Кто против нас? -Смотр при Верту

Отрывок из сочинения
генерал-майора А.И. Михайловского-Данилевского
о походах 1812 – 1815 гг.

                Смотр при Верту (Франция)-1815 г.

   Прежде возвращения армии нашей из Франции, Государю угодно было сделать ей общий смотр, при котором не мог токмо быть корпус графа Ланжерона, расположенный около французских крепостей.
   Первоначально положено было произвести оный в начале августа под Фер-Шампенуазом, где в прошлом году одержана победа над французами, но потом отменили сие на несколько недель для того, чтоб дать время крестьянам убрать с полей хлеб, и, вместо Фер-Шампенуаза, избрали в Шампани, близ города Верту, лежащую между Эпернеем, Бриеном и Шалоном необозримую равнину, посреди которой находится гора, называемая Монтеме.
   Между тем, как армия туда собиралась, в Главной квартире делали чертежи, как расставить войска и какие им производить движения, и составляли командные слова для каждого корпуса порознь.
   Государь лично входил во все подробности, до сего смотра касающиеся, ибо он хотел представить армию свою перед глаза, и так сказать на суд всей Европы.
25-го августа Его Величество отправился из Парижа в Верту.
   На другой день, т. е. августа 26, был примерный смотр, на котором никого кроме русских не находилось; 29-го был другой, в присутствии союзных Государей и множества иностранцев, которых для сего пригласили, а 30-го церковный парад.
В строю было семь конных и одиннадцать пехотных дивизий, три полка казаков, две роты пионеров, одна рота сапёров и пятьсот сорок орудий, всего 150554 чел., в числе коих восемьдесят семь генералов, 443 штаб офицера и 3980 обер-офицеров.
   26-го, в шесть часов утра, мы поехали на гору Монтеме, перед которой выстроена была армия следующим образом: кор-де-баталь состоял из трёх пехотных корпусов, расположенных в три линии.
   Правым крылом начальствовал Дохтуров, левым Раевский, а центром Сакен. За ними находилась вторая Драгунская дивизия под начальством Корфа, за которою стояли в резерве гренадерский корпус Ермолова и пехотный Сабанеева, и два кавалерийских корпуса под командою барона Винценгероде и графа Палена.
В сем порядке мы увидели армию, занимавшую пространство на несколько вёрст, и ожидавшую с благоговением приезда Государя.
   Ясное небо и лучи солнца, отражаемые оружием, придавали зрелищу сему необыкновенный блеск, и все так были поражены сим величественным зрелищем, что когда, въехав на Монтеме, взглянули на армию, то произошло невольное молчание, а после показалась на устах каждого улыбка, означавшая, что всякий гордился быть Русским.
   Сигналы, для команды делаемые были пушечными выстрелами из орудия, стоявшего на Монтеме.
   Первый выстрел возвестил о прибытии Государя; войска взяли ружьё на плечо; по второму сделали на караул; – громкое «ура» раздалось по рядам; заиграла музыка и загремели барабаны и трубы.
   По третьему выстрелу, взяли на плечо, и построились в батальонные колонны, а по четвёртому, вся армия начала строить каре, коего три стороны состояли из пехоты, а четвёртая из конницы. Перед одною из пехотных линий стояло десять рот конной артиллерии.
   Государь в сие время спустился с горы, и, объехав при радостных кликах весь каре, остановился в средине оного.
   Армия прошла церемониальным маршем мимо Его Величества, сперва гренадеры, потом линейная пехота, за нею конница, а в след конная резервная артиллерия.
После сего Государь изволил возвратиться из Монтеме, а войска стали в тот же боевой порядок, в коем были с самого начала; по пушечному выстрелу сделали на караул, и снова загремела музыка и барабаны, и снова «ура» наполнило воздух.

   Нет примера, чтобы столь великое число войск было собрано для осмотра, и никогда смотр не происходил за несколько тысяч вёрст от отечества, в земле, не задолго ещё почитавшейся непобедимою!
   Что перед оным лагерь Булонский? Невозможно видеть лучшей опрятности людей, состояния оружия, общего устройства и наружной красоты. Полки доведены до такого совершенства, что они все равны; нельзя сказать, чтобы один был лучше другого. Русские офицеры почти избалованы точностью, с какою производятся у нас движения войск, но построения, в этот день произведённые, превзошли наши чаяния.
Некоторым пехотным полкам надлежало, при образовании каре, проходить три с половиною версты; конная артиллерия неслась по сему пространству во весь опор, но порядок и быстрота, с которыми войска следовали к назначенным им местам, доказали, что все и каждый знают своё дело.
   Удивительнее всего было, что углы каре составлялись в одно время, как-будто при батальонном ученье, и что в продолжение церемониального марша, которым проходило более ста семи тысяч пехоты, никто не сбился с ноги. Уверенность в себе была написана на лицах воинов; из уст их, кажется, вырывались слова: «кто против нас?»
   Нет сверх того в Европе и не было армии, в которой бы находилось столько отличных офицеров и искусных полководцев, коих я не называю, ибо имена многих принадлежат Истории.
   Государь был столь доволен, что сказал: «Я вижу, Моя армия первая в свете; для неё нет ничего невозможного, и по самому наружному её виду ни какие войска не могут с нею сравниться».

   Вдали видно было поле сражения Фер-Шампеуазского, которое напоминало один из блистательных подвигов нашего оружия, особенно для личной славы Александра.
Но при всём торжестве можно ли было забыть о Бородинском сражении, которому минуло ровно три года?
   В то время сёла и города пылали от Немана до берегов Москвы-реки, и на сем пространстве текла кровь Россиян. Противу неслыханного ополчения врагов, предводительствуемых вождями, образованными в победоносных станах, заслоняли сто пятнадцать тысяч наших воинов, домы сограждан, честь имени своего, гробы родителей, законы, славу и независимость, принятые от предков! Что самый день Лейпцигский, в который неприятель искал не лавров, но спасения; где он токмо мыслил, как бы с честью перейти за Рейн; где, слабее в силах, нежели противники его, он был оставлен союзниками своими, и не имел в деле тех полчищ, которые прежде славились непобедимыми, и потом истреблены в Смоленске, Тарутине, в Малом Ярославце и в Красном, которых кости сожигаемы были на кострах, и пепел разнесён ветрами далеко от земли Русской?
   При Бородине была битва народов, России с Европою. Ежели бы грудь Россиян была менее тверда, и мудрость Смоленского менее испытана, то дерзкий иностранец, взирая с Кремлёвских стен на пленённую столицу, сказал бы: «держава Петра, Екатерины и Александра была сильна, но она сокрушилась под ударами соединённой Европы».
   Сколько героев уже нет посреди армии сей, которые в тот незабвенный день были оплотом отечества! – думал я, пробегая взорами ряды войск.
   Нет Багратиона, любимец победы, нет Тучкова, Кутайсова; нет многих тысяч сподвижников их.
   Может быть, потомство не воздвигнет вам памятника на том месте, где вы пали, но, по крайней мере, чрез несколько веков, на холмах, орошаемых Колочею, соорудится скромная часовня; имена ваши вырежутся на медной доске; странник поздних лет будет читать их при тусклом свете лампады, и унесёт с собою в дальние страны горсть земли, с которою смешался священный прах ваш.
   Матери, сёстры, невесты падших в битве Бородинской, вы, которые над могилой храбрых проливаете, в сей день слёзы, и воссылаете, моления к небу об упокоении душ их, к вам взываю я! Да слава отечества вашего, сим войском до высшей степени вознесённая, исполнит сердца ваши уверением, что месть постигла врагов ваших, отнявших в горестное для России время жизнь родных ваших и любезных; в возмездие врагам, на собственных полях их, празднуем мы славу России; воины наши попирают их нивы, знамёна наши развеваются в равнинах Шампани, и эхо гор неприятельских принуждено повторять радостное «ура», беспрестанно войском произносимое.

   На другой и на третий день городок Верту наполнился любопытными из всех состояний и военными в мундирах всех европейских держав.
   Из Парижа приехало много купцов с товарами разного рода, и наши маркитанты открыли свои подвижные лавки посреди лагеря, где день и ночь всё было в величайшей деятельности: всякий начальник отдельной части войск соревновал превзойти своих товарищей.
   В числе почётных иностранцев, приехавших в Верту, находилось много строгих наблюдателей, желавших лично удостовериться в состоянии нашей армии, потому что с давнего времени иностранцы, по какому-то предубеждению, привыкли почитать силы России преувеличенными.
   29-го августа смотр происходил в том же порядке, как и 26-го, с той разницей, что в присутствии множества иностранцев, прибывших из Парижа, из Голландии, из Лондона и из других мест.
   С самого утра Государь находился в Монтеме, пред которым выстраивалась армия, и лишь только завидел Короля Прусского, обнажив шпагу, поехал к нему на встречу, вручив ему строевой порядок, а потом отдал сию же самую почесть Императору Францу.
   Начальник штаба Его Величества представил строевые рапорты фельдмаршалам Веллингтону, Шварценбергу и Вреде.
   Во время церемониального марша Государь лично предводительствовал армией, и салютовал Союзных Монархов.
   Великие князья Николай Павлович вёл бригаду гренадер, а Михаил Павлович командовал пятью ротами конной артиллерии.
   Когда монархи и особы, сопровождавшие их, возвращались после церемониального марша на Монтеме, и войска выстроились в прежний боевой порядок, открылся пушечный и ружейный огонь, продолжавшийся двенадцать минут; воздух покрылся дымом, за которым армия мало-помалу исчезала, и, наконец, совсем закрылась.
   Иностранцы были в удивлении: с изумлением смотрели они на густые ряды войск, проходивших мимо их в неимоверном устройстве. Я неоднократно подъезжал к ним и вслушивался в разговоры их, не быв ими, примечаем, и всякий раз слышал слова их, что они с трудом верили глаза своим.
   Веллингтон сказал, «что он никогда не воображал, чтобы армию можно было довести до столь великого совершенства». Он с таким вниманием считал число войск, что после смотра заметил, что в одном конном полку недоставало эскадрона, и признался, что он, видев в Париже нашу третью гренадерскую дивизию, полагал, будто люди для неё были выбраны из всей армии, и что прочие войска не могли с нею равняться.
   Каково долженствовало быть его удивление, когда он увидел, что ни одна дивизия не уступала гренадерам!
   Сир Сидней Смит, с обыкновенным ему чистосердечием, объявил, что смотр сей есть урок, даваемый Императором Российским прочим народам.

__________
Источник: «газета «Северная Пчела». 1831 г. № 81 – 82.