Краснодеревщик Черепов

   КРАСНОДЕРЕВЩИК ЧЕРЕПОВ
Далеко от дома уехал Дмитрий Серебрянкин в поисках простого человеческого счастья - в шахтерский город.   Работал корреспондентом городской газеты. С сожалением думал, что уж никого из земляков не встретит. Константину Черепову он обрадовался, как родственнику. Он оказался родом из соседнего села, куда Дмитрий с другими  детьми с пятого по седьмой класс в школу ходили. Костя был на несколько лет старше, поэтому они не встречались.

Пришел Константин с женой, газометристом шахты «Пионерская». Там недавно произошел взрыв метана. Решил искать правду. В случившемся обвинили его жену Анастасию, хотя ясно было, что нашли стрелочника. Женщину уволили по статье. Куда только она ни обращалась – никто ей не помог. Вот и обратились супруги по ее настоянию в редакцию.

А что мог сделать Дмитрий, пока что новичок в журналистике, если авторитетная комиссия уже вынесла свое решение? Редактор так и сказал ему: не наше это дело – определять, кто прав, кто виноват. Пусть идут в суд и доказывают свою невиновность.

Дмитрию все же захотелось докопаться до истины. Не терпелось лично провести журналистское расследование. Он решил сделать это, не разглашая, для чего заручился согласием на продолжение разговора вне стен редакции. Жили Череповы недалеко. Встречу назначили на выходной день.

Анастасии дома не оказалось, поэтому мужчины стали беседовать о том, о сем. Вспоминали общих знакомых, случаи из личной жизни. Константин оказался отличным рассказчиком. Да и вспомнить было о чем. Ему, как нельзя лучше, шла его фамилия. Он был высок, широк в кости. На крепкой шее покоилась крупная голова с высоким лбом. Невольно возникала мысль о большом и крепком черепе. Руки у него - большие, в бицепсах просто неохватные. Он полировал круглое сидение изящного стульчика, посаженное на винтовую опору.

- Это - для пианино. Регулируется по высоте. Дочери главного инженера мебельной фабрики делаю. А у тебя какое образование? Горный техникум? Настя тоже в нем училась. Я до службы в армии ПТУ окончил, столяр-краснодеревщик.

- В каких войсках служил?

- Морской десант. Четыре года. Правда, два раза в отпуске побывал.

- Заслужил, значит?

- Да, вот этими руками. Первый раз, когда переделал и отполировал стол в кабинете командира полка, а второй раз – отполировал стол начальнику штаба.

- Я подумал, что голыми руками врага задушил…

- Не довелось. А гражданских ребят однажды проучил. Село Александровку знаешь? Меня там девушка ждала. Так я думал. Это тридцать километров от города. Приехал я в отпуск. Друзья меня отговаривали от поездки к ней. В наших краях по призыву Хрущева тоже целину поднимали, разного народа понаехало. Говорили, что в Александровский сельский клуб местных парней даже не допускают. А местные девушки, в том числе и моя Маша, с целинниками гуляют. И будто бы сынки городского начальства - прокурора, секретаря райкома партии, судьи – там всю погоду делают.

А я все равно поехал. Один. Пришел на танцы. Маша увидела меня, изменилась в лице. Что-то шепнула парню, с которым танцевала. Я подошел к ним и сказал:

- Извините, я в отпуск прибыл. Теперь моя очередь танцевать с Машей!

Так и не отходил от нее весь вечер. А она волновалась. Ты, говорит, не дожидайся конца танцев, уйди незаметно. Боюсь, побьют они тебя, а то и подрежут. Я заметил, что парни что-то обсуждают, на меня посматривают, переглядываются. Но чтобы уйти, как трусу, - ни за что!

 Баянист застегнул футляр и ушел. Молодежь стала расходиться. Мы с Машей выходили последними. Ее пропустили, а меня придержали в дверях.

- Не спеши, поговорить надо!

При входе в клуб был пристроен тамбур. Вдоль его стенок стояли плечом к плечу эти ребята, образовав живой коридор. И сзади двое оказались. Их человек двадцать. Я моментально флотский ремень намотал на руку и, развернувшись, врезал одному, который был за спиной, тяжелой пряжкой. Второму сделал хук левой и сам встал в проем двери, готовый ко всему. Они ринулись ко мне. Повернув первого из них к себе спиной, я поднял его и как тараном надавил на толпу. Пробился только до средины и оказался в окружении. Удары посыпались со всех сторон.

Я работал локтями, кулаками, головой, пряжкой, утяжеленной свинцом. Уворачивался, бил ногами, коленями. Крутился, как ротор в обмотке из людей. Хватал кого-то и бросал через себя, создавая защиту спине. Других бросал вперед, на толпу. И все продвигался к выходу. В тесноте они не могли сбить меня с ног. Доставали кулаками, ножами, но все вскользь. Один только раз ударили по голове чем-то твердым. Но черепушка у меня крепкая, выдержала!

Весь в крови, я вырвался наружу. На улице уже стояли два милиционера. Они заломили мне руки за спину, впихнули в машину и привезли в милицию. Тут силы оставили меня, я потерял сознание.

- Очнулся на больничной койке. Ко мне подсел следователь и стал допрашивать. Расскажи, говорит, морячок, как ты напал на беззащитных юношей и покалечил их? Я стал объяснять, как все было. Не прикидывайся, говорит, невинной овечкой. Ты вот один лежишь в палате, а их – двенадцать! «Двенадцать?» И сын прокурора там, и сын судьи. Так что попал ты, парень. Лучше сразу признавай свою вину, все равно не оправдаешься. Налицо превышение мер защиты.

От такой несправедливости я было растерялся. Но через сутки, немного оправившись, при обходе лечащего врача потребовал медицинской экспертизы. Следователь не возражал, поскольку считал, что моя песенка спета. Он все уговаривал меня не сопротивляться и взять вину на себя.

Рассказывая все это, Константин продолжал полировать поверхность стульчика. Он останавливался, смотрел в сидение как в зеркало, оставался недовольным и продолжал работу. По мне, так поверхность идеально блестела. Но краснодеревщик находил в ней изъяны и продолжал шлифовать.

- Видя такой оборот событиям, я стал требовать адвоката. Просьбу мою игнорировали. Меня мать навещала. Когда кроме нас в палате никого не было, я попросил ее дать телеграмму на имя командира части. Дескать, попал Костя в беду и нужно его выручать. Следователю об этом я не сказал. После очередной беседы с ним я объявил голодовку. На третий день пришел-таки судмедэксперт и составил заключение. Кроме многочисленных гематом и синяков он зафиксировал колотые и резаные раны, на которые были наложены швы.

За дверью моей палаты дежурила милиция. А двенадцать побитых ребят никто не охранял. По всему выходило, что я - главный преступник. На седьмой день голодовки ко мне вошли замполит части, следователь военной прокуратуры и местный военком. При мне они стали разговаривать со следователем.

- На человеке живого места нет, а вы – «превышение!» Он же лучший самбист части! Вот он и доказал это на практике - кто такие морские пехотинцы!

Меня вскоре выписали, а те двенадцать еще оставались лежать в больнице. У кого рука или нога в гипсе, у кого голова забинтована.

Составлены другие документы. Парням дали условный срок, а судью и прокурора за проделки их детей, а также за многие упущения в работе отстранили от должностей.

- А что Маша?

- А что Маша? Не ждала она меня, связалась с целинниками. Я на Насте женился. Она здесь в техникуме училась. Я переехал к ней, сейчас на мебельной фабрике мастером работаю.

Пришла Анастасия, стала разгружать на кухне сумки. Увидев Евгения, позвала его к себе. И огорошила вопросом:

- Зачем ты пришел? Если помочь не можешь, что тебе от нас нужно?

- Я хотел с Вами побеседовать, хочу провести личное журналистское расследование.

- Ты уже выслушал нас, спасибо. Тебе лучше уйти.

Удивившись ее грубости и агрессии, гость не стал продолжать разговор. Быстро попрощался и ушел. Константину, видимо, было стыдно за поведение жены, и он заглянул в редакцию:

- Не обращай внимания на Настю. Она очень расстроена. Заходи завтра же. Я буду ждать.

Он был один дома. Как только Евгений устроился поудобнее, заговорил, будто беседа их не прерывалась.

- Здесь я получил звание «Почетный дружинник». Хожу с ребятами по вечерам, навожу порядок. Все началось с приключения.

Идем мы с Настей как-то вечером от приятелей и слышим, как в темном переулке кто-то кричит и борется. Я – туда, а Настя за рукав держит: не связывайся. Я говорю: а если с тобой такое будет? И побежал на звук. Вижу, мужчина пытается изнасиловать девушку, ломает ее. Я его поднял за шиворот, отбросил, помог девушке встать и увел на дорогу. Оказалось, что живет она рядом, поблагодарила и убежала.
 
Мы пошли дальше. Оглянусь - мужик идет следом на расстоянии. Долго так шел, а потом исчез. Мы успокоились, перестали оглядываться. А потом вдруг – бац мне по голове кирпичом! Крепко приложился, но сознание не вышиб. И побежал. Я – за ним, Настя – за мной. Отговаривает меня, чтобы не преследовал. А я не слушаю, стараюсь не отстать. Он то за дом забежит, то по задворкам. Расстояние все сокращается. Понял, что я догоню, и в подъезд пятиэтажки забежал. Я за ним вверх по лестнице, не даю остановиться. Он на чердак, потом через слуховое окно на крышу выбрался. Загнал я его на самый край конька крыши. Осталось только спихнуть. Он взмолился:

- Прости меня, дурака! Выпил, моча ударила в голову. У меня жена в роддоме. Не позорь меня. Как я ей об этом расскажу?!

- Объяснишь как нибудь.

Настя из слухового окна выглядывает, жильцы набежали.

- Звоните в милицию. А я его покараулю.

Сидим мы с ним на коньке крыши, переговариваемся. Он умоляет: «Меня из партии исключат, с работы выгонят». А ты девушке чуть жизнь не поломал, это ничего?

Милиционеры сняли его, закрыли в машине. Нас с Настей подвезли до отделения милиции. Мы в протоколе задержания расписались как свидетели. А потерпевшим я числиться отказался.
- Пустите меня к нему в камеру на пару минут. Я с ним поговорю. Телесных повреждений не будет, - попросил я. Уговорил. Врезал ему по печени, по почкам. Он только стонет, а голоса не подает.

- С такими способностями ты у нас должен работать. Поступай в милицию!

Нет, говорю. Буду работать на фабрике. С добровольной дружиной на дежурства буду ходить. Так и стал почетным дружинником, вон, в рамке, свидетельство.

Анастасия, вновь увидев Евгения в квартире, ничего не сказала. Корреспондент заспешил уходить, но она остановила его.

- Оставайтесь, чаю попьем. Не обижайтесь на меня. Я тот раз была не в духе. Вчера на шахту ходила. Профком занимается моим вопросом. Есть надежда, что восстановят.