Старен, мудрен унд дринкен

    Когда-то я уже говорил, что иногда старое кажется смешным. И это касалось, в большинстве своем, старческого маразма. Но иногда это касается и старческой мудрости. Наверное, это от того, что их мудрость кажется до неприличия банальной.   
    Впрочем, почему я завел разговор о старом? Ну, просто я хочу рассказать одну свою встречу. И эта встреча была для меня чем-то обычным и одновременно особенным. До этого я уже писал один рассказ про мою встречу с одним старым поэтом, и теперь я вновь решил накалякать нечто подобное. Да, это само-повтор. Но что я могу поделать, если моя жизнь имеет вредную привычку повторяться? Конечно, я мог бы не писать этот рассказ. Так как в нем не будет каких-либо сюжетных поворотов в 180 градусов. Все, что я могу описать- так это встречу обычного (но халявного) студента и старого путника. Впрочем, я и не ручаюсь, что в моем рассказе 100-процентная правда. Так как многие детали я мог забыть, упустить. Да, это непростительно для пишущего (или даже графоманящего) человека. Поэтому иногда я могу прибегать к своей ограниченной фантазии. Но все-таки то, что я собираюсь вам рассказать- это не более, чем обычный случай обычной жизни. И моя цель- пропитать эту обыденность смыслом, художественными красками и зашкаливающим занудством. Но довольно предисловий, приступим же к самому «словию».

                ***
 
    Это было в середине мая. День Победы уже давно отгремел всеми салютами, молодые люди уже переставали цеплять где ни попадя георгиевские ленты. Весна потихоньку собиралась покинуть наш город, оставив нас наедине с летом и сессией.
    Днем, в среду, я возвращался из института после очередных пар. Я разглядывал грязные пятна на стекле в тамбуре электрички и думал о том, как поскорее бы прийти домой и залипнуть в интернет и ни о чем не думать. Даже не думать о том, как написать очередной этюд, которые я должен писать к каждой паре по мастерству драматургии. И пока электричка лениво подползала к моей станции, одна мысль проникла в мою голову. Она была такова: «А не пора ли тебе навестить школу?».  Признаться, я в какой-то степени хотел выдворить эту мысль из головы, но решил, что выгонять не близкие мне мысли на мороз (по крайней мере, сразу) -это невежливо.
    «Навестить школу»… С тех пор, как я поступил в институт, я ни разу не переступил порога школы. Почему? Не было желания. Я стеснялся снова увидеть знакомые лица. Да и вообще я не хотел ни с кем общаться. Я интроверт. И боялся, что появлюсь не вовремя, что учителям будет не до меня. Но мысль навестить школу не собиралась меня покидать.
    Электричке оставалось преодолеть еще полметра, прежде чем он вздохнет, вздремнет и откроет двери. И к этому моменту я мысленно махнул рукой и решил: «Да чего терять? Пойду, навещу!». И в следующий же день навестил. Пришел, поболтался по школе и с учителями. Особенно с бывшей классной руководительницей болтался часов до 7-ми. Я вышел из школы и отправился домой. Но на этом мои встречи не окончились.
    Не успел я покинуть территорию школы, как я встретил по пути бывшего одноклассника. Общаясь, мы встретили еще одного, потом еще. Затем мимо нас промелькнуло еще несколько старых знакомых лиц. И несколько знакомых девиц к нам присоединилось. Мы общались о том, о сем. Точнее, в основном общались мои приятели и приятельницы, а я витал в облаках. Но это не значит, что я не выглядывал из облаков. Иногда я тоже что-то говорил.
    Для чего я вообще начал рассказ? О чем я вообще толкую? А, кажется, вспомнил. И так, пока друзья общались, а река времени ловко скользила между словами, я витал в облаках. Вернее, голова витала в облаках, покуда ноги твердо стояли на асфальте. И сквозь облачную пелену, припудренную городской суетой, я разглядел одного старика. Я уже не помню, как именно выглядел этот старик. Да и не внешностью он запомнился в моей жизни.
    Но все же давайте мы как-то более-менее конкретно представим себе этого старика. А то вы будете представлять себе какого-нибудь гнома или Гэндальфа. Моя память неуверенно подсказывает мне, что у старика короткие немногочисленные волосы, клетчатая мятая рубашка, не менее мятые спортивные штаны. Насчет ботинок память умалчивает, но не отрицает их существования и даже подтверждает. Старик был худощав, но крепок. Предполагаю, это связано тем, что свою увядающую плоть старик подпитывает 40-градусной росой. Старческую кожу покрывал загар. Из лицевых деталей припоминаются добрые, но заплывшие в нетрезвой тине глаза, большой орлиный нос и густые брови. Этот старик втиснулся в нашу компанию.
    Когда я его заметил в первый раз, он неспешно бродил вдоль жилого корпуса. Чуть позже он стоял уже рядом с нами, возле входа в маленький магазин, который располагался в том же жилом корпусе. Он крепко держал за руку молодого человека около 19-ти лет (мой ровесник, по сути). Он, грустно улыбаясь, что-то бормотал юноше, тот без особых эмоций кивал в ответ. Я думал, что молодой человек был родственник старику. Может, сын, может, внук, может, племянник. Но теперь это предположение кажется ошибочным.
    И вскоре этот старик аккуратно вошел в наш молодой круг общения. Он нас о чем-то спросил. Наверное, сколько время. Или просто «О чем болтаем молодые люди?». А, он спросил чуть ли не каждого: «Вы, ребят, курите?». И мы, мол, нет. Старик пытался поговорить с кем-нибудь  из нас. И вот, он приблизился ко мне. Я не могу вспомнить точно, что именно я чувствовал в тот момент. Одно я могу подтвердить точно: старик не вызывал никакого страха. Я верил, что ничего плохого он мне не сделает. И это несмотря на то, что алкоголь из его рта доносился громким эхо. И это тот редкий случай, когда я не опасался пьяницы. Не то, что бы я каждый день встречал нетрезвых персон, но тех «дринкующих», которых я встречал до этого, не внушали мне доверия. Честно признаться, такие существа пробуждали кипящую дрожь в коленах. И сколько раз они бы ни говорили «Ну подойди, не бойсь…», я буду держаться от них на расстоянии. Потому что боюсь.
    А этого старика я не боялся. Почему- я не знаю. Наверное, не только от того, что он старик. Он хоть и не молод, но по его хватке я понял, что он все-таки сильнее меня. От него веяло чем-то еще, помимо запаха спиртного. А вообще, когда он ко мне подошел, он спросил: «Ты вот куришь?». Я ответил: «Нет».
-И прально,- старик кивнул.-Вот я курю и знаешь…
    Он нахмурился так, словно пытался спрятать глаза под густыми бровями.
-Вот… вот гадость… Дрянь сплошная,-говорил старик.
    Он размахивал рукой возле лица, будто развеивал мерзко пахнущий дым вокруг себя.
-Вот я курю… и не надо,-старик качал головой. –Ой-х, знаешь, дерьмо такое, мерзость. Не губи себя. 
    О том, что куренье- это яд, я знал еще с детства благодаря советскому мультфильму «Остров сокровищ».
-Вот знаешь,-хрипло твердил старик. – Вот эти вот… не надо это все… Ну, зачем губить?... Ну, вот ты…
    Он взял меня за руку. Не схватил, а именно взял. И взял крепко. В который раз незнакомый старик берет меня за руку. То же самое было у меня при встрече с поэтом и кинодраматургом из Свердловской киностудии Леонардом Петровичем. Наверное, это какой-то ритуал среди людей, преодолевших тропу жизни. Для них взять за руку более неопытного путника жизни- это как соединение двух проводов. Наверное, происходит какая-то передача энергии. Старик через тепло руки передает всю боль и все счастье, которое накопилось в его теле за минувшие годы. Это, может, бред, но я так предполагаю. Его ладонь передавала энергию, а моя ладонь стеснялась его принимать. Да, я чувствовал себя неловко, человек все-таки незнакомый. Но я не стал вырываться. Может, и зря. Мало ли что я мог у него подцепить. Хотя… После этой встречи я не претерпел никаких изменений: я как был неадекватным меланхоликом, таким и остался.
    А между тем, этот старик что-то бормотал мне хриплым голосом. Я был немного в исступлении. Поэтому не все слова, которые я слышал отдельными кольцами, я смог соединить в одну цепь. Я помню такие слова из уст старика: «Вот папа мой… он немец… И да, он был… Но чего уж…». А может, моя юная память обманывает меня и корчит из себя старого маразматика? Да, мне могли послышаться такие слова, или я их мог выдумать для этого рассказа. Но все же я помню абсолютно точно, что этот старик хоть и неплохо говорит по-русски, но имеет немецкие корни. Он сам то ли наполовину, то ли на треть немец, и предки его были немцами. И папа его был фашистом. Сам старик фашистом не был. Оно и понятно, он был не настолько стар на момент нашей встречи.А кем работал этот старик- мне неизвестно. По-моему, он был врачом. А сейчас- увлажняет спиртным иссыхающие года.
-Но ты, главное… это… если я немец… то ты не это, не думай обо мне ничего такого. Ну немец я и немец,-горячо бормотал старик. При этом он много моргал, мотал головой и не отпускал мою руку.
    Мне-то было все равно, немец он или нет. Как бы я не одобрял тогдашние действия фашистов, мне кажется по-детски глупым каждому немцу пририсовывать свастику. В конце концов, каждый человек способен убить другого человека, в независимости от того, фашист ты или нет. В конце концов, фашисты слишком хорошо умели слушать приказы начальства и исполнять их любой ценой. В исполнительности и уважении к законам есть свои положительные качества. Правда, чрезмерное послушание может реконструировать человеку в машину для убийства. Да, мне об этом легко рассуждать, потому как ни разу не испробовал свинца, не терял крови или близких. И, если бы я хоть на несколько минут (или даже секунд) оказался бы в центре тех кровавых и жестоких событий, мои рассуждения были бы иными. Я такого не исключаю. Но в любом случае, этот старик не виноват в том, что в его семье, в его национальности и государстве были фашисты. Не заставляйте меня говорить такую заезженную фразу, как «Мы выбираем друзей, но не выбираем семью».
    Негодяи. Все-таки заставили.
-Ты, главное, береги… чтоб семью там берег, и жену…-старик снова мотал головой. – Чтобы все… понимаешь… все… нужно защищать… Семья, понимаешь, дети, жена, родина. Все это нужно защищать… Тебе все-таки отцом быть… Женщин, главное, береги… Они же… Они же… Они все… Они наше все… Они наша святыня… Их беречь нужно.
    Старик свободной рукой махал на моих бывших одноклассниц, которые продолжали общаться между собой. В этом было для меня что-то забавное. Ведь как этот милый русский немец не обожествлял моих знакомых девушек, но он кое о чем не подозревал. Эти милые дамы уже давно впали в дурацкую депрессию, стали покуривать и попивать. Как бы я их не уважал, но не буду скрывать этого факта. Хотя немец прав. Их нужно беречь. Хотя бы от самих себя. Впрочем, все люди умеют себя портить, а сберечь их от самих себя очень трудно.
-Береги их, они самое ценное, что есть,-продолжал старик. - И земля, и родина… Каждому надо защищать… Ну, ты понял?
    Признаться, во мне пробивалось желание посмеяться. Улыбаться и хихикать узким взглядом- это единственное, что я мог себе позволить. Да, русский немец чем-то забавлял, но обижать его не хотелось. В нем кипела такая приятная 40-градусная доброта, что хотелось даже ответить взаимностью. И я старался его слушать.
-Да,-ответил я.
-Дэээ…-старик, закрыв глаза, снова мотнул головой.- Че ты понял? Ниче ты не понял… Ну че ты вот понял?
-Что нужно защищать все, и семью…-говорил я.
-И родину, и родину тоже,- бормотал старик. –И женщин тоже. И если какие проблемы, запомни: дом 902, квартира 74, Павел Арнольдович. Если какие проблемы, помогу…
    Я был очень польщен, что незнакомый старик предлагал мне помощь в личной жизни. Наверное, он всем предлагает свою помощь. И не исключаю, что для этого он пускает в ход одну медицинскую жидкость. Либо старику очень одиноко, и ему нужна компания для пьянки, либо он и вправду хочет кому-нибудь оказать помощь, чтобы встречать смерть было не так стыдно. А может, и все одновременно.
-Извините,- вмешался в наше общение поколений один из моих бывших одноклассников. – Можем мы его забрать?
    Речь шла обо мне.
-Ну,-ответил на это старик и отпустил мою руку.
    Я потихоньку влился в круг своих товарищей. Старик что-то еще хотел сказать нам, но понял, что только мешает. Поэтому он решил попрощаться с нами и протягивал руку каждому из нас. Но ребята отходили в сторону. Я даже не помню, протягивал ли он руку мне. Если да- мне ничего не мешало пожать ему руку во второй раз. Если я от него чем-то заразился, то уже нечего терять.
-Ну извините… просто… просто я немец. Немец. И че? Я ж тоже имею слабости, привычки…
-Например, бухать, как и все остальные немцы? - съязвил один из моих бывших одноклассников.
-Ну чего ж ты?...-грустно возмутился старик.
    Несколько мгновений старик и мой товарищ вели молчаливую борьбу взглядов. Старик печально глядел на моего товарища. Молодой оппонент смотрел на него с наглой улыбкой. Поединок быстро закончился. Старик махнул на это все рукой и поплелся, куда старческие глаза глядят.
-И правда, чего ж ты так? -сказал я своему товарищу.
     Все-таки фраза про пьющих немцев несколько странновата. Мне кажется, бухать может каждый. Про нашу страну же тоже говорят, что в ней русские постоянно хлещут водку и самогон. Чем, в таком случае, мы лучше немцев?
-А все-таки, персонаж он интересный,- сказал я самому себе.
-Да ну,-услышал я от своих товарищей.
     Интересно, если мои друзья и знакомые, которые были на этой встрече, читают эту писанину, обижаются ли они? Надеюсь, что нет. Ведь, получается, что я их выставляю в каком-то негативном свете. Мне кажется, в каждом автобиографическом рассказе есть большой соблазн обелить себя, очерняя окружающих. В подобных историях очень хочется выставить себя ангелом или праведником, остальных смешивая с черной и серой грязью. Надеюсь, что я таковым себя не нарисовал. Ведь в этой ситуации я, по сути, вел себя никак. Если я и покрыл людей вокруг себя грязью, то я и сам мало чем от этой грязи отличаюсь. А ведь я подвожу свой рассказ к финалу. Ведь незадолго после того, как ушел старик, мы разошлись по своим делам.
     Вижу, вы несколько разочарованы. Не стесняйся, дорогой читатель. Видно по твоим уставшим глазам, что разочарован. Ведь, по сути, это вся история! Здесь не найдется места перипетиям, по-настоящему напряженным сценам. Вообще жизнь замкнутого и серого меланхолика часто идет вопреки законам драматургии. Мало, когда случаются действительно примечательные события, а те, которые происходят, так или иначе приходится осмысливать. При этом, не исключено, что я мог тот или иной случай переделать в угоду литературе. Но все, что я запомнил, я старался перенести на электронные страницы в Word-документе. А теперь подведу к заключению.
     Попрощавшись со своими товарищами, я пошел домой. Я не пожалел о том, что вчера решился «навестить школу». Иначе я бы не встретил своих старых знакомых и друзей, и не встретил бы этого старика. Не знаю, может, вы и каждый день видите пьяниц, несущих всякую чушь. Но лично я никогда не видел прежде старых русских пьяных немцев, которые еще и проповедуют старые истины. Для меня это в новинку.
     И вот что меня интересовало: неужели это все? Ведь старик много прошел, многое пережил, и все, что он смог мне донести, так это уже набившее оскомину «любить и защищать родных, друзей и родину»? Неужели это все то, что старое и мудрое поколение может передать своим сынам? В этом вся мудрость старого путника (пускай и пьяного)?
     Знаете, кажется я понял причину своего возмущения. Проблема вся в том, что я молодой. И с каждым разом молодежь становится наглее из-за того, что стало проще жить из-за электроники и компьютеризации. И пока я молодой, и пока мое тело не глотнет боли, я не смогу понять, насколько это бесценно- любить и защищать. Я еще молодой, а мир вокруг меня- чрезвычайно старый. И небо, и земля, и воздух, и вода, и мораль- все это древность. Но древность- это экспонат. А экспонаты ценят и находят в них свою силу, красоту и мудрость.
     Я помню, в тот вечер было прекрасное, закатно-лимонное небо с рваными черно-золотыми облаками. От него веяло уютом и спокойствием. А ведь это небо гораздо старше всех людей, живущих сейчас и не живущих теперь. Но оно прихорашивается каждый день. Ночью небо спит, укрыв лицо звездной маской. Утром оно умывается холодными лучами заката. Днем оно меняет себе грим- то добавляет пасмурной туши, то красит солнечный румянец, то пудрит себя облаками, то просто оставляет лицо чистым и лазурным. А вечером небо отдыхает, расслабляется, и весь его грим, украшения сползают к горизонту. И небо готовит ночную маску, чтобы передохнуть и подготовить новый грим к следующему дню.
     Да, небо переменчиво и постоянно одновременно. Как и человеческие ценности. Вроде что-то и меняется, но кое-что осталось прежним. А возможно, ничего не меняется. Это только мы, молодые, решили, что поломаем систему и поменяем ценности. Но я не уверен, что у нас получится. Мы не можем заставить небо жить другим режимом. Мы не можем пойти против самой природы, так как она старше нас. Если мы уничтожим все земли, деревья и прочее, и покроем все асфальтом и электроникой- не факт, что мы долго проживем. Ведь получится, что питаться будем только химией и какими-нибудь проводами.
     А человеческие ценности стали частью природы. Если мы и против них пойдем, то что же получится? Пойдем против тех самых «люби и защищай»? Будем за «ненавидь и уничтожай»?
            
     Возможно, именно поэтому немец мне стал твердить, что нужно любить и защищать. Возможно, он чувствует себя виноватым. Ведь его народ под предводительством сумасшедшего художника пытался пойти против этих ценностей. И в результате, от этого пострадал весь мир. И старый мудрый русский немец надеется, что молодая кровь не повторит подобную ошибку. Правда, молодая кровь- чрезвычайно непоседливая, и нередко она жаждет драки. И поэтому на вечную и простую мудрость стариков молодые отвечают безразличным фырканьем.   
     Я еще молодой, и, только преодолев большие дороги, может, я пойму это все. Может, со временем я пойму насколько в этом «люби и защищай» заложено много глубокого и ценного. Но когда я это пойму, я стану таким же стариком, как тот русский немец. И я буду пытаться донести всю глубину в этом «люби и защищай» молодому поколению. А оно будет, в лучшем случае, лишь улыбаться и высокомерно щурить глаза. Будет досадно, что моя пережитая боль и добытая страданиями мудрость никому не нужны. И я начну пить, но пытаться хоть что-то донести сынам. И я стану таким же, как русский немец. Старен, мудрен унд дринкен. Ну натюрлих! Что еще можно сказать.

    
                Конец.