Черно-белое

Должно быть, я родился весной, а умер - поздней осенью, когда появился на свет.

Сразу же прошло детство. Но в нём я еще не задумывался, и не понимал -
что не такой как все. Быть может как-то предчувствовал... но чтобы прямо так и заявить!

Нет, этого не было. Всё шло по накатанной. Да, мне жутко нравилось идти вслед за девушками и наблюдать, как переставляют те ноги, как, то приподнимутся, то опустятся, словно живущие отдельной жизнью их бёдра,обтянутые плотной материей. Как торжественно сияют в лучах закатного солнца их длинные волосы!

А если случалось увидеть у оных едва оголенные точеные плечи - это было вообще настоящим праздником Чувства... Чувства, которое живёт во мне по сей день... И только теперь я кажется понимаю, что всё это значило еще тогда...

Мне было четырнадцать. Я лежал на крыше дома. Пахучая, нагрета жарким летним солнцем, толь. Сам воздух...

Я лежал на спине, спустив с себя свой единственный предмет одежды - лёгкие беговые шорты. Я лежал на спине, а под попой - лежала крапива.

Я сам её туда положил. Темные густые стебли, с тысячью невидимых жал... Лежал, и вспоминал вновь и вновь увиденное недавно...

Я знал, что оно непременно случится. Чувствовал что произойдёт именно в тот день, на том уроке литературы...

Я следил, внимательно следил за ней, раз за разом бросая почти неосторожные взгляды - не встанет ли она именно сейчас с места? Мне нужно было поймать всего один короткий миг... Когда в общем-то и не такая уж и короткая юбка, чуть приподнимется и я увижу...
 
Я же ведь и не знал, что точно я мог увидеть... Только отдался весь заполнившему меня целиком голосу чувства - "будь внимателен! не пропусти!
сейчас она встанет, и наклонится, чтобы поднять портфель!"

Так и произошло. Один едва уловимый миг! И глаза мои ошпарили
её белые трусики в черный горошек. Самое белое, что когда-либо видел, самое черное и самое круглое - до сих пор те самые горошины. Детская тайна, лежащая за семью печатями. Стала раскрыта.

Напрасно я ждал её повторения все следующие две недели до наступления летних каникул. Больше никаких опрометчивых движений с её стороны. И только в последний день занятий - дребезжащий голос рыжего сорванца с последней парты - "А Максим любит Катьку!" Весь от стыда красный, отвернулся и больше в её сторону не смотрел.

Да и каникулы уже наступили. И я лежал на крыше, весь в солнце и вспоминал о ней... Лежал, поёрзывая на жалящей ягодицы крапиве. Ведь мне хотелось той боли, смешанной гремучим коктейлем с фантазиями о том, что у девочек Там, под юбкой...

Боль добавляла жизни моему Чувству... возбуждала его, дразнила, звала... И наконечником этого Чувства был, конечно, мой пенис...

Плотно сжимая его между ногами, и продолжая ёрзать по жалящей попу крапиве, я, наконец, сдался... и всё закончилось...

Будто бы и не было его никогда!.. Но пройдёт какой-то час - и то Чувство снова вернётся ко мне... Оно всегда возвращается... И всегда требует, чтобы вновь его отпустили!... Всегда требует нечто белое-белое... В тёмный-тёмный горошек... Пусть даже это и будет скрываться, как сейчас - под маской этой черно-белой Истории...

Мне было четырнадцать, а сейчас - тридцать три...