Москва-Петушки... далее - везде

Уехал я из Москвы. Далеко за 101-й километр. Царегорская школа. Звучало красиво. Жилье дали. Целых две комнаты. Два чулана. Баня. Сарай. Печь в полкухни.
Но… Зоркий глаз прежнего хозяина все сковал вокруг себя. Пространство дома было забито – от пола до потолка – прогнившими шмотками. За скрипучей дверью гардероба нашлись новенькие футболки, пара спортивных костюмов и дубленка, которая окутывала только плечи манекена. Немой приговор печника, спустившегося с крыши, усугубил впечатление: печь можно было только разбирать…
В залу можно было зайти в респираторе. На столе стояла кружка с чем-то недопитым, множество пустых банок из-под кофе, пепельница, полная бычков. На этажерке – забытые фотографии, восемь книг Дарьи Донцовой, учебник литературы для 8 класса и ВЭФ без внутренностей. На комоде – несколько наручных часов и с сотню безделушек из «Киндер-сюрприза». При любом моем шаге половицы отзывались по всему дому.
Как только я открыл дверь в баню – на меня обрушились два матраца, а за ними – полдюжины чайников, несколько утюгов и один-единственный лом.. От лома я увернулся, но один чайник поразил меня в голову, а самый тяжелый утюг – в пяту… Печки в бане не оказалось.
Я прикинул, сколько нужно тракторов, чтобы все это вывезти. Вышло около 20… Необходимого количества рабочих рук я бы не нашел во всех окрестных населенных пунктах.
Я отправился в магазин. От меня так несло, что стоявшие у прилавка расступились. Я кивнул в знак благодарности, выложил двести рублей: «Водки». В глазах продавщицы Любы затеплилась надежда, и она, мило улыбнувшись, спросила: «Какой?» «Любой, хоть с цикутой», - сказал я. Люба дала мне «Вереск». Все с трепетом следили за тем, как новый учитель на ходу обнажает горлышко. «Наш человек!» - с удовольствием крякнул единственный в очереди мужик и вышел за мной, доставая из кармана бушлата пластмассовый стакан.
Патриархальную тишину разрезал его истошный вой. Стоявшие у клуба ученики школы достали телефоны и с разных точек начали снимать происходящее. Из всех пяти магазинов выскочили все, включая сидевших на прилавках кошек, дремавших в подсобках собак и упитанных крыс.
Я не сразу заметил полукольцо, которое образовалось вокруг меня. Я вообще подошел у к углу магазина и не видел, что было у меня за спиной. Я просто мыл руки... Сначала я услышал шаги, но не придал им никакого значения, слышалось только чье-то робкое дыхание. Я обернулся на крик мужика: «Ну хоть сто грамм оста-ааааавь!» Он стоял, согнувшись в три погибели… У одной дюжины женщин рты были раскрыты как у выловленных щук. Другие рты прикрыли. Часть ее – в ужасе, вторая – в восхищении…
В оцепенении я протянул мужику бутылку и попятился. Тревожиться мне было уже не о чем… Полукольцо нещадно смыкалось вокруг несчастного. Но картина, достойная кисти Перова, с каждым мгновением превращалась в картину Судного дня. «Ну спаси же его!!!» - выкрикнула Люба с верой и надеждой, держа в каждой руке по три бутылки вересковой водки. Я вытащил деньги. Водку разобрали быстро. Закуски осталось много….
А школьники, прибежавшие от клуба, продолжали снимать…. Через час, когда у клуба собрались все в возрасте от 14 до 30, спали все 25 участников сцены. Самая стойкая успела прошептать, протягивая ко мне руки: «Учите-ееель…».
В полночь повсюду раздался взрыв: «Вконтакте», YouTube… Мой снимок смахивал на картину Крамского. Я сидел на ступеньках клуба. Под моими ногами валялись пустые бутылки. Всех лежащих тел не было видно, но об их множестве можно было судить по числу ладоней, поднятых вверх из темноты…
А жилье я снял утром. В ста пятидесяти километрах от той деревни. В Петушках. Я успел узнать, что прежнего физрука распяли на шведской стенке.