Сорванная свадьба

     Петька Мельников, молодой тракторист из небольшой нижегородской деревушки, был парнем покладистым и незлобливым. Чаще всего его видели копающимся в моторе старенькой "Беларуси", приткнувшейся подле полисадника его дома.
     Взрослые обычно обращались к нему с просьбой - кому огород вспахать, кому дрова привести из леса, кому - сено с покоса... Обычно он никому не отказывал, но привычную в деревнях мзду - бутылку водки или самогона - категорически не принимал, ибо был закоренелым трезвенником. А особо настойчивым доходчиво объяснял:
     - Не хочу, чтобы в доме была эта отрава. Отец соблазнится и, Бог знает, чем это закончится в семье!
     Проходившие мимо одинокие девчонки приветливо здоровались, обменивались с Петром парой-тройкой незначительных фраз. Но если их было двое-трое, девки дурашливо задирались, обычно напевая одну и ту же песню:

                Прокати нас, Петруша, на тракторе,
                До околицы нас прокати...

     Чаще всего Петруха предлагал:
     - Только по одной и только до околицы. А не забоитесь?
     - Да с тобой хоть и за околицу, - отвечали озорницы.
     - Ну, так в чем дело? Прыгай одна в кабину и вперед...
     На что шалуньи обычно отвечали:
     - Да мы еще не решили, кто из нас первой будет!
     - Ну, так решайте скорее, а то найдется смелая и запрыгнет...
     Обычно все этими шутками и ограничивалось: вся деревня знала, что Петро безнадежно влюблен в бывшую одноклассницу Дашутку, встречающуюся с другим парнем и не обращающая ни малейшего внимания на сердечные воздыхания Петра.
     Так и катились чередой день за днем. Промелькнуло лето, в трудах незаметно проскочила и осень.
     А уже зимой, перед самыми Святками, Дашутка со своим возлюбленным решили пожениться.
     Вот тут-то с Петром стало твориться что-то невообразимое. Всегда спокойный и уравновешенный, он словно взбесился и начал откалывать такое, что было совершенно не похоже на него.
     Началось с того, что он подрался с женихом Дашутки. Кто из них был зачинщиком драки, так и осталось тайной.
     Никита, жених новоявленный, перед тем, как ввести молодую жену в свой дом, отремонтировал его, даже покрасил забор и самолично смастерил и установил новые резные ворота - пусть, мол, молодая въезжает в свое новое жилище, словно в царские хоромы!
     За неделю до свадьбы Петро на своем тракторе своротил их, проехал по упавшим створкам, обезобразив их окончательно и бесповоротно. Какая драка между парнями произошла, не описать! Мужики взрослые да крепкие едва разняли буянов. Петро же объяснил случившееся случайностью - ему, видите ли, попалась на дороге колдобина, вот трактор и повело. С кем, дескать, не бывает!
     Свадьба Дашутки и Никиты готовилась знатная. Из просторной избы Дашуткиных родителей вынесли едва ли не всю мебель и расставили столы, ожидая не менее полусотни приглашенных.
     Мать невесты и три ее приятельницы хлопотали на кухне, готовя угощение, отец с Дашуткиным более младшим братом устанавливали лавки вдоль столов - на такую ораву гуляющих никаких стульев не напасешься!
     К назначенному времени стали стекаться приглашенные, неся с собой укутанные в платки и шали подарки молодым. Народ кучковался на улице перед домом, ожидая, когда приедет жених со своими родителями.
     А они не заставили себя ждать. К дому невесты подкатили сани, в которые была впряжена чудом уцелевшая после распада колхоза лошадь Зорька, а сами сани были усланы роскошными шубами, оставшимися, видимо, еще от бабки и деда жениха.  Само собой, и дуга, и оглобли, и обводы саней были обвязаны цветными шелковыми лентами, явно купленными не в местной крохотной лавке, а в самом районном центре.
     Прибытие жениха встретили такими радостными криками. что перепугали Зорьку и полностью заглушили гармошку Лени-пастуха, пытавшегося на своем раздолбанном инструменте изобразить некое подобие марша Мендельсона.
     Окружившая жениха толпа, уже изрядно подзамерзшая на морозе и  утомленная предвкушением серьёзной выпивки. быстро втянулась в дом, оставив на улице только Зорьку с санями. Именно на ней жених намеревался отвезти невесту в свой дом. Лошаденка, укрытая попоной, смиренно стояла, меланхолично пожевывая овес из торбы, подвешенной к ее морде.
     А в доме в это время началось раскручиваться гулеванье. Едва гости расселись по столам, начался всеобщий гомон - каждый что-то говорил, но видно было, что говорящего никто не собирался слушать - мысли всех были сосредоточены на дальнейшем действе.
     Порядок навел тамада - бывший колхозный бригадир. Постучав вилкой по графину с водкой, он произнес путаный спич, призывая отметить столь праздничное событие в жизни молодых и не менее редкое в их деревне.
     Под крики "Ура!" гости опорожнили первые рюмки, после чего лениво поковырялись в тарелках, с нетерпением ожидая тоста следующего выступающего.
     Ну, а дальше все покатилось по уже заведенному сценарию: тосты перемеживались криками "Горько!", означавшими, что настало время принятия следующей дозы веселящего напитка.
     Правда, некоторые, особо жаждущие и ретивые из гостей опрокидывали свои рюмки, не дожидаясь, когда молодые завершат, наконец, затянувшийся, по их мнению, поцелуй.
     В разгар веселья, когда подвыпившие мужики и бабы еще не порывались петь и не лезли целоваться со своими сватьями да шуринами, со стороны улицы послышался едва различимый в общем галдеже звук тракторного двигателя.
     Одним из первых его услышал Никита, сидевший довольно напряженно и ожидавший, что его несостоявшийся соперник, естественно, не приглашенный на торжество, непременно выкинет какую-нибудь пакость.
     Звук мотора становился все ощутимей. И вот уже в проёме окна показался знакомый трактор "Беларусь", напрямую кативший в сторону дома, где шло пиршество. Не успев сообразить, что может произойти, Никита и гости увидели, как огромные задние колеса трактора наехали на разукрашенные сани, превратив их в груду развалин.
     Испуганная Зорька задергалась было в оглоблях, но, освобожденная от саней, отскочила в сторону от пыхтящего чудовища. Трактор остановился и заглох - тракторист, видимо, поостерегся и поберег перепуганную лошаденку.
     С криком: "Ах ты, сука!" Никита пулей выскочил из-за стола и метнулся на улицу.
     Осоловевшие не столько от выпитого, сколько ошарашенные необычностью происшедшего, гости не сразу сообразили, что им следует делать в такой пикантной ситуации.
     А тем временем перед домом разворачивалась настоящая Куликовская битва, где насмерть дрались деревенские Челубей и Пересвет.
     Парни хлестались не на шутку. Выскочившие на свежий воздух гости во главе с невестой стали свидетелями жуткого зрелища. Лица обоих парней были в крови, одежда порвана и с их стороны неслась такая матерщина, что даже бывалые матерщинники удивленно качали головами.
     Немая сцена длилась недолго. Кто-то из женщин истошно взвизгнул:
     - Мужики, что вы стоите? Они же поубивают друг друга!
     И только тут до мужчин дошло, что это не привычная уличная драка двух подвыпивших парней, а смертоубийство. Гуртом навалились они на дерущихся и с трудом растащили их.
     Петро стоял спокойно и не дергался. Видно было, как по его щекам стекает кровь вперемежку со слезами. И чего было больше - крови или слёз, трудно было понять...
     Подошедшие к нему родные тетка и дядька, бывшие в числе приглашенных, бережно взяли его под руки и со словами: "Все, все, Петенька, все! Пошли, милый, домой!", повели его с места побоища, изредка оглядываясь и неодобрительно поглядывая на растерзанного жениха.
     А тот стоял, тяжело дыша и без перерыва изрыгал вслед противнику угрозы:
     - Попадись мне еще, сучонок, я тебе... Мать-перемать, в Бога, в душу...
Даша на тебя х... положила, вот ты и злобишься...
     Рукав специально сшитого к свадьбе костюма был оторван, пуговицы белой рубашки валялись где-то в снегу, торжественный галстук перекручен и криво болтался на обнаженной и окровавленной груди...
     Несколько успокоившись, Никита обратился к невесте:
     - Даша, он...
     Та не дала ему договорить.
     - Пошел ты знаешь куда? - сердито выкрикнула она и, резко повернувшись, ушла в дом и заперлась в своей комнате.
     Растерянные гости потоптались некоторое время на морозе, а потом, стыдливо заходя в дом и взяв верхнюю одежду, стали молча расходиться по домам.
     В зале, где только что гремело веселье, было пусто и как-то трагично, словно здесь только что отметили похороны. Растерянно стоя в середине комнаты, Дашина мать растерянно проговорила, имея в виду Петруху:
     - Ну, натворил дел, черт бешеный!..
     - Я бы на его месте также поступил, - возразил сын и глянул на отца, словно ища у него поддержки...