Зеркало

               


               




















- Больные депрессией не боятся смерти, они только о ней и думают. Услышав о том, что кому-то недолго осталось, они испытывают чуть ли не зависть. У них может не хватать духа покончить с собой, но если бы это произошло естественным путем… И не важно, сколько им лет при этом. Они отличаются от других людей тем, что не любят жизнь и не цепляются за нее. Ищут в интернете самый безболезненный способ самоубийства и мысленно прикидывают, решатся ли когда-нибудь на это, - сказал ей лечащий врач.

Когда-то Олеся любила жизнь. Наверное, это было – радость в свой день рождения, удовольствие от любого занятия… лет до пяти – это точно.  Олесю тянуло к жизнелюбивым людям, хотелось у них перенять вкус к жизни, умение ей наслаждаться. Бывало так, что у нее это получалось, правда, хватало ее ненадолго. Депрессия возвращалась. Дефицит каких-то химических веществ в организме, может, конкретного витамина. Антидепрессанты, всякие искусственные «регуляторы настроения» пьют неделю, другую, но нельзя на них сидеть вечно.

А ей бы хотелось… когда принимаешь транквилизаторы, себя чувствуешь великолепно. Море становится по колено, и все – абсолютно все! – в радость… тогда ты думаешь: жить – какое же это счастье! А без них…

«Я хочу знать о тебе все», - твердил ее первый муж. Олеся не понимала, во что это выльется. Ей казалось, невинная фраза, свидетельство невероятной любви… А оказалось, что он патологический собственник, который хочет не только контролировать каждый ее шаг, а чуть ли не ее мысли читать. Поначалу она была настолько глупа, что ей льстила его из пальца высосанная ревность.  Она казалась Олесе доказательством ее собственной значимости. Возникала иллюзия, что она всем ТАК нужна…

А это было игрой его больного воображения. Не она, так другая. На ком-нибудь он помешался бы обязательно. Иначе он просто не мог.

После четырех лет такого безумия, ее стало пугать, когда кто-нибудь проявлял обычное любопытство. «Я хочу знать о тебе все»… Боже мой, да она сама о себе ВСЕГО никогда не узнает.

Этим Ян ее и привлек – он не задавал лишних вопросов. Олеся говорила о себе ровно столько, сколько хотела, он этим довольствовался. Тогда она сочла это проявлением деликатности… Никаких проверок, допросов, звонков ее знакомым и родственникам. Ян стал невольно ассоциироваться со Свободой, Олеся почувствовала, что снова может дышать, ничего не боясь, избавившись от невыносимого внутреннего напряжения и головных болей на нервной почве.

Ей очень хотелось влюбиться. Олеся легко себя убедила в том, что Ян – мужчина ее мечты. Не собственник, не ревнивец, не властолюбивый, ничуть не диктатор. И даже не лидер. Спокойный, улыбчивый, он казался ей таким искренним, настоящим… Она замечала, что он легко находит общий язык с любой женщиной, но ей это в нем нравилось. Хотелось думать: они – это несерьезно, а я – вот оно, великое чувство всей его жизни.

Он был не красавцем, в отличие от Вадима, ее первого мужа. Но, общаясь с Яном, женщины быстро переставали обращать внимание на то, что он невысок, лицо его невыразительно, а взгляд вялый. Олесе и в голову не приходило назвать его бабником, как и многим другим. Не из-за внешнего вида, а потому что он казался не темпераментным, будто спал на ходу. Но он умел рассмешить, и Олеся привыкла к его улыбке. «Ну что ж теперь, он флегматик», - решила она, успокоившись. Ей сейчас был нужен как раз такой человек, чтоб отдохнуть от навязчивого назойливого и вспыльчивого сверхтемпераментного однолюба Вадима.

Через два с половиной года после свадьбы Олеся впервые услышала, что Ян о ней думает, и почему он вообще ее выбрал. Их дочке Лере было полтора года.

Олеся с ребенком вернулись из загородной поездки к бабушке на три дня раньше, чем планировали. Яна они не предупредили, решили, что это будет сюрприз. Лера осталась поиграть в песочнице под присмотром соседки, а Олеся одна поднялась по лестнице, достала ключи, открыла дверь и замерла на пороге. Она услышала женский голос. Ян разговаривал с кем-то.

- Слушай, а почему ты на ней женился? У нас с тобой было все так хорошо… - шептала девушка. – Ведь ты же скучаешь по мне. Тебе со мной было бы лучше.
- Все вы так говорите, - лениво бросил Ян.
- Все? Да сколько их… то есть, НАС… у тебя?
- Зачем ты все портишь, Лиза? Вот Леська мне никогда никаких сцен не устраивает.
- Она просто не знает…
- Да брось ты! Не знает она… да весь город знает. Я никогда и не пытался что-то скрывать, темнить… просто ее все это устраивает. Я бы с другой не ужился.  У Леськи характер – что надо. Ни одного лишнего вопроса, ей даже не ЛЮБОПЫТНО… такая мне и нужна. С ней я чувствую себя совершенно свободным, у меня развязаны руки.
- Ты кое-что забыл, Янчик… она же здесь не жила.
- Леська родом отсюда.
- Да, но училась она в другом городе, там замуж вышла. Все эти сплетни о твоих бабах до нее до сих пор не дошли. Иначе она бы с тобой не связалась.
- Я уезжаю порой дня на два, на три, вру, что мне на работе велели… она делает вид, что верит.
- Ты уверен, что она делает вид?
- Да брось ты. Другая бы на ее месте меня доставала звонками, посланиями… А ей даже НРАВИТСЯ, что я так исчезаю… Леська любит побыть одна, иногда мне кажется, что она не скучает… Видишь, мы очень подходим друг другу. Я к ней не лезу с претензиями, и она ко мне тоже. Не жизнь, а малина.

«Дура! Наивная дура… Я идиотка, - Олесе хотелось изо всех сил ударить саму себя по лицу, встряхнуть хорошенько. – И куда нам с ребенком теперь… Зарплата у меня маленькая. У матери после развода осталась однокомнатная квартира, что втроем там ютиться?  Нам с Лерой без Яна просто не выжить».

Она приняла решение. Раз уж ее угораздило так вляпаться, назад пути нет, придется делать хорошую мину при плохой игре. Она БУДЕТ терпеть. Молчать. Улыбаться. Задавать только безобидные вопросы. Сколько это продлится? Олеся не знала… пока ребенок не подрастет? Появится ли у них с Лерой когда-нибудь возможность уйти от Яна? Она почувствовала, что у нее просто нет сил на борьбу с обстоятельствами. Выживать в одиночку – это не для нее. Олеся была болезненной, хилой, хрупкой. Пахать на двух работах и растить ребенка одной – задача ей не по плечу. Она это не выдержит. Что ей – так и жить с ним всю жизнь? «Вполне возможно, придется, - как будто услышала она суровый и жесткий внутренний голос, который не намеревался ее щадить. – Ребенок-то в чем виноват? Так будь добра, изображай счастливую маму, у Леры должно быть нормальное, а не полуголодное детство».

Единственное, в чем она проявила несгибаемость,  - в нежелании заводить больше детей. Олеся и с одной малышкой уставала так, что к концу дня испытывала желание уснуть и никогда не проснуться. Ян время от времени подходил к Лерочке, мило шутил с ней, играл минут пять и считал себя великолепным отцом. Олеся ни разу ни в чем его не попрекнула. Но она понимала, что с двумя детьми при такой вот «помощи» просто сошла бы с ума.

То, что она испытывала, не имело ничего общего с муками ревности. Олеся не пыталась себе представить Яна в объятиях другой женщины и не изводила себя подробностями. У нее что-то сломалось внутри. Дело даже не в том, что он ей изменял. Просто той самой любви с большой буквы, в которую ей так хотелось поверить, никогда не было. Он цинично все рассчитал.

Измену она бы простила. Восприняла бы ее как кратковременный случайный порыв. Но, как выяснилось, ему просто вообще на все и всех наплевать. А видимое добродушие Яна – так, просто маска, скрывающая безразличие. Надетая то ли из вежливости, то ли потому что так этому милому обаятельному эгоисту было удобней вводить в заблуждение женщин. Всем было с ним очень комфортно. Но до тех пор, пока его женщины не узнавали о наличии и других. Тоже считающих именно СЕБЯ самой главной персоной в его драгоценной жизни.

«Что ж, он считает, что я – этакая мудрая терпеливая женушка, закрывающая на все глаза. Это даже лестно. Было бы хуже, если бы Ян называл меня дурой и легковерной. Он думал, что я гораздо умнее, нежели я на самом деле была», - как ни странно, Олесю это утешило. И смягчило удар.

Она спрашивала себя, хотелось бы ей вернуть требовательную и так мучительную для нее когда-то любовь ее первого мужа? Нет, от Вадима она так устала, что предпочитала теперь откровенное равнодушие Яна. Он, по крайней мере, ничем ее не напрягал. С ним вполне можно было ужиться. От природы достаточно вялая и не способная выдерживать накал чересчур страстных отношений Олеся всегда выбирала покой. А с двуличным Яном было спокойно. Он ни разу и голос на нее не повысил.

Ее метания закончились тем, что одной крайности она предпочла другую. На тот момент ей казалось, что более подходящую ей по природе. По ночам, глядя на мирно спящего мужа, Олеся начинала терзать себя, думая, не наказание ли все это за боль, которую она причинила своим уходом Вадиму. Она знала, он спился и стал тяжело больным человеком. А мать его во всем винит только ее. Ей самой теперь было настолько больно рядом с ничего не подозревающим беспечным веселым Яном, что слов не находилось для того, чтобы выразить это.

Она разучилась плакать. Потеряла способность радоваться чему-либо. Зациклилась на мысли о смерти и стала прикидывать в уме, когда ее дочь подрастет настолько, что уже не страшно будет ее оставить. Чувство вины перед подрастающей Лерой не перевешивало на чаше весов желание покончить с собой. Она думала: может, не делать чего-то особенного, а просто перестать есть, потом – пить… сколько она так продержится? К депрессии она была склонна всегда, но Олеся до поры до времени ощущала внутри как будто какое-то пламя свечи, освещающей мир вокруг. И в один миг это пламя погасло. Когда она слышала о том, что кто-то умер, думала: «Вот счастливец. Везет же».

Олеся утратила подобие веры в бога, которое у нее было когда-то, и религиозные сомнения ее больше не мучили. Церковь считает, уныние – грех? Суицид – преступление против воли божьей? А ей наплевать. В жизни она не видела больше ни цели, ни смысла… вот только дочку поднять.

- Пока не признаетесь самой себе честно в том, что вы думаете и чувствуете, улучшение не настанет, - предупредил ее врач. – И не бойтесь, что ваши ощущения могут возмутить или шокировать окружающих… тем более нас – медиков. Есть желание сделать что-то с собой? Лист бумаги в руки, пишите, пишите, пишите… выговаривайтесь. Не носите это в себе, хуже будет. В один отнюдь не прекрасный момент рванет – как бомба. Вы просто взорветесь, доведете себя до такого психоза…

Ян не знал, что она обратилась за помощью, время от времени принимает лекарства. Если бы не ребенок, как просто бы было уйти от него… может, тогда хоть какая-то часть души Олеси могла бы воскреснуть.

Шестнадцатилетняя Лера однажды, вернувшись из школы, огорошила мать своим заявлением: «Как ты можешь так жить? Об отце весь город болтает…» Дочь Олеси не выглядела расстроенной, казалось, они с матерью говорят на бытовую тему, а не решают жизненно важный вопрос.

- Мам… ты ведь ЗНАЕШЬ… поэтому и так выглядишь?
- Как?
- Как механическая игрушка… кукла… внутри у которой ничего нет.
- А, может, и нет… я не знаю.
- Нет, ну я понимаю, жить-то нам негде… хотя… часть квартиры мы бы с тобой могли отсудить. Ладно, терпела все эти годы, еще какое-то время потерпишь, мне институт еще надо закончить…
- Ты отца любишь?
- Отец как отец… бывают и хуже. Пьют, бьют, не дают деньги… я реалистка. И не живу сказками. А ты что о нем подумала, когда встретила? Вот он – прекраснейший принц? Тогда все понятно. Слушай, а может быть, тебе тоже кого-нибудь завести? Ты еще молодая. А отцу, мне кажется, пофиг.

«Вот оно – новое поколение. Чтобы я когда-нибудь заикнулась СВОЕЙ матери о таких вещах…» - Олеся, как ни странно, была не обижена словами дочери, ей стало легче, потому что наконец-то появилась возможность приоткрыть душу. В чем-то Лера похожа на Яна – реально оценивает ситуацию, в облаках не витает… Это и хорошо, что она не пошла в нее.  Ей проще жить будет.  Олеся и раньше, думая о том, что в случае ее смерти дочь останется одна, интуитивно чувствовала: такая, как Лера, не пропадет.

Со Стасом она познакомилась совершенно случайно. Никогда в жизни она не умилялась на хорошеньких и молоденьких мальчиков, ей нравились зрелые мужчины. Ей и в голову не приходила мысль о романе с тем, кто ей в сыновья годится. Поэтому Олеся не понимала, как такого рода, как ей казалось, невинная дружба может выглядеть со стороны.

Двадцатилетний парень в одних плавках стоял у берега реки, когда Олеся, которой уже исполнилось сорок, увидела его. Пустынный пляж. Здесь редко купались. Олеся любила прогуливаться в этих местах. Ее удивило, что весной, когда вода еще холодная, кто-то рискнул искупаться. А, похоже, он был намерен все-таки войти в воду. Она застыла на месте, как будто почувствовав: что-то не то. Он шел медленно, как будто ничего не видя перед собой. Олеся невольно вздрогнула.

- В такую погоду купаться – самоубийство, - вырвалось у нее. Он обернулся.
- А хоть бы и так? – равнодушно откликнулся парень. Он обернулся, взглянул на нее. – А вы никогда не думали…
- Думала, - поняла она. – Но не решалась.
- Вот и я тоже.

Впоследствии она задавала себе вопрос, почему сразу же угадала, что с ним происходит. Но не находила ответа.

- Вас как зовут?
- Стас.
- А меня – Олеся.

Он вышел из воды и приблизился к ней.

- Знаете, что я думаю? Необязательно именно сегодня, сейчас… это можно и отложить. Сказать себе: я доживу до завтра, и только тогда попробую.
- Похоже на клуб анонимных алкоголиков. Они говорят друг другу: сегодня я пить не буду. А когда наступает завтрашний день – то же самое. Так и живут.
- Вот-вот. Организовать бы нам с вами клуб анонимных самоубийц, которые торжественно обещают – сегодняшний день я обязательно проживу. А завтра – посмотрим. Как странно… вы первый человек, с кем я говорю об этом.
- Что может быть поводом в вашем возрасте? Конечно, любовь?
- Любовь – это предлог. Могло быть что-то другое. Все, что угодно. Если диагноз – депрессия. На самом деле это просто наследственная болезнь.

Разговаривая с ним, она испытывала странное чувство, будто беседует сама с собой. Иногда ей казалось, что Стас ей приснился – он материализованное воплощение ее страхов, фантазий. Своеобразный двойник. Он производил впечатление сдержанного, закрытого, даже холодноватого человека, нутро которого истекает кровью. А он, молча, сгорает на внутреннем костре, о котором не подозревает ни одна живая душа. И только глаза его выдают ото всех скрытую боль.

Ей было любопытно узнать хоть что-нибудь о его несчастливой влюбленности, но Стас, хладнокровно рассуждающий о болезнях, симптомах, лекарствах, наотрез отказывался откровенничать о том, что считал слишком личным. Олеся его понимала – она была точно такой же.

Ни разу за все эти месяцы их общения по электронной почте и редких встреч «в реале» ей и в голову не пришло, что она увлечена им, влюблена в него. Это казалось Олесе таким же диким, как признаваться в любви самой себе. «Я так люблю себя. Я от себя без ума», - примерно так по смыслу бы это звучало.
Было иное чувство – с НИМ я есть, я живая. Вот она – я. Я себя вижу, слышу, чувствую, понимаю.

Я обрела не другого человека… я обрела себя.

Они так и не перешли на «ты». Обоим было комфортно ощущать некую дистанцию, держаться официально.

- До меня тут дошли разговоры о тебе… и этом парне. Вас видели вместе не раз. Олеська… да он же ребенок! – возмутился вдруг Ян. Олеся достаточно хорошо его изучила и понимала, ЧТО его вывело из себя. Если бы это был ровесник Яна, он мог бы закрыть на это глаза, но молодой парень? Это задело его самолюбие. – Почему бабы, когда им около сорока, глядят на молоденьких? Я думал, что ты не такая. Нет, я, конечно, тоже не ангел… но мальчик?! Это что – мода такая? Смотришь на этих всех… звезд шоу-бизнеса?
- У меня с ним ничего нет.
- Думаешь, я поверю?
- Как хочешь.
- Ты выглядишь лучше, глаза какие-то стали… другие…  Нет, точно, взгляд изменился.

Ян поворчал немного, в итоге отстал. Он убедил себя, что, если это и правда, то ненадолго. Мальчик найдет себе девочку. А жена? Подумаешь, развлечется немного… ей тоже, наверное, надо встряхнуться. А то будто уснула при жизни. И летаргическим сном. Больше всего его беспокоила реакция женщин, с которыми он встречался, боялся, будут смеяться над ним. И за глаза. Скажут, стареет наш Яник.

Стас с родителями собирался эмигрировать в Канаду. Олеся знала: он влюбится снова, еще и не раз. Может, когда-нибудь он наберется смелости, почувствует, что боль отпустила, и сможет ей рассказать больше того, на что он отваживается сейчас. Они в своей переписке становились все откровеннее и переставали стесняться друг друга. Как тяжело раненный, изувеченный – зеркала, в котором видит свое отражение. 

- Мне нужны ваши письма. Нужен наш клуб… пусть в нем всего двое, - признался ей Стас. – Члены всех анонимных объединений до конца жизни ходят на эти собрания.
- Я тоже без них не смогу.
- Это гораздо, гораздо важнее любой любви. И я это понял.

Олесе казалось, она снимает с себя невидимые слои бинтов, обнажая начавшие все-таки заживать раны. Процесс ее внутреннего выздоровления начался, он шел медленно, непредсказуемо.

Может быть, это – тоже какая-то разновидность любви? Они не знали. Но появилось четкое ощущение: есть человек, РАДИ КОТОРОГО надо жить. Для него – возможно, единственного во Вселенной! – они действительно незаменимы.