Дочь Тампля Глава 1

Моя история, быть может, покажется кому – то самой невероятной выдумкой больного изнеженного сказками воображения и только я, знаю, что все это было когда-то. Твердо знаю, я  что все рассказанное здесь чистая, родниковая правда, как лес, как небо, как свободное пение прованских трубадуров. В ту неспокойную пору мне едва минуло четырнадцать, но долгая седина веков, так и не вытравила все прожитое из моей памяти.
Впрочем, следует начинать
Ранним, солнечным, весенним утром 1307г., двадцать третий великий магистр, наконец, возвращался из дальних странствий в наш несколько мрачноватый, но от того не менее родной и прекрасный Тампль…
- Дорогу Великому Магистру! Дорогу Великому Магистру! - на разные голоса выкрикивали смотрящие с замковой стены, между тем как по ухабистой довольно узкой дороге быстро катилась скромная невзрачная повозка самого могущественного из властителей. Я, ж поддавшись уговорам своей старой наперсницы, наскоро облачилась в шелковое готическое платье, но так и не дав уложить тяжелые светлые пряди, лихо сбегала по каменным ступеням старого замка, предварительно отдавая последние распоряжения на кухню. Я выскочила во двор, яркое солнце бросилось мне в лицо, а повозка Великого Магистра уже въезжала на крепкий навесной мост над глубоким рвом. Наши взгляды встретились, он ласково по-отечески улыбнулся мне в очередной раз, дивясь небрежности моего вида.
Женщине не престало присутствовать на встрече рыцарей во дворе, и я терпеливо ожидала, пока на меня обратят внимание. Я жила в этом замке, большую часть своей, короткой, но яркой жизни. Мать и братья мои не выдержали долгой разлуки с домом, а я оборванная и голодная семь лет назад стала бродить по городам и деревням, пока однажды темной сырой осенней ночью не забрела сюда.  Каким-то неведомым чудом мне открыли, накормили и от чего - то решили оставить при ордене, несмотря даже на то, что я девочка.
Воспитанием и учением моим, занимались все: кто - то почитал дочкой, кто-то сестрой, а кто - то величал дамой сердца, хотя мое сердце не принадлежало, да и не будет принадлежать никому из смертных. Суровость и аскеза  здешних нравов выучили меня во время уходить и являться по первому зову, говорить и молчать с немногословными рыцарями и служителями. Меня не гнали, да и уходить мне было не куда. Для них я, быть может, была лишь маленькой игрушкой тихим развлечением в их суровой не терпящей отступления от устава жизни. А мне они стали семьей единственной и самой родной семьей…
- Маленькая Катрина, подойди ко мне дитя мое,- зазвучал гулкий голос высокого, статного, уже давно не молодого магистра, возвращая меня из далеких воспоминаний детства. Я подошла, как обычно робея, но без единой запинки, исполнила положенное приветствие под одобрительные взгляды братии, а затем, по принятым обычаям пригласила всех к вечерней трапезе.
Нет, я не скучала здесь - сюда каждый день наведывались люди: ска-зочно богатые, совсем нищие, страждущие, кто - то дарил Ордену обширные замки, кто-то лишь жалкую горстку монеток.  Жизнь кипела здесь не меньше, чем на далеком прекрасном, загадочном востоке, о котором наперебой рассказывали братья, приходившие сюда, отдохнуть и набраться сил. Я ходила за больными, раненными, и просто теми, кто решил провести последние дни земного бытия под защитой наших неприступных надежно скрывающих от суетного мира стен. Частенько приходилось мне исполнять обязанности прачки или кухарки, особенно в те дни, когда к нам наведывались высокие гости. Я не роптала на свою жизнь, может потому, что не ведала другой
Плотно затворив тяжелые двери за своей спиной, я  приступила к привычным в такие дни, но особенно приятным моему сердцу обязанностям, мне не дозволяли сидеть за одним столом с братией, однако в возможности прислуживать им отказать мне не могли. Пища у нас была самой простой: хлеб, молоко, мед, сегодня распорядились о рыбе и даже мясе. Ели, как обычно молча,  лишь изредка жестами прося меня о той или иной снеди, душа моя ликовала, пела и веселилась: всех их я видела не часто а уж Великий магистр не посещал наши края добрых три года, но я чинно сновала вокруг столов опустив глаза, в тайне надеясь на беседу после ужина. Закончив, все дружно встали, трижды осенили себя крестным знамением, отвесив три земных поклона, удалились на совет. Я, вконец расстроившись, послушно помогала с уборкой. В Совет меня так же не допускали, однако секретов от меня не хранили, все рыцари, говорили со мной на равных, иногда даже делясь тайнами и прося выручки.
Всего что происходило, на долгом и от того столь изнурительном собрании я знать не могла, но по обрывкам фраз заключила, что Великий магистр в спешке прибыл сюда по зову короля Франции Филиппа и Папы Климента, для разрешения каких – то особенно важных для ордена дел, мало, что смысля да и не особенно вникая во всю суть происходящего я, однако приметила пока еще тайное, не явное беспокойство, закравшееся в душу этого старого всегда немногословного осторожного человека, к которому давно уже прикипела всем своим существом. Я ходила взад и вперед по не большей просто украшенной, открытой галерее с нетерпением ожидая своих братьев. Наконец, магистр поблагодарил рыцарей и попросил удалиться, все они вышли по-обычному немногословные, но что было более чем странно, все как один не в лучшем расположении духа, так что о расспросах стоило повременить.
- Великий магистр ожидает тебя маленькая Катрин, - услышала я голос одного из недавно посвященных совсем еще юного рыжеватого воина, которому с первых дней не нравилось мое присутствие в замке, а уж тем более столь высокое мое положение. Он проводил меня презрительным брезгливым взглядом, но дальше этих взглядов дело пока не заходило.
Я вошла в высокую опустевшую  и от того особенно просторную  залу с огромными каменными сводами, и стрельчатыми готическими окнами, используемую как зал сборов и приемов. Великий магистр сидел лицом к окну, изучая диковенный поставленный в его отсутствие витраж с изображением Богоматери.
- Открой окна, и подойди ко мне Анн-Мари-Катрин, все еще не глядя на меня тихо, но четко по-военному произнес он. Я послушно порхнула к окнам, подметив, что за столько лет, он в первый раз назвал меня полным моим именем, до сего обращаясь лишь Катрин или дитя мое. Наконец, закончив, и с его разрешения усевшись перед ним на высоком стуле, я смогла разглядеть его. Нельзя было не отметить, как он постарел, со времен нашей последней встречи, его умное красивое лицо нещадно изрезал добрый десяток морщин, а во вьющихся, ниспадающих на могучие плечи, недавно черных как смоль волосах появилось несчетное количество седых прядок. Однако, острый проницательный взор его серых глаз был по-прежнему ясен и молод, гордо и бесстрашно взирая на этот суетливый мир. Он тоже сейчас пристально рассматривал меня, не скрывая своего отеческого восхищения и гордости. Только вот ни как не пойму чем тут было гордиться, неужели же моим небольшим росточком, за который ко мне и приклеилось прозвище маленькая Катрин, к тому же я отличалась завидной худобой, но довольно гармоничным сложением и вышколенной по - истине королевской осанкой и статью. Светлые, с легкой рыжинкой, свивавшиеся от природы в локоны, мои волосы, редко знавали шпильки, и ленты большую часть времени завитые в косы и прибранные простым костяным гребешком. Украшения и все прочее я презирала и никогда не надевала, хотя братья частенько баловали меня подобными безделицами редкой красоты. Сейчас на мне было простое самое любимое белое платье с незатейливым кружевом на рукавах и горловине.
-Ты очень выросла со времени нашей последней встречи, дитя мое, - все еще не отрываясь от меня, начал он. - Как же летит время, и нет уже той маленькой Катрин.  Теперь ты выросла и можешь решить свою судьбу сама.
- Моя судьба, как и прежде в ваших руках великий магистр, а мое маленькое дело лишь подчинится вашей воле, ответствовала я спокойным ровным искренним тоном, который так ценили во мне все мои братья. Но и эта моя уловка не убедили его, так как он медленно, перешел непосредственно к, тяжелому и судьбоносному для меня разговору.
- Тебе уже целых четырнадцать лет, моя Катрин,- продолжал магистр,- ты всегда была верной благочестивой сестрой и ни разу не приступила наших обетов, но пришла пора и ты должна выбрать, быть ли тебе женой и матерью или остаться при нас исполняя долг верной сестры и монахини.
- Я выберу тот путь, который укажет мне наш Создатель,- удивляясь громкости и торжественности своего голоса, произнесла я, подняв на него свои светлые, серо-голубоватые, как мартовское небо глаза. Великий магистр посмотрел на меня с несколько скрываемым одобрением, видимо не ожидая другого ответа.
- Для ордена наступают не лучшие времена сестра Катрин,- продолжил Великий Магистр де Моле, - ты не равная  сестра ордена, но верность твоего служения достойны похвалы. И я спрашиваю тебя, готова ли ты, идти с орденом до конца, разделив с ним великую радость или великую горечь, или же уйти с честью, исполнив иное свое предназначение. Ты вольна думать до рассвета солнца, и я приму любое твое решение.
- Я не помню, сколько мгновений тишина блуждала по зале, но голос мой зазвучал так, же ясно и твердо.
- Мое сердце и разум говорит мне Великий Магистр, что нет у меня иного пути и потому я клянусь перед Богом и перед людьми, что никогда по - своей воле не оставлю пределов Тампля и не приступлю обетов Ордена. - видимо, я сказал последние слова с особенным жаром так что магистр даже оторопел немного.
- Полно клятвами то расточать маленькая Катрин, - уже мягче заговорил он, - Климент и король Филипп те еще хитрые лисы, но Орден устоит, как Стоит уже вторую сотню лет, хотя от дальнейших событий мы ожидаем либо великого благоденствия и процветания, либо позорного краха. Но это думаю будет не скоро, - заключил Великий магистр, радуясь своим собственным словам.
- Иди к себе дочь Тампля.
Я отвесила положенный земной поклон и поспешила удалиться в свою ма-ленькую каморку под самой крышей. Здесь было довольно уютно и ни кто из людей не мог слышать моих мыслей. Ночь бушевала своей майской прелестью, а я все размышляла над словами Великого Магистра о великом взлете или великом крахе Ордена, но успокоенная его же последними речами быстро заснула тем редким спокойным сном который, быть может, видела в последний раз. Ибо огромная мировая рука уже запустила великое колесо истории, которое очень скоро и жестоко полоснет по мне, по великому магистру, по всей братии да и всей Франции.