В роди Парижа снимается Львов

Предисловие
Я написала эту статью более десяти лет назад. Оказалось,она и о сегодняшнем дне ( день и дно) Украины. А я пишу и пишу поэтические репортажи вслед нынешним событиям. Полсотни стихотворений. Желающих прочесть отсылаю на мою страницу на сайте "стихи.ру".  И вспомнилась мне эта моя давняя статья из газеты "Донецкий кряж". Перепечатала её газета "Труд".
Лаврентьева Елена Фоминична

               
                «И поистине, для того, чтобы разрушить такую великую империю, основанную на крови столь доблестных людей, потребна была немалая низость правителей, немалое вероломство подчиненных, немалая сила и упорство внешних захватчиков…»
                Николо Макиавелли



 В РОЛИ ПАРИЖА СНИМАЕТСЯ ЛЬВОВ

  Очень большое самообладание надо иметь «при виде всего, что совершается дома». Поднимешь телефонную трубку, а там оживленный разговор о валюте. Один консультант уверял меня, что мой номер – это номер его фирмы, и он пользуется  этим номером давно. «Ах, вот почему у меня не работал телефон!» – воскликнула я, и голоса не стало. Почти год мелькали экраны телевизоров в нашем доме. Не поймешь, кто выступает: Ельцин, Кравчук, Назарбаев? Все на одно лицо и, что ужасно, смахивают на Гамсахурдиа. И ненависть, ищущая, на кого бы излиться. И,  вранье, вранье, вранье. Уже обобрали, уже вывернули душу – что еще? Осталось только отнять жизнь. И после этого – в захлеб  хвалят перемены! Обиднее  всего, что можно было бы и не испытывать на собственной шкуре то, что мы теперь испытываем. Далекий от политики человек, я, тем не менее, вижу нелепость  новых деятелей. Все беднее жизнь, все кипучее «общественные» страсти. Возникают все новые и новые «поводыри» общества. От их числа ум за разум заходит. В Украине больше чем где бы то ни было партий. И самый тяжелый кризис. Такая обратно пропорциональная связь. Бедный здравый смысл совсем стушевался.

Испепеляющие годы!
Безумья ль в нас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы
Кровавый отсвет в лицах есть.

    Написано 8 сентября 1914 года. Все уже было. Мы идем по новому кругу, не воспринимая уроков истории. «Каждое поколение,  –  писал Томас  Карлейль,  –  имеет свою собственную веру и смеется над верой своих предшественников, что весьма неразумно». И нет ответа на вопрос Блока: «Доколе матери тужить? Доколе коршуну кружить?»  Между тем истина – не за семью печатями. Надо быть слепым, чтобы ее не видеть. Не только из-за дороговизны, но и следуя инстинкту самосохранения, многие люди уже не читают газет и не смотрят политических программ телевидения. Они уже поняли то, что кратко сформулировал более двух веков назад Джонатон Свифт: «Партии – это безумие многих ради выгоды единиц». Как ни включу радио, выступает депутат Заяц и говорит либо о том, что видел за рубежом (катаясь на наши, налогоплательщиков, деньги), либо – о предстоящем распаде России (тоже на чьи-то – чьи? – деньги). Тайная и явная мечта не одного Зайца. Это ли не навязчивая идея? Одержимых не страшит даже ужасные последствия, если бы распад случился. Не понимают, вне себя от ненависти. Включаю телевизор, писательница Раиса Иванченко говорит, что надо затянуть потуже пояса. А естественное желание людей иметь хлеб насущный на каждый день называет с отвращением «колбасной философией». Да кто ее ест теперь, эту колбасу? Кому она по карману? Ну, призови Кравчука жить без колбасы и сала! Нет, к народу претензии. Уже смертность выше рождаемости. Уже у детей обмороки в школах. Но что это в сравнении с прекрасной националистической идеей! За ценой не постоим! А всех благоразумных объявим врагами нации, «стадом», могущим «жить только в хлеву» по определению безумной московской демократки Новодворской. Демократка, презирающая демос, народ то есть, это что-то патологическое. За что же презирает? Он не оправдал ее надежд. С девятнадцати лет она мечтала о вооруженном народном восстании против власти, а народ не восстал. И СССР распался не по ее сценарию, мирно, а  «была необходима вооруженная борьба».  Поэтому  госпожа Новодворская пишет статью «О национальной подлости великороссов» и печатает ее в Украине, ожидая, видимо, аплодисментов. Но они были жидкие. Из интервью с этой дамой в киевской газете «Независимость», от 2 февраля, я узнала, что у жителей  Востока Украины сильно «искажено сознание» и что оуновцы  «совершенно правы». Да и, вообще, большинству населения нужно только «ярмо и хлев». Нам остается одно  – устыдиться. Или нашей народнице найти себе другой народ, у которого нет пословицы: худой мир лучше доброй ссоры.  Возникает вопрос: зачем ей понадобилось ссорить русских и украинцев?  Кто ее надоумил?
    Когда-то и я задерживалась, чтобы послушать, о чем говорят на митинге. Но редкость разумных речей, присутствие одних и тех же странных личностей образумили. То же и с чтением газет. Не хочется натыкаться на варианты бредовых идей, оскорбляющих ум и чувство. Но нельзя не думать о том, что с нами происходит. Словно в поисках ответа, стала я перечитывать «Французскую революцию» Карлейля.  На рубеже 19 и 20 веков имя его хорошо было известно в России. В 1991 году издательство «Мысль» выпустило «Историю» стотысячным тиражом. Это тихое событие, возможно, важнее всех тех происшествий, о которых круглосуточно говорят средства массовой информации. Трудно было бы переоценить отрезвляющее влияние книги на разгоряченные умы, если бы мы действительно были самой читающей страной.   Невольно согласишься с утверждением Ницше: «Величайшие события – это не самые шумные, а самые тихие часы наши. Не вокруг изобретателей нового шума – вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир, неслышно вращается он». Я долго читала эти пятьсот страниц, откладывала в сторону. Не прошлое я видела, а настоящее. Не французское бедствие, а наше. Вспоминались и другие революции и представлялись они вспышками безумия.  «Идея, овладевая массами, становится материальной силой»,  –  так, кажется,  говорил В.И. Ленин. «Идея, овладевая нами, сводит нас с ума», –  думается теперь. Навязчивая идея – признак ненормальности, даже если она безумно хороша. Ах, не надо бы доводить новым господам народ до безумия! Но удержаться ли они? И выдержит ли народ?   Все мы люди грамотные. В школе «проходили» историю французской революции, с эпитетом «великая». Но одно дело знать ее по нашим учебникам и другое по добросовестному труду историка, который писал, когда еще были живы некоторые участники событий. К тому же историк был «таланта огромного», по определению Герцена. Правда, Герцен добавлял, что этот талант «чересчур парадоксальный». Ну, что ж! По Пушкину, «гений – парадоксов друг». Карлейлю удалось воссоздать картины невероятно жестоких событий, хаос, вырвавшуюся на свет преисподнюю. Предостерегающая книга, как для господ, так и для рабов.
    С чего все началось там? Умер король, Людовик  15-ый. У нас – генеральный секретарь, что почти одно и то же. Настал «Бумажный век», так и называется вторая глава. И у нас – гласность. Я, конечно, опускаю властвование двух, быстро скончавшихся генеральных секретарей и деятелей, промелькнувших на небосклоне Франции в начальный период царствования «молодого, по-детски доверчивого» Людовика 16-ого, хотя даже личности сопоставимы, несмотря на двести нас разделяющих лет. Для таких сопоставлений надобен многолетний труд и тонны бумаги. Теперь нам не до этой роскоши. Посмотрим только на тенденции. Послушаем Карлейля: «Поборников философии Просвещения с радостью принимают в великосветских салонах и в салонах богачей… и те и другие гордятся общением с философами, которые… проповедуют приход новой эры. Итак, давно доказанная истина вот-вот воплотится в жизнь: «Близится век революций!», но революций благословенных, несущих счастье». Что было у нас – еще у всех на памяти. Как мы внимали нашему сравнительно молодому «Людовику», то есть, Михаилу Сергеевичу, и нашим «просветителям». «Надо только, чтобы общество было устроено правильно, то есть в согласии с непобедимым аналитическим методом. Впрочем, пока не ясно, как все это устроится»,  –  иронизирует  Карлейль.  Нас тоже почти убедили, что рыночная экономика – панацея от всех бед. И, конечно, там и тут начинается разговор о реформах. И первые шаги там и тут одинаковы. Француз Тюрго проводит реформу хлебной торговли. Цены поднимаются. Голодная толпа приходит к дворцу. В ответ пришлось повесить двух из толпы, на «новой виселице высотой в сорок футов». Скромный русак Рыжков так и не решился повысить цены на хлеб. Не важно. Не он, так другой. Но почему реформаторы не могут оставить в покое хлеб? Ленин объясняет это с пролетарской прямотой: хлеб – рычаг власти. У кого хлеб в руках, тот и командует. По крайней мере, так объяснял хлебную политику Ленина писатель Солоухин.
    Еще одно сходство. И они,  и мы считаем: «Необходимо переделать все общество целиком». А пупок не развяжется? Это явно непосильная задача: все сразу! По крайней мере, в обозримый срок. Бумажный век! Период ожиданий и надежд, блистательных журналистов, яростных правдолюбцев, разоблачителей. И - всякого рода проходимцев. В конце 18-го и в конце 20-го столетий – все одно и то же. Кто-то скажет, то была другая революция, буржуазная. А у нас, какая? Кто даст ей точное определение, с которым бы все согласились? «Процесс пошел», но куда? Что говорит нам опыт всех революций? Послушайте только названия глав, взятых наугад: «В очередях», «Без денег», «Нет сахара», «Недействующая исполнительная власть» и так далее. Какая может быть исполнительная власть, когда каждый – самодержец? «Вами обещана так необходимая обществу перестройка, но что-то с ней не ладится. Очевидно, надо начинать ее, так кто же начнет ее с себя? Недовольство тем, что творится вокруг, а еще больше тем, что творится наверху, все возрастает, причем фактов для него более чем достаточно». Это я цитирую историка Карлейля, а не нашу печать. И общество французское, и общество наше становятся все более возбужденным. Политизированным, как принято говорить сейчас. А какое внимание к прессе! Какой интерес к заседаниям парламентов! Меняются главы правительств, неизменным остается дефицит бюджета. Недавно о нем еще никто не думал. Теперь этот чисто экономический термин у всех на устах. И, наконец: «Духовное банкротство наступило давно, но оно перешло в банкротство экономическое и стало невыносимым»,  – сказано о Франции. Годится и для нашей ситуации.
    Глядишься в зеркало французской революции, а видишь свою доморощенную действительность. Глава называется «Смертельный поединок». Догадываетесь о чем? Ну, конечно, о борьбе двух властей, правительства и парламента. Конечно, и наш парламент, и наше правительство ничего общего не имеют с французским парламентом и правительством. Ничего, кроме воинственности. Историк подробно рассматривает интриги, иронизирует над чисто французской живостью, с которой происходит смена генеральных контролеров, – что-то среднее между нашим премьер-министром и министром финансов, – отмечает «непревзойденную свежесть стиля» и «ужасное содержание» отчета одного из них. Мы о своих тоже кое-что знаем, но, как и французы, всего и вообразить себе не можем. А ведь есть еще частные интриги. Есть «разгул общественного мнения». Да мало ли еще что! Лишь суть проблем потрясающе одинакова: «Дефицит огромен. Дурное управление и расточительность вполне очевидны. Намекают даже на хищения». И не только намекают. Разговоров много. А дела все хуже. Раздражение народа растет. «Факельное шествие  встречено ружейными выстрелами: множество народу убито и ранено». Но и у народа «любимым времяпрепровождением стала охота на городскую стражу».  Не обошлось и у нас без выстрелов, убитых и раненых. Непонятно, почему Новодворская, любительница войны, огорчается?  Не тех убивают? Так ведь известно, что пуля – дура.
    Вслед за навязчивой идеей зреет подозрительность. Есть кто-то, мешающий осуществлению идеала. Враги внутренние и враги внешние. Подозрительна Англия и глава ее правительства Питт. Что бы ни случилось во Франции, – заболели ли желудки от плохой пищи, не завезли ли хлеб в лавки, исчез ли сахар, – во всем видится рука Питта, золото Питта. У нас, в Украине, вместо Питта – москали. Как в анекдоте. «Почему бензин исчез? Москали нас не любят. Почему газ подорожал? Москали нас не любят. Почему рождаемость падает? Да я же говорю, москали нас не любят!» От радостных слез, объятий, и ликования по поводу обретенной свободы после взятия Бастилии достаточно скоро пришли французы к моральному состоянию, вызвавшему «Закон о подозрительных». Скажут, что я забываю про объективные причины. Не забываю. Но ведь мы их и создаем, ставя перед собой недостижимую цель. Мне лично уже ненавистна избитая фраза наших реформаторов: «Нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка». А зачем ее перепрыгивать? Кто за нами гнался?  Не лучше ли было бы перекинуть хотя бы легкий мостик? Мы,  ей-богу, жили не так плохо, гораздо лучше, чем французы в конце 18-го века. Хотя и у них Бастилия к моменту штурма была почти пуста. Людовик 16-ый, как и Николай 2-й, не был деспотом. Я говорила своей знакомой из Руха, желавшей немедленной самостоятельности: «Куда вы спешите? Вы тянете всех нас в пропасть проблем». «Что же делать! – отвечает. – Очень хочется! Терпения больше нет!» У Трифонова роман о народовольцах был так и назван  «Нетерпение». А где нетерпение, там и нетерпимость. Все эти порывы, может быть, и прекрасны. Но каково было тем, чьи головы отрублены ножом гильотины или прострелены маузером? Нормальному человеку горько думать о маленьком французском принце, умершем на соломе от голода,  о гибели застреленного Алеши Романова. Где та мера, которая бы не позволила одним в благородном негодовании покушаться на жизнь других? Пока идет война слов, еще только слов, надо думать о примирении интересов. И главное, не врать. Ведь врут. По идейным соображениям врут, и сами обманываются.
    Сколько самообманов! Один из них: стоит Украине отделиться, и она заживет прекрасно. Ни цифры, опубликованные благоразумными людьми, ни другие доводы не возымели действия. Это, мол, все происки коммунистов. А ведь ясно было, что разделить государство на части – самоубийственное дело.  «Уж чего-чего, а сахара нам хватит»,  –  думал украинский обыватель. И не может понять никак, почему сахар исчез. Точно так же недоумевали французы, лишившись сахара. А как же ему не исчезнуть? Ведь во французской колонии Сан-Доминго «небо окрасилось заревом горящей патоки, спирта, сахароварен, плантаций, утвари, скота, людей. Черные осатаневшие толпы грабят и убивают с неслыханной жестокостью». Квартерон Оже послан во Францию, потребовать представления политических прав цветным. Он  «проникся убеждением, что восстание есть священнейшая из обязанностей». Однако, «уравнение приятно, но только до нашего уровня». Оже осужден. Но с сахаром лучше  не стало.  Кто бы ни был виноват в пожаре, погорельцами оказываются все, ибо пожар не выбирает. Очень приятно, что Украина вышла из Союза ССР, но неприятно, что о чем-то подобном мечтает Крым. Неважно, что его «подарили» вместе с населением, не спросив оного. Ну, беззакония свергнутого режима мы все осуждаем, но от режимного подарка не откажемся ни за что! Конечно, хитроумные дипломаты все могут объяснить, но объяснения тают, как сахар в воде, а грубая действительность перед глазами. И наивность неистребима. Наивные люди спрашивают: «Почему Грузии отделиться от СССР можно, а Абхазии от Грузии – нет?» Международные законы? Но они так несовершенны! Ну, скажите на милость, как соединить несоединимое: право наций на самоопределение и нерушимость существующих государственных границ? А какие границы у нации, если она существовала без них? Если нации превыше всего, то почему не последовать за одним из французских королей, который сказал: «Мое государство везде, где говорят на французском языке»? Путаница полная. Одни опираются на один закон, другие на другой.
    Если же обратиться к истории, то и там ясного ответа на все вопросы нет. Там великое переселение народов, вечная миграция, исконных мест нет ни у кого. Земля принадлежит одному человечеству. Но поговаривают умники о внеземном происхождении человеческой цивилизации. А наивные вопросы требуют ответа.  «Глупых нет вопросов, дети, есть лишь глупые ответы», –  сказал мудрый детский поэт. Вот один из детских вопросов: почему 14 июля 1789 года, день падения Бастилии, стал государственным праздником Франции? Говорят, была одержана народом победа над деспотизмом власти. Но ведь деспотизм пришедших к власти якобинцев превзошел королевский.  Якобинцы поставили террор, массовые убийства политических противников в повестку дня.  Может быть, якобинцы облегчили положение народа? Увы! Говорит Карлейль: « Для парижского обывателя …  остается непостижимым одно: почему теперь, когда Бастилия пала, а свобода Франции восстановлена, хлеб должен оставаться таким же дорогим? Наши права Человека утверждены голосованием, феодализм и тирания уничтожены, а мы по-прежнему стоим в очередях». Так что же французы празднуют двести лет? Может, победа была легкой? Нет. Тогда что же? Неужели празднуется, возвеличивается безумие, толкавшее людей на самоубийственный штурм твердыни с голыми руками? И не так уж однозначно, кто правее – нападающие или защитники. Пришедшая в ярость толпа или верный закону и порядку комендант крепости, строгий старик маркиз Делонэ? Тут победа равна поражению.  Маргарите объясняют слуги дьявола, что их господин ни на чьей стороне не бывает, он следит, чтоб ни одна сторона не победила, чтобы шла война. И она идет.  Представьте себе эту картину: «Уже четыре часа ревет мировой хаос….  Условие сдачи – прощение и безопасность…  Подъемный мост медленно опускается…. внутрь врывается живой поток. Бастилия пала!»  «Честное слово офицера», данное Юленом, следовало сдержать, но это было невозможно.…  Поток несется по дворам  и переходам,  неуправляемый,  палящий из окон в своих, в жарком безумии триумфа, горя и мести за погибших.… Бедному инвалиду уже отрубили правую руку, его изуродованное тело потащили на Гревскую площадь и повесили там. Это та самая правая рука, которая отстранила Делонэ от порохового погреба и спасла Париж». Вот такую главу историк называет «Еще не мятеж». Если наши историки не ошибаются, взятие Зимнего дворца обошлось нам легче. И вот этого не было: «По улицам Парижа толпа носит поднятых на плечи семерых узников Бастилии, семь голов на пиках, ключи Бастилии и многое другое».
    Не надо доводить толпу до крайности, не надо дразнить и не надо презирать, называя «недокормленной» – определение спецкора газеты «Независимость» Я. Соколовской. Это еще вопрос, кто кого кормит. Толпа – нас, умников, или мы ее. Осторожнее со словами, господа! Моя соседка, начитавшись нынешних газет, восклицает: «Нет  хуже нашего народа! Не один не истреблял себя так, как наш!»  Да, война слов не безобидна. Чего стоит интонация, с которой произносится: «Эта страна!» Да не «эта», господа хорошие, а наша и ваша в том числе. Не отрекайтесь от своей несчастной матери. Украина была колонией? Разве украинская деревня беднее русской? Или украинский рабочий получал меньше русского? Или украинские поэты реже печатались в Москве, чем мы, русские, живущие на Украине? По опыту знаю: нам было труднее. Голод тридцать третьего на Украине потому, что не было своей государственности? А голод в русских областях – почему? А почему вышеописанное самоистребление французов? Ведь они же были все французы и имели государственность. Нет, самоистреблением мы занимаемся тогда, когда идея заслоняет в наших глазах живого человека.   В газете «Демократ» читаю: «Якщо Львів заслуговує назву українського Пьємонту, то Донецьк – це справжня Вандея України».   Со школьных лет знаем, что Вандея – это контрреволюция, это темные крестьяне, предающие светлые идеалы. Все в этом высказывании В.Суярко свидетельствует о типичном затмении в мыслях нынешних «революционеров». Они ненавидят советскую империю, но судят о Вандее по советским учебникам. А им бы послушать современных французских историков. Это ведь для самых оголтелых якобинцев и большевиков, крестьяне – контра. Потому оголтелые большевики довели своих крестьян до голода, а оголтелые якобинцы залили кровью Вандею – патриархальную, крестьянскую, пытавшуюся заступиться за своих священников. Зачем же Бога-то отменять? Всякое сравнение хромает, как говорят французы. Но не до такой же степени, чтобы увидеть в промышленном Донбассе – французскую сельскую провинцию. Кстати, а за что  уж так французские крестьяне должны были возлюбить якобинскую диктатуру? Земли она им не дала, зерно отбирала, над чувствами верующих надругалась да еще заставляла воевать за себя. Интервенты интервентами, но когда свои становятся страшнее чужих граждан, не дай Бог! И покончил с якобинцами, с кровавым ужасом, не Питт, а свой французский генерал Бонапарт. Англичане, конечно, тоже возмущались, но более из-за того, что вода в реке стала не пригодной для питья, столько в ней плыло трупов. И если кому-то нравится рядиться в тогу французских революционеров, пусть не забудет взять на совесть не только выжженную Вандею, но и убитых детей – «волчат», по выражению душегубов из роты Марата. Пусть возьмет на совесть кожевенную мастерскую в Медоне по выделке человеческих кож, снятых с гильотинированных.
    И за что Донбасс должен любить «украинский Пьемонт»? За налоги, которые он платит в его пользу? За циркуляр, требующий немедленного перевода половины (а потом уж и всех) школ на украинский язык, хотя нет учебников в таком количестве, и для большинства населения родным языком является русский? За комиссии в детских садах, проверяющие не как детей кормят, а как учат украинскому языку? Вспоминается анекдот «застойных» времен. Ребенок плачет, отказывается идти в детский сад.  «Почему, деточка?» –   «Нас пугают!» «Как?» –  «Все время говорят: «Съест КПСС! Съест КПСС!»  Так на кого же походят  украинские «патриоты?» Не безумие ли это  –   постоянно говорить о Донбассе только с неудовольствием, только ругать да поносить?  А потом негодовать, что «он» нас не любит. Никто не оценил ни его лояльности, ни желания понять, чего же хочет Львов, ни голосования многих «схидняков» за независимость Украины.   Начитавшись в юности Руссо, я считала, что золотые украшения носить смешно, а покупать глупо.  «Общественный договор» – произведение интересное. Власть должна зависеть от народа. Идея идеальная, но недостижимая. Любая власть своевольничает. Выборность, ограниченность срока властвования, конечно, заставляет ее оглядываться, но и торопиться в заботах о себе. Какой грандиозный закон о своем благополучии приняли народные депутаты Украины! Я бы на их месте  не догадалась начать с этого! Все бы ломала голову, как всему народу облегчить жизнь. А они  вот о чем в тайне соображали! И без всякого шума обделали это дельце. Спасибо газете независимого профсоюза горняков – в ней прочла о законе. А с чего начали нынешние российские народные избранники? С себя любимых тоже. Так чем же хуже вельможи, «жадною толпой стоящие у трона» Людовика 16-ого, не желавшие оставить в покое оскудевшую государственную казну? Толпа носила на руках гениального старца  Руссо, когда он явился в Париж. Бурная радость, похоже, приблизила его кончину. А теперь я думаю: как мог идеальный гражданин отдать своих детишек в приют?  Если б в юности узнала об этом факте, точно купила бы какое-нибудь изделие из золота: теперь бы пригодилось. Похоже, идеальных людей, как и идей, не бывает.
  Что же нам тогда остается? Размышлять над горестным опытом человечества. Авось, поумнеем. Помнить библейское изречение: не судите, да не будете судимы. Лев Толстой советовал, осознав свою мерзость, стараться от нее избавиться. Под силу ли это нам, легкомысленным и грешным?  Гнев не бывает справедлив. Ослепление – тем более. Это понимают даже дети. Шестиклассница из Макеевки Оля Аверина  написала стихи:

Жили-были Гек и Чук,
Жили не тужили
До тех пор, пока Кравчук
С Ельцыным дружили.
Так и жили б весь свой век
Братья и поныне,
Но служил в России Гек,
Чук на Украине.
И случилась тут беда:
Брат обидел братца.
Ох, не надо никогда
Ссориться и драться!

    Истинно так. В преддверии празднования 200-летия Французской революции во Франции был проведен с помощью ЭВМ анализ социального состава жертв якобинского террора  1793-1794 годов. Согласно его данным, «враги нации», дворяне, составили 9 процентов погибших. Остальные, 91 процент, рядовые участники революции: 28 процентов – крестьяне, 30 – рабочие. Советские ученые внесли одно важное уточнение: истинных виновников голода, спекуляции, мародерства, среди этих 58 процентов «врагов нации», оказалось всего 0,1 процента. Судите сами, насколько точно революции карают. Когда-то мне очень понравилась строчка украинской поэтессы Любы Горбенко: «В роли Парижа снимается Львов…».  Речь в стихотворении шла о киносъемках. Но какая точная обмолвка о будущем!

25 февраля 1994