Глава третья

 Осень уже подступала к городу, прохладные ветра дули с
побережья. Алексия с настороженностью наблюдала эти
перемены в природе. Осень навивала пронзительну скуку и
желание закрыться в своей комнате и больше не выходить
наружу. Мать вдруг оставила назойливые попытки излечить
дочь от смертельных мыслей, затеяла сбор каких - то
документов, медицинских справок и детской истории болезни
Алексии. Да, осень изменила всех, словно души и тела
начали жить новыми жизнями. Алекс смотрела на старания
матери, ее желание сделать дочь такой, как все, и
больше убеждалась- не станет она похожей на остальных,
не сможет пережить новые попытки родителей. Мать
окончательно ушла с головой в свою Высшую Веру,
собственную правду жизни. В ее комнате, наполненной
иконами, маленькими статуэтки распятого Христа, даже
сладковатым запахом свечей, поселилась иная сущность
бытия, тоже придуманная и иллюзорная. Мать всегда
молилась по утрам и вечерами. Алексия слышала ее
бормотание и шелест страниц Библии, отчего ей становилось
почему - то противно, словно она попробовала отраву,
и теперь болит живот. Ей казалось, мать не верит ни единому
слову, а заставляет себя принять за правду великие слова
Книги Судеб. Алексия всегда равнодушно относилась к
религии, но черезмерность материнских молитв внушали
лишь отвращение. Ей часто казалось, она совсем не
любит эту женщину, чужую, от нее веяло страхом быть
осмеянной за то, что Алексия родилась с этими странными
наклонностями характера. Она даже однажды спросила мать,
а не стесняется ли та ее. Мать поджала губы и не ответила.
Вот тогда Алекс стала часто представлять, что ее
подменили в родильном доме, и настоящая семья даже не
знает о ее существовании. Отец много работал и мало
отдыхал, так что его присутствие в доме порой забывали.
Наконец странностям пришел логический конец. Она давно
почувствовала, что грядет буря, которая обернется на этот
раз последней и окончательной попыткой. Алексию усадили
на диван, она съежилась внутри от напряженного ожидания
вторжения в ее судьбу. Алексия молчала, впрочем, она
не имела потребности в общении с детства. Но потом
испугалась, окаменела каждой клеточкой тела, услышав
напряженно-радостный голос матери, объявивший, что Алекс
приняли в школу Сан-Луи, где она сможет не только учиться,
но и получать помощь специалистов. Хватит частных клиник
и тысяч долларов в год, обрывков знаний. Она должна быть,
как все, должна, должна... Алексия словно оглохла,
перестав чувствовать вибрации вокруг дивана, окунувшись
в ледяной поток страха и негодования. Ей захотелось
тот час выбежать из родительского дома и нырнуть с головой
в океан, прыгнуть с моста на раскаленный асфальт под колеса
машин или на полотно железной дороги- все равно, как и куда,
лишь бы не слышать голос матери, не бояться и не знать о
своем страхе. Но Алекс только еще глубже втянула голову
в плечи, кутая руки в длинные рукава свитера. Она встала
и побрела в свое убежище с рисунками. Мать хотела
остановить ее, но, взглянув на вечно хмурого мужа, передумала.
Мать на всякий случай заперла все двери в доме.
Ей не хотелось рисовать, она уткнулась в подушку лицом,
поджав под себя ноги, и заплакала. Впервые за последние
годы, проведенные в одиноком блуждании. Алексия вздрагивала
и всхлипывала, худенькие плечи сводила немая судорога
отчаяния. Она помнила страх, который проходил только
тогда, когда Алекс забивалась в свою комнату и начинала
успокаивать себя, окуная пальцы в краску, как в теплое
молоко, и размазывая отпечатки на полотне, превращая их
в ожившую скорбь. Тогда ее забрали из школы, учителя
приходили к ним домой. Мать захотела еще раз поместить
дочь в привычные очертания реальности. Алексия перестала
плакать, все лежала вниз лицом, чувствуя запах мокрой
подушки. Что делать? Прыгнуть с моста... не опоздать.