Глава 5. Бунташный век

Про исторический процесс и российский наш прогресс

Глава V. Бунташный век

Михайло – первый был Романов,
Кто стал Россией управлять,
Но я обманывать не стану,
Кто помогал скипетр держать.

А дело в том, что Филарет –
Его отец был патриархом,
И не жалел давать совет
Своему юному монарху.

За годы своего правленья
Чем стал известен Михаил?
В стране настало замиренье –
Боле ничем не удивил.
Ключевский ведь о нем писал,
Историк русский, и не зря:
– Тогда страной, мол, управлял
Не один царь, а два царя.

Один, понятно, кто такой,
Умом неочень, но послушен,
А главный-то – отец родной,
В правленье он вложил всю душу.

Вот Алексей – другое дело,
Сын явно вышел не в отца:
Русоволосый, тучный, лицом белый,
И с бородою в пол-лица.
А как обманчива же внешность,
В делах царь-батюшка был крут.
Он отвергал в делах поспешность,
Меняя пряники на кнут.

Одно Соборно Уложенье,
Чего уж там и говорить,
Оно ведь приняло решенье
Крестьян навечно закрепить.
Навечно стал крестьянин барским,
Холопом, с участью раба;
Веленьем высочайшим, царским,
Что у народа за судьба!

Не сам народ судьбу решал,
Как это часто на Руси,
А кто в богатстве утопал,
Чего же можно с них спросить…

Царь Алексей везде вникал,
Судом Верховным даже ведал,
Когда ж он, бедный, только спал,
Когда, несчастный, он обедал?

Но шутка шуткой, а серьезно –
Дел было впрямь невпроворот,
Взять армию – одни лишь слезы,
Как защитить страну, народ?
Полки совсем иного строя –
Драгуны, рейтары, солдаты,
Не дешево все это стоит,
Но сколь оправданы затраты.

Ну, ладно, с войском закрутилось,
Пусть и небыстро, и неспешно.
А дальше вот что приключилось:
Сам царь занялся делом грешным.
Да, но в каких таких грехах?
Нет, о плохом думать не стоит,
И царь, и Никон-патриарх
Вопрос подняли об устоях.

В священных книгах накопилось
Столь разногласий о ту пору,
Что духовенство всполошилось:
Опять пришла пора раздору.

Две глыбы церкви православной,
Друг другу объявив войну,
В своей борьбе, подчас не равной,
Враз раскололи всю страну.
Шел Аввакум за старину,
За веру прадедов и дедов,
Сей протопоп ставил в вину,
Что Никон веру в Христа предал.

Тех, кто пошел за Аввакумом –
Мол, ничего нельзя менять,
Греховно даже о том думать.
… Их начали травить, гонять.

Сам Аввакум брошен в темницу,
И на костре закончил век.
Не грех таким и поклониться, –
Не предал веры человек.

А Никон, празднуя победу,
Быть может, бедный, и не знал,
Но уж, конечно же, не ведал,
Что и себе яму копал.
Он возмечтал главней царя
Власть патриаршую поставить,
А оказалось, мечтал зря –
Не станет царь вдвоем с ним править.

Лишился Никон всех регалий,
Без почестей, наград остался,
Беднягу из Москвы изгнали,
Чтоб знал, на что он покушался.

А тех, кто веру не предал,
Почти три века шельмовали,
Кто жив остался, устоял,
На реку Керженец бежали.

Дошли они и до Сибири,
Найти мечтая Беловодье,
Где все живут в согласьи, мире,
Где нет вражды и греховодья.

Мы к этой теме, будет время,
Не раз еще с тобой вернемся,
Нас ждет уже другое бремя,
«Бунтарностью» всерьез займемся.

Конечно, тяжело в неволе,
И это страшная беда,
Но как, скажите, жить без соли,
Пусть даже в доме есть еда?
Сей казус, нам-то он не ведом,
Сегодня соли пруд пруди,
А в век семнадцатый – все беды,
Спаси от них нас, Господи.

Все и случилось из-за соли,
Боярский люд решил нажиться,
Богатства не хватало, что ли,
Давай над ценами яриться.
Уж поднимали, поднимали,
Народу стало невтерпеж,
И сотни глоток проорали:
– Боярской кровушки даешь!
И в дикой радости топили,
На части нечестивых рвали,
И никого, слышь, не щадили.
Царь Алексей Романов сдался.
Налоги снизили и цены,
Народ еще поволновался,
Но очень рад был переменам.

Но на Руси ведь как бывает?
Вроде закончились все беды,
И вдруг спокойный мир взрывает
Бунт страшный, под названьем «Медный».

Был он не долгий, но кровавый,
Погибло очень много люда,
Царю он не прибавил славы,
Народ же упивался самосудом.
А что ж все-таки случилось?
А ларчик просто открывался,
Все серебро вдруг заменилось
Деньгой, что медью назывался.

Все цены резко вздорожали,
Тут уже город не сдержался.
Тысчонок десять враз собрали,
И сей отряд к царю подался.

Не будем думать и гадать,
Хотя царя Тишайшим звали,
Но он отдал приказ стрелять,
Приказ с усердьем исполняли.
Да, горько, что народ побили,
Царь вынужден это признать,
Деньгу из меди отменили,
Дабы народ не волновать.

Да как же не бывать волненьям?
Ну, ладно, соль, ну, ладно, медь,
Так ведь Соборно Уложенье
Определило, чтобы впредь
Крестьянин стал почти что вещью,
Могли продать, дарить, менять,
Принадлежать хозяину навечно,
И уж, конечно, не роптать.

Первым от этого взорвался
Неспешный, гордый Тихий Дон,
Смутьян там смелый оказался,
А звался Стенька Разин он.
Вначале с крепкою ватагой
Пошел по Персии гулять,
Всем показать свою отвагу
И «рухляди» сполна набрать.
Княжна персидская на горе
Попалась взору атамана,
Чтобы не злить друзей, он в море
Княжну бросает рукой пьяной…

На Дон вернулись, отдыхают,
Но Стенька бросил клич: «Пора!
Нас, казаков, так притесняют,
Пойдем спрошать о том царя».
Собраться было им недолго,
Казак – он есть всегда казак,
Вначале ринулись на Волгу.
– Будем гулять, да еще как.
Царицын, Черный Яр, Самара,
А уж потом, потом Симбирск,
Это не драка, и не свара –
Это народный бунт и риск.
И, проклиная свою долю,
Шел люд на Волгу умирать,
Добыть хотели себе волю,
Хотя и знали – не видать.

И точно, многих показнили,
Лихой призыв «Сарынь на кичку».
Войска царевы потушили
Степанов бунт, как тушат спичку.

Пытали Разина нещадно,
На Красной площади казнили,
Мне жаль Степана, но отрадно –
Героя помнят – не забыли.

«Бунташный» век на том кончался,
В столице радостно вздыхали,
А я, мой друг, как мог, старался,
Чтобы о нем вы больше знали.

(продолжение следует)

А. Бородин.