Поездка на фронт. Глава 28

                Глава двадцать восьмая
                Допрос               

       Объясняться с Александром Александровичем, а тем более оправдываться перед ним не имело смысла. Чувство вины полковник пронес через многие годы. Кровавая трагическая развязка, которой могло бы и не быть, исходя из житейских соображений, являлась частью более глубокой проблемы. И формулировка ее в кратком разговоре относилась к задачам непосильным, сколько ни изливай душу. Да и сам Саша был частью этой проблемы. Как ему это объяснишь?
       Скорый вылет дело упрощал. Представлялось заманчивым исчезнуть хотя бы на время. Иллюзорно исчезнуть, поскольку при наличии поручения такого уровня, которое он выполнял, не существовало возможности где-нибудь спрятаться.
       Накануне вылета позвонил мистер Биддл.
       – Вас не удивляет маршрут?– полюбопытствовал он.
       – Еще бы.
       – Прямой путь опасен, окольный – более надежный.
       – Вам виднее,– не стал спорить полковник.
       Беспосадочный перелет через Атлантический океан из Европы в Америку занимал тогда до 40 часов, но и в мирное время им пользовались, в основном, любители острых ощущений. На корабле, в зависимости от погоды, путешествие продолжалось от одной до двух недель. Однако битва с нацистами за Атлантику набирала обороты, и крупные компании терпели убытки. Конвой по масштабу не укладывался в рамки мероприятия – пусть и серьезного, но отнюдь не публичного.
       – Мы вас решили оставить без прикрытия,– продолжил Биддл.– Это лучшая тактика. Если даже за вами увяжутся немецкие агенты, вам ничего не угрожает. Нацистам самим будет полезно посмотреть, куда вы их выведете. Они торопятся.  Поэтому и сожгли за вами мосты… Мое мнение: вас нацеливают на хранителя капитала. Если я ошибаюсь, то вы – просто ложный след. И пока вы отвлекаете внимание на себя, кто-то другой решает задачу.
       – О каком хранителе вы говорите, о каком капитале?
       – На  нашей работе, Валентин Александрович, наивных ребят не держат. Конечно, речь идет не о «Капитале» Карла Маркса. Но запомните: все марксисты, включая многодетного папашу Чарли, больше всего на свете любят деньги и удовольствия, которые на них можно купить. Впрочем, таковы все революционеры, даже самые либеральные. У них один интерес: борьба за справедливое разделение богатств в собственную пользу.
       – Вы-то в чем заинтересованы, мистер Биддл?
       – В благополучном исходе.
       – Чего?
       – Вашей миссии, конечно... Я вам позвонил уведомить о Египте.
       – Это весьма любезно с вашей стороны.
       – Египет, если вы в курсе,– уже не британская колония, чего бы ни выдумывали англичане. Там есть король, который никогда не снимает с головы феску (мне кажется, даже в постели). Имя его Фарух Первый.
       – Мне с ним предстоит встречаться?
       – Упаси  Бог, но кажется мне, небесполезно иметь представление о том, кто руководит страной, которую вы посещаете. Он большой любитель сексуальных развлечений. Король заигрывает с державами Оси. Британцам пока разрешают сохранять военные объекты, формально им не сильно перечат. И все же страна постепенно наводняется немцами и итальянцами, последних в расчет не беру. Поэтому, Вэл, вы, конечно, должны проявлять определенную осмотрительность. Помните, что вы американский гражданин, и официально находитесь под защитой американского флага. Загляните в наше каирское бюро. Адрес, если поглядеть внимательно, есть на билете... Валентин Александрович, скажу откровенно: баронесса могла бы вам что-то наговорить  лишнего, возможно, не успела. Я понимаю, что ей это было запрещено (вы по замыслу должны до последней минуты находиться в довольно серьезном неведении о целях и задачах вашей миссии, и это неплохая задумка), однако я не исключаю, что именно желание мачехи вам помочь стоило ей жизни. Поэтому ведите себя так, как будто вы остаетесь в неведении. Говорите даже нацистам, что вас волнует только отцовское наследство.
       – А причем здесь нацисты?
       – Я уверен, что у Сталина есть рычаги влияния и среди них. Возможно, и Алик кое в чем разбирается, поэтому предпочел разругаться с вами.
       – Он был сломлен гибелью матери.
       – Да, конечно. Но такими делами, среди которых он вертится, занимаются люди особой закалки, нервы у них подобны канатам. Я чисто, как бы выразиться, из благотворительных соображений хочу вас предупредить (и это, возможно, собиралась сделать баронесса), что при выполнении задания вас, видимо, намерены убрать. Но если вы будете расторопны, этого не произойдет. Именно такой сигнал мог поступить от Иды фон Вурц. И он кому-то нежелателен.
       – Благодарю вас, мистер Биддл.
       – Зовите  меня  просто Тони, дружище. Мы же договорились… У меня в приемной уже сидит генерал де Голль. И это наполняет жизнь здоровым юмором и оптимизмом, смерть в такие минуты убегает за кулисы. Век бы ей там сидеть! Если бы вы знали, как мне надоело быть дипломатом – кривляться и паясничать. Вы – свидетель, я уже поседел, а нам с вами только по 44 года.
       – Я тоже.
       – Это означает лишь одно: не ввязывайся не в свою историю.
       – Если бы это было в моих силах,– вздохнул полковник.
       – Попробовать всегда не поздно. Взбодритесь, старина! Роль надо доиграть до конца, с улыбкой и без уныния. Удачи…

       Аэропорт находился в двадцати километрах от Каира и представлял собой нагромождение ангаров и каких-то домишек-развалюх. Летное поле было, в основном, из утрамбованного песка. Только кое-где на стоянках тяжелых самолетов наблюдались вкрапления из бетона.
       Египетская красноватая земля встретила прибывших пассажиров душным южным вечером. От трапа небольшой и нестройной группой они направились к основному зданию аэровокзала – бывшей колониальной таможне. У ограждения встречающих оказалось меньше, чем пассажиров.
       Полковник обратил внимание на женщину лет тридцати пяти с узкой талией, влекущими бедрами и грудью, напоминавшей спелый плод. Все это он разглядел автоматически, без напряжения. На ней была закрытая белая блузка с короткими рукавами и довольно длинная, стилизованная под колокол, юбка. Декольте временно попало в список непристойностей. Миловидное лицо и тогда, и позже он не мог толком запомнить. Оно было меняющимся, отражающим разнообразные эмоции. Даже глаза не обладали каким-то постоянным цветом. Русые волосы барашком спускались до плеч.
       Валентин Александрович так долго не думал о женщинах, что его охватило нечто, похожее на вожделение. Самой удивительное состояло в том, что на картонке, которую она держала над головой, было написано «Sidonyn».
       – Я Сидонин,– сказал он.
       – Кира Бланш – ваш адвокат,– ответила она, положила картонку в контейнер для мусора и протянула руку, которую он слегка пожал.
       – У меня нет адвоката.
       – Баронесса Ида фон Вурц наняла меня для вас,– она говорила по-русски почти без акцента.
       – Но  ее земное пребывание окончилось,– несколько вычурно выразился Сидонин.
       – Чудовищная ошибка! Ужасная нелепость! Это было какое-то сумасшедшее недоразумение. Однако контракт мы подписали, она его оплатила еще до трагических событий.
       – Вы немка?
       – Боже, упаси! Не в том смысле, конечно. Я родом из Австралии. Ида долго подбирала адвоката и пришла к выводу, что мой вариант будет самым объективным.
       Речь ее содержала некоторые странности, но Сидонин, увлеченный ею, не замечал их.
       – Я заказала два номера в гостинице. Проходите формальности. Я буду ждать вас на площади у выхода. Я наняла джип с шофером- египтянином…
       Уже у машины он вспомнил:
       – Мне надо бы заглянуть в американский офис.
       – Все в порядке, я уже там была,– невозмутимо ответила Кира.
       Полковник не возражал.
       – Эта  дорога  называется Салах Салем,– объясняла она в пути.– Сейчас переедем Октябрьский мост и свернем на набережную. Тут полно набережных. Дельта Нила. Вы чувствуете дыхание Сахары?
       – Затрудняюсь ответить.
       – Вдруг обдает таким жаром. Еще не заметили? Смотрите, сколько немецких автомобилей, но верблюдов больше.
       – Как на пачке «Кэмела»,– невпопад сказал Сидонин.
       – В смысле одногорбых,– сообразила она.– Приближаемся к гостинице «Халифа Фатилида» – новое революционное название. Строили англичане. У нас номера с общей прихожей на третьем этаже. Не возражаете?
       – А потом?– спросил полковник.
       – Что потом?– удивилась она или изобразила удивление.
       – Что дальше?
       – Проведем ночь и завтра улетим.
       – Куда?
       – В Сан-Франциско. Куда же?
       – Я примерно думал то же самое,– неуверенно сказал полковник.
       – Вот  и  отлично,– не стала уточнять она, что значит «примерно».– Уверяю вас, время пролетит незаметно. Маршрут проработан идеально, с комфортом. Багдад–Карачи–Гонконг–Оаху… И мы с вами почти у цели.
       – А что такое Оаху?
       – Что-то вроде Пёрл-Харбора.
       – Мне это ни о чем не говорит.
       – По-моему,– Кира Бланш наморщила лоб, что делала нередко,– вся эта история называется Гонолулу или Гавайские острова. Там и Оаху, а на нем – Пёрл-Харбор. Точнее не скажешь.
       – Гавайи?– переспросил полковник.– Что-то слышал. Но это, по-моему, не так близко.
       – Пустяки. До  Сан-Франциско около трех тысяч миль. Я не дам вам скучать,– она улыбнулась как-то по-особенному.
      
       Той ночью Сидонин впервые (в 44 года!) спал с другой женщиной. Хотя Верочка была убеждена в его неверности, ее убежденность ни на чем не основывалась. Удовольствие быстро сменилось тревогой и неприятным чувством вины.
       Сам полковник был ревнив, и устраивал жене не раз сцены. Ничего от этого теперь почти не осталось в памяти, хотя после прощания в роковую пятницу на Малых Кочках прошло совсем немного времени. Кто бы мог подумать, что его предательство совершится в далеком фантастическом Каире, куда доносится дыхание самой Сахары!
       – Кира,  вы замужем?– спросил тревожно Валентин Александрович в полутьме.
       – Нет. Пора бы нам перейти на «ты».
       – А была?
       – Нет.  Я  встречаюсь  с  мужчинами,  но надолго меня не хватает. От этого тебе стало легче?
       Как она была в своем роде догадлива!
       – Видишь ли, я родился в  набожной семье, где измена считалась тягчайшим грехом. В Православной церкви с этим делом строго.
       – Понятно – существует разная степень измены?
       – В каком-то смысле. Больше вины на том, кто переспит с замужней женщиной. С незамужней...
       – Не так страшно. А ей?
       – Всякое болтают.– Сидонин решил дать уклончивый ответ.
       Он достал из обычного портсигара сигарету и закурил.
       – То есть для меня ничего хорошего это не  сулит, поскольку я как бы являюсь разлучницей?– уточнила догадливая Кира.– А с тебя, мой дорогой, взятки гладки?
       – Все  это  полная  ерунда,– произнес Сидонин, стараясь придать своему голосу оттенок безразличия.
       – Вдали от дома,– поддержала его Кира,– надо смотреть на вещи проще. На Западе вообще супружеская измена не входит в число преступлений. В Советах, если помнишь, жен поначалу хотели сделать общественным достоянием. Я понимаю, что ты имел в виду не человеческие нравы… Я перед Богом беру вину на себя,– сказала она тоном иронически торжественным и прижалась к нему…
       Они лежали в постели и через занавешенное прозрачной тканью окно глядели на розоватое низкое предрассветное небо. Кира переменила тему.
       – Америка – мечта всех богатых русских. Они хотят когда-либо оказаться в этом ими же придуманном раю. Один Распутин, уверяют, миллионов двадцать успел переправить.  Золотом!
       – Вместе с бабушкой русской  революции Брешко-Брешковской,– поддержал полусонным голосом полковник.
       – Не смешно. Я не исключаю. Екатерина Константиновна выклянчила много денег на борьбу с большевизмом, да и привезла с собой немало. А в последнее время денежный поток в США из СССР только увеличился по той простой причине, что многие советские чиновники при удобном случае собираются бежать,– заявила она.
       – Что за вражеская пропаганда?– рассмеялся Сидонин не очень убедительно.
       – Здесь  другой  вопрос – почему? Потому, что они уверены – Советский Союз не устоит. И Гитлер уверен. Раньше такие же настроения царили в Российской империи. И люди оказались правы.
       – Два  раза  нельзя  войти  в  одну  и  ту  же  воду,– возразил полковник вполне спокойно.
       Ему подумалось, что надо просто уклоняться от содержательного разговора до выяснения того, что у женщины на уме.
       – Допустим, что все сказанное тобою так и есть,– предположил он.–  Ну и что? Пусть думают, что хотят. Пусть воруют, сколько влезет, пусть вывозят, куда им нравится. Россия не обеднеет! Она слишком богата. Богаче всех стран, вместе взятых.
       – Я вовсе не о том,– обрадовалась Кира, что он готов обсуждать то, что ее занимало,– я – про обратную сторону медали. Значит, неизбежно нашлись деятели, которые золото, лавинообразно перетекающее в США, стали аккумулировать в одном, двух, трех местах. Иными словами, они собирают и группируют эти несметные богатства. Возможно, они уже юридически оформили, создали финансовое учреждение, куда стекаются капиталы...
       Она умолкла, надеясь на его ответ.
       – А причем здесь я?– поинтересовался полковник осторожно.
       – По всей вероятности,  ты  каким-то образом можешь привести к этому золотому сундуку. Коли так, тебе полагается солидный приз, а остальное хозяину и его подручным.
       – А кто хозяин?
       – Так  говорят. Неважно. Тот, кто будет распоряжаться капиталом. Тот, кто бросит этот золотой куш, скажем, на кон войны. И тайфун переменит направление на противоположное.
       – Очень заманчивая картина,– согласился он, вглядываясь в светлеющее небо.
       – Тебе  важно  получить свое,– настаивала Кира Бланш.– Ты сможешь жить припеваючи на Оаху.
       – Или в Полинезии.
       – Я  бы  предпочла  прекрасный  дом с участком в Монреале. Это один из самых замечательных городов. Он и вдали от цивилизации, и в самом ее центре. 600 миль до Нью-Йорка по забитой мошкарой полупустой трассе.
       – Замечательно. Я взвешу все за и против..
       – А  у  тебя нет выбора. Если ты не перехитришь своих чекистов, они от тебя избавятся. Не из-за кровожадности, просто такие тайны не могут быть достоянием общественности. Баронесса не раз мне высказывала подобную мысль…
       Сидонин задумался, потом посмотрел на нее, и к его изумлению женщина, которая назвала себя Кирой Бланш, уснула на самом интересном месте…

       Поездка заняла примерно три недели. Не везде погода оказывалась летной, и приходилось подолгу ждать. Из советской столицы до амурской Славной дыры он добирался на поезде гораздо быстрее.
       Полеты над океаном создавали непередаваемое ощущение побега от действительности, связь с земными заботами исчезала, опасность потерпеть крушение затмевала неразрешимые проблемы. Валентину Александровичу Сидонину чудилось, что он уже в другом мире и обратной дороги не будет…

       – Сан-Франциско – это Калифорния, дорогой. Русские предпочитают жить в районе Ричмонд,– наставляла Кира, наморщив лоб.– У них есть свой культурный центр. Но нам, полагаю, нет необходимости там светиться. В городе имеется Генеральное консульство СССР. Это западное побережье США. Сан-Франциско расположен, в основном, на косе,– вещала она, будто географический справочник,– между заливом и Тихим океаном. Здесь не бывает сильной жары из-за отменного дутья. Не простудись, милый… Когда-то здесь выкапывали золотые слитки величиной с кулак обычной лопатой. Отсюда железная дорога идет на восток через всю Америку…
       Она говорила так, будто хотела от него услышать: «Брось болтать, детка, я же здесь родился». Но полковник молчал.
       – Вот мы уже видим в иллюминаторе живописные холмы. Да это не холмы? Это Манчжурские сопки, но не дикие, а грандиозно обустроенные, с фешенебельными отелями и особняками… В 1936 году Сталин от имени Советского правительства через консульство в Сан- Франциско сделал запрос Белому дому о российском золоте в США. Текст запроса мне не известен,– уверяла Кира,– но ответ публиковался в газетах. В ответе говорилось, что все российские вклады находятся в частных банках, имена вкладчиков, по местному законодательству и уставу банковских организаций, разглашению не подлежат.
       – Ты хорошо подготовилась,– похвалил Сидонин.
       – Еще бы,– подтвердила Кира.– А дальше: если вкладчики сочтут необходимым передать что-либо Кремлю, то со стороны Белого дома возражений не будет.
       – Это шутка?
       – Конечно, Белый дом отшучивался.
       – Тогда в чем смысл запроса?
       – Отвлечь внимание от той работы, которая уже проводилась. Иными словами: мы попросили, нам отказали, мы успокоились, и вы не волнуйтесь. Но теперь уже не то время. Теперь время спешить.
       – В общем, интрига сохраняется,– добродушно усмехнулся он.
       – Еще какая! – кивнула Кира Бланш, беззаботно поглядывая в иллюминатор на приближающуюся землю.
       Самолет шел на посадку.
       – Что ты собираешься делать, Сидонин?– поинтересовалась она.
       – Во-первых, наведу справки о тебе, моя дорогая.
       – Это будет самое легкое из того, что тебе предстоит. Вскоре ты сам убедишься…

       Тем временем по Сан-Франциско уже прогуливался Лука. Вместо котелка на нем была фуражка морского офицера, соответствующий китель и документы. Он прибыл по железной дороге из  Нью-Йорка. А ранее с группой смельчаков, которым по неотложной надобности не терпелось оказаться в Штатах, зафрахтовал корабль в Портсмуте…

       Полковнику казалось, что самолет садится на остров: внизу со всех сторон землю окружала вода, а то, что находилось впереди, не проглядывалось.
       На летном поле международного аэропорта к трапу «Дугласа» подогнали два больших студебекера. Чиновник в униформе таможенника объявил, что в Гонолулу обнаружена холера, и пассажирам предстоит трехдневный карантин. «Мальчикам» и «девочкам» предлагалось сесть в разные машины. На вопрос – почему, чиновник невозмутимо ответил:
       – Будут брать мазки из задницы.
       Все было простенько по-американски. На возмущение публики не обратили внимания…
      
       Полковника поместили в отдельный бокс со всеми удобствами, хорошим питанием и регулярным градусником. Никаких других медицинских исследований не проводили.
       На четвертый день Сидонина вывели в длинный коридор и доставили в просторный кабинет с видом на океан и группу пальм у берега. Над пустым письменным столом на стене висел американский флаг.
       Из внутреннего помещения вышел крупный мужчина в костюме клерка похоронного бюро и широкополой шляпе. Он уселся на скромный стул, снял шляпу, положил ее на стол и представился:
       – Спецагент ФБР Генри Карпентер. Присаживайтесь, полковник.
       Валентин Александрович расположился напротив на довольно длинной деревянной скамье. Карпентер относился к тяжеловатым людям. Это выражалось во всем – в движениях, в словах, в выражении лица, в его чертах, включая квадратный подбородок.
       – Эпидемия  на  Гавайях  и  трехдневный карантин, как вы могли догадаться, вымысел. Это обычная процедура тщательной проверки для подозрительных лиц, прибывающих в Соединенные Штаты.
       – Мистер Биддл, по-моему, провел уже отчасти эту работу,– возразил полковник.
       – Именно – отчасти, как вы правильно заметили. Энтони –  человек, пожалуй, случайный,– произнес  следователь,  не  меняя сурового выражения лица.– Он попал в нашу среду случайно, если быть точным. Биддла, по российским дореволюционным меркам, можно отнести к людям высшего света, светским львам. Он  сильно проштрафился на своем поприще, и, чтобы ему не попасть в тюрьму, его припрятали сюда. Итак, с этим вопросом покончено… Вы действительно полковник штаба Московского военного округа?
       – Да.
       – Вы сотрудник НКВД – НКГБ?
       – Нет.
       – Вы знакомы с Берия и Меркуловым?
       – Нет.
       Вас инструктировал Судоплатов?
       – Я не знаю, о ком вы говорите.
       – Вы видели Сталина не на портретах и не в кинохронике?
       – Видел на Мавзолее во время демонстрации трудящихся 1 мая этого года. Я шел по Красной площади в правой крайней колонне.
       – Кто начальник штаба Московского военного округа?
       – Тюленев Иван Владимирович, о чем написано внутри портсигара.
       – Сколько ему лет?
       – В пределах пятидесяти.
       – Звание?
       – Генерал армии.
       – А вы знаете, что он уже не начальник штаба, что Сталин его отправил на Южный фронт?
       – Нет, не в курсе.
       – Чем можете объяснить?
       – Южный фронт сейчас не главный. Все усилия противника направлены на Москву. Цель перевода Тюленева – скорее, укрепление боевого духа, которого в России не хватает. В личной храбрости Ивана Владимировича я не сомневаюсь: он Георгиевский  кавалер.  Что касается полководческих способностей, в них можно усомниться. На Первой войне он дослужился, кажется, до поручика. Для человека, прожившего к тому времени четверть века, это весьма скромный результат. Сейчас же, на мой взгляд, это временное назначение. Ему на фронте в качестве командующего делать нечего.
       – Ваш перевод в Москву из отдаленного гарнизона, не кажется ли вам неожиданным, слабо мотивированным?
       – Я  служил  на  самом мощном и современном восточном форпосте России. Я не побоюсь раскрыть военную тайну, если сообщу, что там подготовлены образцовые войска, способные разгромить нацистов. Там создавались некоторые виды вооружений, не имеющие аналогов в мире.
       – Какие?
       – Я  лишь штабист, военный чиновник, организационный работник, не обладающий минимальными инженерными знаниями.
       – Япония не нападет на СССР?
       – Не посмеет. Я абсолютно уверен в этом.
       – Важное замечание. И все же Москва? Чего вы там могли им организовать?
       – Я руководил проверками не  только  армий,  но и военных округов. Возможно, Москве понадобился опыт такой работы.
       – В чем состояли эти проверки?
       – Боевая подготовка, кадровый состав, состояние финансов…
       – Позже мы поговорим об этом подробнее. Таким образом, вы не исключаете, что могли бы стать неким ревизором Западного военного округа?
       – Вполне. Моей работой были довольны. Мои отчеты отправлялись на самый верх.
       – Ваш  непосредственный  руководитель комбриг Ян Степанович Янсен, входивший в прибалтийскую группу главных чекистов, был репрессирован.
       – Служил ли Ян Степанович в ЧК, а затем в НКВД, мне неизвестно. Такие сведения не афишируют. О многих тайных сотрудниках органов государственной охраны мы, возможно, никогда не узнаем. Их не включают ни в какие открытые списки, доступные людям моего уровня и выше.
       – Хорошо, поговорим о репрессиях.
       – Эта тема весьма сложна и обширна.
       – Мне хотелось бы ознакомиться с вашим личным мнением,– настоял на своем Генри Карпентер.
       – Приблизительно до 1920 года в России, в том, что от нее осталось, царили хаос, безнаказанные массовые убийства, неприкрытый грабеж всех и вся. Чтобы восстановить хотя бы видимость какого-то порядка и контроля, использовались исключительно расстрелы. Иные средства почти никого не останавливали. Расстрелы и менее серьезные карательные меры остаются частью рычагов управления в СССР. Они породили самоволие, самовластие отдельных людей. И до нынешней войны преодолеть это не удалось.
       – Вы  хотите  сказать, что какой-то комбриг мог иметь неограниченную власть?
       – Я в этом убежден. В своей «епархии» он был царь и бог, он мог в рамках своих полномочий творить любые беззакония. Другое дело, что я уверен в порядочности лично Янсена. Злоупотребления ему приписывали, как я понимаю теперь, его завистники. Он был весьма успешный командир.
       – Где вы с ним познакомились?
       – Под  Архангельском  в  1920  году,  если  не  ошибаюсь.  Город тогда был занят англичанами и американцами. Велись какие-то переговоры. Требовался переводчик.
       – А вы разве не скрывали, что родились в Америке и владеете английским языком?
       – Скрывал. Но когда меня принимали в партию, в беседе один на один с парторгом я во всем сознался. Он велел мне ни в каких анкетах эти данные не упоминать, однако, видимо, доложил, куда следует по инстанции…
       – О чем велись переговоры?
       – Деталей я сейчас не помню. Но у меня создалось впечатление, что англичане и особенно американцы больше симпатизировали большевикам, чем Белому движению.
       – Почему?
       – Им казалось, что у большевиков больше шансов предотвратить развал России. Кроме того, большевизм – радикальное, но все же либеральное, западное движение.
       – Вы полагаете, что американцы не хотят развала России?
       – Возможно,  и хотят,  но боятся проблем, которые могут возникнуть впоследствии…
       – Вы дружили с Яковом Петерсом?
       – Нет, видел его пару раз в Ленинграде, куда меня переводом определил служить комбриг Янсен.
       – В компании Янсена?
       – В компании Янсена.
       – Эти два латыша, наверное, находились в тесном контакте?
       – Не  думаю.  Насколько мне известно, Петерс из мелкобуржуазной среды. Как мне говорили, он – артистическая, богемная натура. Предки Янсена – профессиональные военные, служившие России. Его дед участвовал во взятии Плевны.
       Воцарилось молчание. Карпентер с угрюмым видом поправил свою шляпу, лежавшую на пустом столе.
       – Теперь я выскажу свое мнение,– начал он.– Если бы у вас была особая миссия, Советы нашли бы менее опасный способ вашей доставки. Кроме того, потенциальный, а теперь реальный американский гражданин – слишком большой риск. Лично я в ваших действиях вижу в большей степени частные мотивы, нежели общественные. Русские, мое убеждение, поголовно удрали бы в Америку, если бы существовала такая возможность. А вы всегда находились под соблазном. Добавим сюда фактор приграничной кровавой бойни, в которой вы могли бы оказаться, если бы не бежали в Варшаву. То, что вы связались со своей мачехой в польской столице, вполне закономерно. А с кем еще? То, что баронесса работала одновременно на США, Россию и Германию,– какое отношение это имеет к вам? Если бы вам об этом стало известно, вы вряд ли бы стали с ней встречаться и искали бы другие способы добраться до США,–  констатировал спецагент ФБР.–  Доведя свою фантазию до экстаза, я все равно не вижу особой миссии. Сторонник этой идеи – большой писатель Роберт Шервуд. Какой он писатель, не знаю, но большой  начальник – точно. Шервуд возглавляет оперативный отдел госдепартамента. Встанем на его точку зрения. Но какой вред Штатам? Мы обречены на скорый тесный союз. Утомившись от переговоров с мистером Шервудом, и в еще большей степени с мистером Биддлом, я связался с вашим дядей, о котором навел соответствующие справки. Бенджамин Сидонин – человек богатый, член некоторых с виду сектантских, но не экстремистских организаций. Он вполне благоразумен и благонадежен, имеет некоторое влияние среди русских американцев. Дядюшка Бенджамин прекрасно вас помнит и хорошо отзывался о вашей персоне. Предположим, что товарищ Сталин попросил вас передать привет дяде – я в этом ничего дурного не вижу. Попросил ускорить необходимые поставки в Россию – ради Бога! Только ваш дядюшка с президентом не знаком, номера личного телефона Рузвельта не имеет, но пусть напишет письмо в Белый дом – писем с улицы там не читают. Повторю: мы вновь вынуждены дружить с Россией, а она – с нами… Я не исключаю, что Бенджамин Сидонин окажет вам посильную помощь в обустройстве и так далее… Основная моя задача заключается в том, чтобы вы избежали неприятных встреч с советской разведкой. Поэтому мы ограничимся неприметным наблюдением за вами, но весьма подробным.
       Генри Карпентер удовлетворенно уперся сильными руками о столешницу, взглянул бодро, но строго на полковника и продолжал:
       – У меня остается ряд мелких вопросов. Первый из них – золотой портсигар. Такой экземпляр мы впервые получили. В Америке широко торгуют русскими портсигарами, в том числе из платины и золота. Но ваш уникален. Вам его вернут… Понятно, что не без помощи портсигара вам удался побег. Это какой-то нам неизвестный пропуск в экзотическом византийском стиле? Возможно, некоторые полномочия? Я правильно понимаю его назначение?
       В кабинете было тихо, и полковник услышал шуршание какого-то записывающего устройства. Он откашлялся и произнес:
       – Вполне.
       – Как он вам достался?
       – Я уже упоминал, что руководил некоторыми служебными  проверками  и расследованиями в военной среде. Мне иногда приходилось допрашивать лиц уровня командарма. Мне нужен был допуск и к секретным бумагам, и к высокому начальству. И такого рода безделушка (в определенном смысле уникальная) заменяла мне пропуск «повышенной проходимости», открывала самые непростые двери. Этот золотой «вездеход» мне вручил генерал Тюленев. Перед самой войной проверок было много.
       – Вполне убедительно получается,–  закивал  массивной  головой со  скорбным видом специальный агент.– А почему под портретом Сталина написано «Николай Васильевич»?
       – Это  определение степени моих полномочий. Возможно, нечто иносказательное типа nota bene (NB). Это, видимо, предполагает особое внимание, почтение к той персоне, которая владеет портсигаром с таким грифом. Я исхожу из собственных догадок, потому что  сам не видел других подобных штучек.
       – Мы  изучим  подробно  этот вопрос,– веско заявил Карпентер.– Чей карандашный набросок нашли в ваших вещах?
       – Это портрет патриарха Тихона (Белавина) в его бытность  архиепископом Ярославским.
       – Мне это понятно. Видимо, я неправильно сформулировал: чьей работы?
       – Баронессы  Иды фон Вурц – второй супруги моего отца. Я не могу опровергнуть обвинения в том, что она – шпионка,– не без раздражения заметил Сидонин.– Однако Ида довольно известная художница. Ее работы выставляются в престижных залах, имеются в
некоторых музеях. Баронесса училась в Вене и закончила там Академию изобразительных искусств.
       – А  вы не  обижайтесь, господин полковник,–  отреагировал  спокойно Карпентер.– Вы использовали очень хорошее словечко «догадки». Я ведь тоже оперирую догадками, истину открывает нам лишь сам Господь Бог. Баронесса была дамой общительной, среди ее знакомых мы встречаем много влиятельных людей. Плюс Варшава – город, которым долгое время интересовались русские и немцы, а в этом веке к ним  присоединились американцы. Я могу понять ваши чувства. Баронессу убили, а причина, возможно, нам не будет никогда открыта. Первая жена вашего покойного отца жива?
       – Да,  Анна Митрофановна – моя мама. Она сейчас проживает в Ташкенте.
       – У вас ведь есть еще супруга и сын, старшая сестра, остались  и другие родственники в Советах. Что вы думаете об их судьбе после вашего побега?
       – Я вам скажу то, что не стал говорить мистеру Биддлу. Я – не обычный перебежчик. Меня подтолкнули к побегу обстоятельства.
       – Вот  как. Это любопытно,– произнес с подчеркнутым бесстрастием специальный агент.
       – Я  был  секретным  приказом командирован в Варшаву. Когда стало ясно, что Гитлер будет нас атаковать, Жуков предложил Сталину нанести упреждающий удар.
       – Слухи такие ходили. А почему выбор пал на вас?
       – После  Сан-Франциско  и  Нью-Йорка мы несколько лет жили в Варшаве (тогда еще части Российской империи). Я владею польским языком и хорошо себе представляю местный колорит. К приходу советских войск я должен был навести необходимые справки и сыграть роль некоего квартирмейстера или квартирьера, поскольку считалось, что дело будет недолгим и несложным. Но вышло, как вы понимаете, по-иному.
       – Отличный  ответ,–  похвалил  Карпентер.–  Вы  даже  удачным образом сняли недоверие к вашему портсигару.
       – Конечно,– согласился полковник и закурил.– Правда – самое лучшее средство защиты,– добавил он.
       – Несомненно. В отдельных случаях. А зачем вы взяли с собой рисунок?
       – Дядя Бенджамин очень уважал патриарха Тихона.
       – В  это легко поверить. Но что же вы – заранее решили, что удерете в Америку?
       – Я  же сообщил вам, что портрет нарисован баронессой. Она подарила мне его в Варшаве.
       Карпентер вдруг занялся сигарой, у него с собой оказались даже щипчики.
       – Решил себя хоть чем-нибудь порадовать,– попытался улыбнуться он и затем вновь нахмурился.– Значит, баронесса предполагала?..
       – Она мне предложила сделать это. И помогла.
       – О ее хлопотах я слышал,– он выпустил значительное облачко дыма.– Перейдем к империалу. Для чего он вам понадобился?
       – Монета – коллекционная. Точно такой же чеканки существует в мире всего 124 экземпляра. Витте, когда проводил денежную реформу, выпустил пробную партию, но потом пришел к выводу, что нужны монеты большего номинала при том же содержании золота. Знатоки уверяли, что она может быть оценена в пять тысяч фунтов.
       – Возможно, и ниже. Еще надо доказать, что она – подлинная.
       – В любом случае деньги для меня огромные. А в СССР ее даже хранить было опасно, не то что продать.
       – Вы ее привезли из Москвы?
       – Привез из Москвы в надежде  избавиться  от монеты в Варшаве и вернуться домой с менее опасным денежным эквивалентом.
       – В рублях?
       – Почему бы и не в рублях? Рубли даже и сейчас свободно ходят в Варшаве.
       – Это  правда. Пора нам завершать нашу дружескую беседу. Что означает короткая записка: «Послушание владыке»? Это не ваш почерк. Мы провели сравнительный анализ с анкетой, которую вы заполняли у мистера Биддла.
       Полковник достал еще одну сигарету из мельхиорового портсигара, которым он, как и раньше, постоянно пользовался. Карпентер подержал обычный портсигар в руках, раскрыл, захлопнул и вернул.
       – В  православном  вероучении  послушание – высшая добродетель, сопоставимая с подвигом.
       – Это не ответ. Кто написал эти два слова?
       – Патриарх Тихон.
       – Тихон – не владыка, а святейший.
       – Записка написана именно рукой владыки Тихона, когда он возглавлял Северо-Американскую епархию.
       – Запись довольно-таки свежая.
       – Хорошая бумага, дорогие чернила,– возразил полковник.
       – Допустим. К кому обращены эти слова?– спросил специальный агент.
       – К моему отцу. Он входил в Духовный совет из семи человек американской православной миссии. Точнее, уже епархии.
       – А зачем вообще было что-либо писать? Здесь же почти нет никакого содержания.
       – Это некая памятка. Обрядность очень сильна в ортодоксальной церкви.
       – Что за послушание?– новые вопросы никак не влияли на выражение лица Генри Карпентера.
       – Отцу  было  поручено изучить финансовую отчетность. Когда архиепископ Тихон прибыл в США, то вскоре выяснилось, что финансовые дела миссии сильно запущены.
       – Прибыл сюда, в Сан-Франциско?
       – Да, потом штаб-квартиру Северо-Американской и Аляскинской епархии перевели в Нью-Йорк.
       – Зачем, повторю, понадобилось послушание? Просто дал задание подчиненному…
       – Важнейшая  добродетель  в  Православии –  смирение. Оно, помимо прочего, предполагает неучастие ни в каком ловкачестве, а тем более, мошенничестве. Дотрагиваться душою и руками до нечистых дел – великий грех. Послушание снимает эту проблему.
       – В  Духовном  совете  епархии ваш отец представлял Уналашкинский приход на Аляске. Но на острове его очень редко видели. Александр Николаевич предпочитал проживать в Сан-Франциско или в Нью-Йорке. Чем это объяснить?
       Вопрос был неприятен полковнику. Он ответил не сразу:
       – Уналашка –  место  экзотическое,  немноголюдное,  с  суровым климатом. Это большой остров, однако в те времена он не имел почти никакого значения. Стоянка военных кораблей, дюжина домиков лесорубов, ловцов крабов, несколько алеутских поселений. Пароход приходил с материка, по-моему, раз в месяц. Церковь на берегу океанской лагуны у подножья сопки. С десяток прихожан- алеутов, порой они посещали  храм с детьми. Разговоров о вере было меньше, чем хозяйственных просьб. Заведена была миссионерская школа, там училось пять-шесть человек. На приходе обычно служили командированные из России выпускники духовных семинарий. Выдерживали год-два и перебирались поближе к цивилизации. Их сменяли другие юные батюшки. Отец заботился о приходе, но для этого присутствие его было необязательным. Кроме того, он ведал многими вопросами по всей в целом Северо-Американской епархии.
       – Хорошо, посчитаем такой ваш ответ достаточным,–  подытожил Карпентер.– Все ваши ответы могут быть проверены. И некоторые уже проверены. А зачем вам клочок бумаги, пусть и представляющей определенную ценность?
       – Это тоже подарок баронессы, предназначенный моему дяде. У дядюшки Бенджамина есть домашний музей. Он намерен его сделать публичным. Он человек амбициозный.
       – Складно получилось. Я полагал, тут набор с трудом объяснимых вещей. Ну, что же… Если я в вас ошибся…
       Карпентер не договорил, энергично встал, раздавил остаток сигары в пепельнице, которую салфеткой протер над металлической урной и убрал в ящик стола. Взял в руки шляпу и произнес будничным тоном:
       – Сейчас  вас  отвезут  в  отель  «Марк Хопкинс»  в  районе  Ноб Хилл. Место это приличное, но, на мой вкус, несколько шумное. Не я выбирал. Златовратый мост и Длинный мост, 50 или – сколько их там? – холмов в вашем распоряжении. Киру Бланш, к сожалению, вы больше не увидите. Это наш сопровождающий. Надеюсь, вы хорошо провели время?
       – Я буду по ней скучать.
       – Не сомневаюсь. Вы свободны. Я поздравляю вас с тем, что вы снова находитесь на свободной земле.
       – Благодарю вас,– ответствовал полковник.