В темноте

Что может искать наклоненная к письменному столу маленькая лампа, освещая восковые пятна и тетрадные листы? Каждый вечер она открывает свои глаза и долго вглядывается в каждую деталь, что присутствует на деревянной поверхности, надеясь наконец-то отыскать свою отраду. Может она ищет своё прошлое – свою юность? Но ведь она и так молода – всего лишь несколько месяцев она стоит на столе. Кто знает, может для лампы это неимоверно долгий срок, который растягивается в невыносимую вечность… Может они живут всего лишь несколько месяцев, а потом, так и не найдя нужную крупицу, затухают, отправляясь на чердак или свалку… А вдруг моя лампа уже мертва? И светит до сих пор лишь для того, чтобы не быть похороненной в ржавом хламе. Стальной скелет в который раз раскрывает глаза, дабы притворится живым, и проливает свет на разбросанные по столу карандаши и ошметки обрисованной бумаги. Но кто-то заходит в комнату и выключает мертвеца, оживляя при этом ещё одного – телевизор, который в тот же миг начинает кричать и заливаться пьяным хохотом. Он корчит глупые рожицы, потом одевает профессорские очки и рассказывает об образовании ледников, вскоре ему это надоедает и он приступает к самому интересному – вранью и агитациям, которые зомбируют и измельчают мозг, из чьих кусочков, по мнению ящика, выйдет отличный пудинг или жульен. Хочется схватить мертвую лампу и кинуть ему в лицо, дабы разбить ту злорадную ухмылку, которая каждый вечер мелькает в комнате. Но меня не поймут правильно, сделав я так… Поэтому нужно как можно быстрее сбегать в пустую комнату, прихватив с собой подушку. Теперь я в тишине и кромешной темноте, с которой можно спокойно полежать в обнимку и поговорить ни о чем – то есть о важном. В детстве я её очень боялся, да и сейчас побаиваюсь… Но это лучше, чем быть оплеванным телевизором. Начинают скользить чудные тени с клювами и хвостами, некоторые подходят и пытаются завести разговор.
- Я тень. Ты любишь бисквиты? – поинтересовалась одна из них.
- Да, очень, - ответил я, представив большое пирожное с ликером.
- Тогда давай дружить, раз так много общего! – воскликнула она с тоскливой радостью и уселась возле меня, подогнув ноги в коленях и начав рассматривать комнату вместе со мной.
На стене выделялась большая мишень для игры в Дартс, напоминающую огромный воспалившийся глаз, что внимательно наблюдает за мной и временами моргает, бывает заплачет, образуя под собой лужицу, которую вскоре Грусть вытрет тряпкой, выжмет в стакан и, добавив туда лимонного сока, залпом выпьет. Потом она охмелеет, и они вдвоем заснут, а я продолжу свои наблюдения. Верхние полочки шкафа вдруг становятся капсульными японскими отелями, переполненными отдыхающими туристами и работягами. Так и у меня в комнате – дверца тихо открывается и оттуда высовывается заспанный японец, что улыбчиво произносит «Конитива» и падает в пустоту под ногами. Всюду царит пустота… Есть только кровать и стены, пол отсутствует, также как и здравый смысл. Возьму и кину выпавшее из подушки перышко вниз – оно будет долго лететь и в один прекрасный момент упадет в толпу, попав на нос торопящемуся инженеру, который громко чихнет и упустит в лужу чертежи вечного двигателя, напугав при этом маленького терьера, что от испуга укусит свою хозяйку – она со злости пнет собаку и упадет на овощную лавку , избавив прибыли предпринимателя… И это все из-за маленького перышка. Нужно как-то отвлечься… Замечаю в углу молчаливую фигуру в широкополой шляпе, она плавно подходит ко мне и начинает на невидимой гитаре наигрывать знакомый мотив… А потом хрипло запевает:» Вот и осталось лишь снять усталость. И этот вечер мне душу лечит. Зеленоглазое такси притормози, притормози…» Под конец вокруг нас собралось много теней, которые беззвучно аплодировали прозрачными ладонями, а потом тихо расползались по стене, перешептываясь о пропитках бисквита. Малиновые шторы в темноте стали серыми… Они слегка вздрагивают от движения теней и во время исполнения песни пытались спрятать её отрывки в свои складки, чтобы потом каждый вечер иметь возможность насладиться нежным хрипом и душевными аккордами. Пока шторы завивались в мраке, в стене возникла дыра и из неё выполз маленький человечек в пестром костюмчике итальянского Ковьелло и, прыгая на одной ноге, начал жаловаться на проделки Арлекина. Потом спел веселую песенку о развратной продавщице рыбы и глупом священнике и, перескочив на другую ногу, скрылся в той же дырке… Хороший артист – ничего не скажешь. От звонкого голоса шута начала просыпаться пьяная Грусть, что-то вяло проговаривая про себя. Пора уходить отсюда… За окном стало совсем темно – лишь на небе зажглись зеленые огни. Неужели это такси за мной? Правда в кармане нет денег и идеи, куда можно было бы отправиться…
- Принеси мне воды, - более внятно проговорила Грусть.
- Конечно, сию минуту, дорогая, - сказал я, тихо открывая окно.