140. Иллюзионисты. Чернорясница

                140. Чернорясница

Пополним нашу коллекцию флоры «засушкой» еще одной заслуженной артистки художественных иллюзий.

Даже народная артистка, не  просто заслуженная.

Богомолка; вышивальщица шелком по канве жизни.

Ханжа – будто никогда в рот скоромного не брала.

Святей Папы Римского.

Всегда интересно, как звали человека – а его звали Праcковья Розен. Такой вот цветочек.

Почти розан, прямо для нашего гербария.

Она носила черную глухую монашескую рясу. Игуменья Митрофания, в миру баронесса Розен, основавшая под Москвой общину сестер милосердия, не погнушалась переступить закон, чтобы получить деньги на богоугодные дела. «Из самых чистых побуждений», подделала векселя одного купца, завещание другого и, в конце концов, оказалась под следствием. Лишнее подтверждение той моральной аксиомы, что дурные средства, оправдываясь высокой целью, лишь выдают тем самым роковое с нею родство.
Или это правда, что за верой в какую-либо идею, даже благороднейшую следует полный отказ от этики? Идея ведь – это нечто более ценное, чем какие-то там нравственные постулаты.

В нашем фэнсионе мать Митрофания проживала в гостинице «Москва» на Невском – здесь ее заключили под домашний арест, здесь проводили допросы, в ходе которых выявились прелюбопытнейшие факты.

Недостаточно искусно спрятала она узелки под узором своих вышивок.

Из номеров «Москва» черницу увезли на суд, пометили под арест, в кутузку. А потом отправили в Сибирь, пешим этапом.

Знаковое событие времени. Процесс над Митрофанией, сам по себе, быть может, не столь уж громкий – но это мистическая «ниточка», потянув за которую, вытащишь на свет наступающую эпоху, для которой весьма характерна моральная путаница, неразборчивость в методах – высоких идеалов ради.

«Все нравственно, что служит победе коммунизма...демократии....духовности...» – припев знакомый.

Ряса у нее была гридеперлевая, простеганная лебяжьим пухом, на атласе, подрясник – из самого тонкого парижского шелка. Взгляд кроткий. Хватка мертвая.

Послужил невыдуманный образ Митрофании-Розен и большой литературе: классическая басенная волчица в овечьей шкуре, именно она стала прототипом Меропии Мурзавецкой, в «Волках и овцах» Островского.

«Меропия Давыдовна Мурзавецкая, девица лет 65-ти, помещица большого, но расстроенного имения; особа, имеющая большую силу в губернии.»

Почти Мерзавецкая. С поправкой на мур-мур.

На каторгу она шла тоже в атласной рясе на лебяжьем пуху? Или, как положено, в ватнике и арестантских ботах?

Впрочем, это Митрофания Розен мотала срок. А Меропа Мурзавецкая блаженствовала по-прежнему в своем уездном Мухозасиженске. И вертела всеми, как хотела.

Хор современников:

- Желательно, чтоб наши передовые люди всегда относились с глубоким почтением к Меропе Давыдовне.

- Мы должны подавать пример другим, как нужно уважать такую почтенную старость!

- Позвольте вам, святая вы наша, от чистого сердца преподнести … аквамариновые четки!
 
1- Какие мы с вами волки? Мы куры, голуби… по зернышку клюем, да никогда сыты не бываем. Вот они волки-то! Вот эти сразу помногу глотают.
Возраст истинной иллюзионистке не помеха, главное – талант.

Здесь тонкий момент – отношения героя с прототипом.

Баронессе Розен в каторге – помогало ли сознание, что протагонистка ее купается во всеобщем уважении? Придавало сил? Или наоборот – только бесило?