошибкой, возможно, еще большей, чем первая.
Огонек быстро пробежал по лежавшей на гравии нити и скрылся под вагоном. Рванул первый, за ним - второй, третий… Ярко вспыхнуло пламя, разрушая успевшую уже слегка надоесть ночную тьму. Дым рыжевато-синим облаком поднимался вверх. Языки пламени ласково лизали обугленные остатки хвостового вагона. Звон бьющегося стекла, громкая отборная американская ругань и грохот взрывающихся вместе с вагонами боеприпасов раздавались отовсюду. А часовые-то как оживились! Бегают, орут что-то друг другу… Красота, в общем, ничего не скажешь! Смотрел бы на все это действо вечно, но…
- Ти-и-илль! – раздался громкий, истошный вопль откуда-то сзади.
Я обернулся и увидел Хайко, точнее - его темный силуэт на фоне ярко рыжего пламени. Он застрял, похоже, вылезая из-под состава. Меня словно холодной водой облили. Черная повязка опьянившей меня жажды мести исчезла вдруг, дав мне рассмотреть сложившуюся ситуацию с иного, совершенно противоположного ракурса и трезво оценить ее. Меня пробрал холодный пот. Что я натворил?!
А вагоны продолжали взрываться один за другим. Локомотив, за ним второй, третий... Все ближе и ближе к хвосту… Словно цифры, через каждые десять-пятнадцать секунд сменяющие друг друга на табло таймера, отсчитывающего последние мгновения жизни.

"Одиннадцать... десять..."

Лошадиная доза адреналина смешалась с кровью. Шок, испытанный мною от увиденного и осознание собственноручно содеянного притупили инстинкт самосохранения, и я, словно не замечая бегущих ко мне со всех сторон солдат и напрочь позабыв о том, что с минуты на минуту все здесь взлетит на воздух, ринулся к Ландерсу. Пара прыжков - и я был уже возле него. Крепко схватив его за руку, я резко рванул на себя и, вытащив его, помчался прочь. Пауль последовал моему примеру.

"...Девять... восемь..."

Я побежал еще быстрее. Ландерс не отставал ни на шаг.

"...Три... два..."

Секунд через пятнадцать раздался последний и, как мне показалось, самый мощный взрыв. И вновь грохот, вновь звон бьющегося, вылетающего из оконных рам стекла. Звуки, дарившие усладу моей жаждавшей мести душе… Как же быстро они превратились в жуткую какофонию, не предвещающую ничего, кроме скоропостижной гибели всего живого, находящегося поблизости, или новой мучительной физической боли. То, что мы успели вовремя убежать подальше от места взрыва, я считаю небывалым везением, ибо после того, что происходило там, где мы оказались в момент взрыва, я даже представить боюсь себе то, что происходило в эпицентре. На несколько секунд стало вдруг невыносимо жарко, казалось, что я вот-вот расплавлюсь, подобно брошенной в печь оловянной фигурке. Я почувствовал, как земля под ногами сотряслась от взрыва, и, не удержав равновесия, упал на щебень. Сознание покинуло меня.
Когда очнулся, увидел лежавшего неподалеку Пауля. По тому, как редко и слабо поднималась и опускалась его грудная клетка, я понял, что дело плохо. Но, по крайней мере, он жив. Попытался встать – не вышло, практически каждое мое движение теперь сопровождалось резкой болью в правой ноге. Похоже - вывих. Все тело сильно саднило. Во рту чувствовался металлический привкус крови. Звуки доносились как-то приглушенно, будто я был в наушниках. Кое-как преодолев боль, я дополз до Ландерса. От вида, открывшегося теперь моему взору, ужас мой усилился: из груди лежавшего в луже собственной крови Пауля торчал осколок. Горячая кровь сочилась из глубокой раны. Будто почувствовав мое приближение, он с огромным трудом открыл глаза. Боже, сколько эмоций было в этом взгляде… Боль смешивалась с отчаянием и непониманием всей этой ситуации, но в то же время было там, в его взгляде, и какое-то непонятное всему моему существу спокойствие. Да-да, именно оно. Это и пугало меня в нем сейчас больше всего. Было такое жуткое чувство, будто он сдался, будто он сейчас сделает свой последний хриплый судорожный вздох, будто его глаза вот-вот потеряют свой живой блеск и станут мутными и мне останется лишь закрыть их навсегда. И чувство это затмило боль, заставило резко подняться и, подхватив Ландерса, продолжить путь.
Я чувствовал, как он слабеет с каждым шагом, что-то невразумительное шептал ему на ухо, сам не зная, кого именно я сейчас пытаюсь успокоить - себя или же его. Я был будто под гипнозом, не обращая внимания на его слабые попытки вырваться из моих рук, дав мне, как он говорил, выбраться целым из этой передряги, и на постоянное недовольное неразборчивое бормотание. Прихрамывая, шел и тащил полуживого Хайко к тому месту, где мы с ним расстались с Олли и Йозефом.
Не думаю, что я когда-нибудь забуду те моменты и перестану просыпаться по ночам в холодном поту, увидев их в одном из многочисленных своих ночных кошмаров. Но нам тогда еще везло: солдатня суетилась вокруг того, что осталось от грузовых поездов и им до нас дела не было, чему я был крайне рад. Но судьба, видимо, над нами тешиться еще не устала, и госпожа Фортуна вскоре отвернула от нас свое миловидное личико.
Раздался громкий выстрел, являвшийся приказом остановиться и сдаться добровольно. Я оглянулся на ходу. Позади, в свете ярко горевших остатков состава, отражающемся в эмалированных касках, в бляшках ремней и других многочисленных и, в большинстве своем, совершенно бесполезных, блестящих деталях мундиров (как сороки, честное слово!), стояли два солдата. Один из них держал в правой руке пистолет, нацеленный куда-то в небосвод; другой, стоявший возле поезда, увидев, что я никак не отреагировал на их приказ и продолжал идти, как ни в чем не бывало, поднес к губам что-то. Раздался громкий пронзительный и пренеприятный свист. В тот же момент на горизонте появились многочисленные темные силуэты, быстро, стройной толпой приближающиеся ко мне. Я ускорился и бежал уже на весьма приличной скорости. Я был уже совсем близко, оставалось лишь пробежать с десяток метров до лесополосы и постараться спрятаться где-нибудь в тени деревьев, но упал вдруг, споткнувшись о камень. Прошептав себе под нос что-то не слишком литературное и скинув, наконец, с себя обмякшее тело Ландерса - тот буркнул что-то бессвязное, видимо в сознании еще был - я поднялся.
Они приближались ко мне. Выхода у меня уже не было. Навряд ли я сумею убежать от них. Вся эта погоня отняла у меня слишком много сил. Да и потом, это теперь бессмысленно: эта гонка закончится прежде, чем я достигну финиша. «Либо я их, либо они меня. Третьего не дано», - всплыло в памяти единственное правило выживания в этом новом, еще более жестоком военном мире, противоречащем всем законам мироздания. И это меня отрезвило. В голове одна за другой пронеслись живописные картины, изображавшие все те ужасы, что были уготованы судьбой несчастным, попавшим в плен. Все человеческое вдруг покинуло мою душу, пропало из виду, спряталось от меня, в подобно непроглядному туману безумии, оголив инстинкт самосохранения и животный страх.
Я поднял с земли упавший автомат и, перезарядив его дрожащей рукой, открыл огонь по бегущим ко мне солдатам. Бойцы немного замешкались, видно, не ожидали от меня такой выходки, но тут же сообразили, что к чему. Послышался громкий треск ответных выстрелов. Пули со свистом летели со всех сторон, разрывая воздух в клочья. Кто-то как подкошенный падал с криком на землю, кто-то умудрялся идти вперед, будто не обращая внимания на этот свинцовый дождь, кто-то падал, но превозмогая боль от ранений, вставал и шел дальше. Мне везло – я был тогда одним из вторых вышеуказанных. Старуха с косой видимо не собиралась приходить ко мне сегодня. Пули почему-то меня не трогали. Две или три пролетели в двух сантиметрах, благо, я успел вовремя увернуться. Стрельба не утихала. Количество противников не уменьшалось, казалось, наоборот – увеличивалось. А припасы, как назло, подходили к концу. За время перестрелки я успел израсходовать все пять имевшихся при мне магазинов и рожок, найденный мною у Пауля. Кроме того старенького револьвера при мне теперь ничего не осталось. От него в сложившейся ситуации толку было мало.
Страх, стальными оковами сковавший мне руки, и предвкушение конца заставили меня крепко прижаться спиной к дереву, служившему мне тогда хоть каким-то укрытием, и молить о спасении. Паника нарастала. Автоматы не смолкали. Пули продолжали лететь в мою сторону. Я кое-как, трясущимися руками, выудил из кармана штанов маленькую рацию и, нажав на кнопку, проговорил:
- Прием! Это Линдеманн!.. – ответа не последовало, слышны были лишь помехи. – Оливер!.. Йозеф!.. Шнай… - вновь молчание. - Кто-нибудь! - голос срывался на крик. На лбу выступил холодный пот. Отчаяние брало верх над моей сущностью, точнее - над тем, что от нее теперь осталось; отдавалось тупой болью в висках, подобно трупному червю обгладывало душу, сводило с ума. Я не мог больше сдерживать своих эмоций. На глазах наворачивались слезы. Дышать становилось все труднее. С губ невольно сорвался хриплый судорожный всхлип. За ним другой. Я крепко сжал рацию в руке. Послышался треск. В порыве эмоций захотелось бросить несчастное устройство куда-нибудь. Раздался громкий треск помех. Я почувствовал, как невольно губы мои исказились измученной улыбкой.
- Прием! Это Ларс! Тилль, что у вас там происходит?! – никогда бы не подумал, что так рад буду слышать его прерываемый помехами хрипловатый голос.
- Нужно подкрепление. Срочно! – в истерике прокричал я. – Где вы все есть, черт вас побери?!
- Не кипятись… - спокойно проговорил он. Нет, он что, не понимает в чем дело?! – Что у вас случилось?
- Мы в полной беспросветной заднице, Оливер! Долго мы не протянем! Прошу, на помощь!
- Все, вижу вас. Держитесь там, мы идем! Конец связи.
В этот же момент за спиной послышались чьи-то шаги и грубые голоса. На меня теперь были нацелены несколько автоматов. Я был окружен. Нет, Оливер, мы не могли продержаться дольше. Не могли. Ты не успел. Я вышел из-за дерева. Скрываться теперь было незачем. Игра окончена. Я проиграл, а поражение нужно принимать достойно. Да и ничего другого не оставалось, выбора мне вновь не дали.
Вперед вышел миловидный паренек, одетый не так, как его соратники: форма была немного темнее, на плечах красовались погоны, а на груди блестели две медали. Ясно было, что он немного выше рангом.
- Вы окружены, – произнес он по-немецки с ужасным английским акцентом. «Это я уже понял. Что дальше-то?» - пронеслось в голове. – Сопротивление бесполезно. Выполняйте наши требования, и мы сохранить вам жизнь…
В этот момент где-то неподалеку прогремели выстрелы, заставив его умолкнуть. Несколько солдат медленно упали на холодную землю, а прямо мне под ноги упала самодельная дымовая шашка. Через несколько секунд все вокруг меня было укрыто плотной пеленой дыма. Я схватил за шкирку лежавшего под ногами Пауля и потащил куда подальше. Я отчетливо слышал, что кто-то шел за мной, и прибавил шагу. Глаза слезились. Я на ощупь пробирался между деревьями. Наконец, дым рассеялся, и я смог увидеть все, что меня окружало. Вновь шорох. Звук шагов, едва слышных в траве. Я оглянулся. В нескольких метрах от меня, облокотившись на дерево, стоял Оливер с автоматом наперевес, Йозеф стоял немного позади. Я облегченно вздохнул.
- Ну и сколько ты еще будешь от нас бегать? – сказал, улыбнувшись, Ларс и смахнул испарину со лба.


Примечания:

*Weigerung (нем.) - сопротивление, неповиновение, отказ.