Нет слов

        Сицилийская ошибка цвета - цена 2720000 $.


                Нет слов.

        Одно время у меня с моей женой был период, когда мы любой ценой искали себе вид на жительство. Нас, практически, должно было устроить всё. Т. к. свою недвижимость мы, фактически, потеряли. А временно приютившие нас родственники уже начали предъявлять нам счёт. И если бы не наше проворство во взаимоотношении с родственниками – были б мы как рабы на ихней плантации (или фазенде). И вот в ключе этого самого проворства – мы решились на отчаянный шаг. Уехали в одну захолустную деревню. Им там позарез потребовались учителя в ихней средней школе. Мы ими, учителями, и были. Я назвался - по математике/ физике/ труду. А жена – филолог и домоводство. А т. к. дело было летом, то учить пока уже было некого – каникулы и всё такое.
        Ну и стали мы потихоньку жить в этой их деревне – до начала нового учебного года. Нам выделили жильё – спортзал в ихней школе. Там маты/ матрацы. Какая та мебель из школьного ассортимента: шкафы/ лавки/ стулья и парты. Ну и вот – перегородили мы этим всем как смогли спортзал – вышло комнат так восемь. И стали жить, как какие-то нувориши. Делали уборку/ ремонт в школе/ прибирали в школьном подворье. Учителя по физкультуре у них, кстати, тоже не оказалось. Но совмещать уже и это – мне такие нагрузки были противопоказаны. Да и то, что мы уже пока делали – было выше всех человеческих сил. Я появлялся в своих восьми комнатных апартаментах, как выбившийся из сил карп, когда его поймали, и падал замертво на мат. Жена едва успевала его застелить. До глубокой ночи мы крутились в этой ихней школе – а часов в пять утра – всё заново. И так в цикле. Про наше это житьё-бытьё прознали уже все местные жители. Школа эта была средняя, как я уже сказал, но в каждом классе от первого до последнего – по одному, два, три человека.
        Короче, эту их школу надо бы закрыть, а детей куда-нибудь вывозить в большой город на автобусе. Или что-то в этом духе. Но положение наше было отчаянное – и поэтому мы держались из последних сил, т. к. кроме учителей – им никто не был нужен. И то – пока эта ихняя школа функционировала. Думаю, когда она перестала бы функционировать – нас бы просто поставили в известность, что мы являемся чем-то вроде персон нон грата в этой ихней деревне. А пока у нас с женой и жалованье было. И крыша над головой, и пр. соц. пакет.
        И на том спасибо этим людям – благо и они так высоко ценили этот свой благородно-человеческий акт по отношению к нам – беженцам/ переселенцам, что не забывали нам без конца об этом напоминать. Плюс, как уже было понятно, большие деньги и большие блага за наш большой пребольшой труд…
        Прожили мы так с женой до середины лета. А тут на нашу голову вышли на свободу ихние рецидивисты. Один здоровый детина, на вид лет сорока, был постоянно в хмельном бору. Он, как правило, когда появлялся на людях – грёб по пространству, как это делает медведь в кустах, или птица – машет всё время крыльями. Он этими своими ручищами норовит кого-нибудь обязательно задеть. В магазине/ на улице/ у себя в доме. Раза два-три появился у нас в школе. Ну и давай ко мне цепляться. Даже раза два мне по физиономии съездил. Мне потом местные объяснили – это их достопримечательность – она ко всем иным гражданам цепляется и норовит дать по морде. Так что сладу с ней нет никакого. А когда никого уже нет, кроме них самих – т. е. местных, как-то сразу почему-то и в тюрьму опять садится. И вот так годов с двадцати…Я даже связываться с ним не стал. Жена просила не связываться. И терпеть. Хотя и терпежу уже не было никакого. Мы держались из последних сил. А затем вдруг к нам зашёл их, типа, пахан. Т. е. они, его банда, всех здесь крышует. Сам лично пришёл.
        И говорит. Я – Серёга. Местный шишкарь. И все тут мне отстёгивают. И вы, типа, тоже должны. А поначалу – надо, де, вас прописать. И поручил мне этот Серёга что-нибудь спереть из школы. Или – как. Я ему долго объяснял, что шибко не приучен ни к чему такому. Он долго смотрел мне в лицо.
        И сказал. Вон там, в саду/ огороде у одного местного ихнего дедка – пианино стоит. Оно ему и так в ненадобность. Просто стоит на улице. Умер у него тот, кто умел играть на пианино. Дедок хотел продать этот инструмент. Да выволоксти дальше огорода не смог. Так оно теперь и стоит под открытым небом уже два месяца. А то и более. Вот он, Серёга, и поручил мне начать с этого пианино.
        И даже дал адрес того, кому этот инструмент мог бы понадобиться – за гроши, конечно. Но взяли бы у дедка с радостью – за гроши. Да дедок не хочет. А волочь обратно – нет у него сил. Да и пьёт он без просыха уже месяц. Или более. Всю пенсию несёт в магазин – а оттуда – водку в дом мимо этого пианина. Ладно – говорю. Сделаю. И как-то ночью, потому что знал, из книжек, наверное, что по ночуге всякие тёмные дела вершатся, спёр я это пианино.
        Только, когда пёр, у него отвалилась вся передняя часть. И приволок я этому Серёге только одни клавиши и педали от пианина. Да крышку, чтоб клавиши закрывать. Серёга, аж о тумбочку чуть себе лоб не расшиб – так ржал.
        Потом сказал, что я прописку прошёл – и теперь буду у них самым младшим. Вроде как шестёрка. Да не вроде – а именно шестёрка – так я его уже и понял.
        Пришёл я к жене – всё и рассказал. А она – сама вся в слезах. Ей какие-то бабы – родители этих детей, которые один/ два в каждом классе, сказали, что школу эту закроют уже в этом самом годе – так уже решено в верхах. А не делают пока этого потому, что на ремонт этого заведения и всякое такое идёт денежный транш – это вроде тех денег за ту самую работёнку, которую мы с женой вкалывали уже два месяца.
        Естественно, и Серёга, и мэр этого посёлка, и директор школы были в курсах всего этого. И ждали транш. Чтоб потом его замести под себя. Т. к. мы уже всё им там в школе и сделали. Как-то всё было спланировано таким образом, что и транш под ремонт и др. нужды этой школы, и сам процесс ремонтных работ, коими усилиями мы с женой и занимались, и школа эта отремонтированная уже и без детей (кому она - надо тогда?) стояла б уже ещё сколько-то лет – всё это как-то гармонично стыковалось, и было прочно, как фундамент.
        Ну а жену мою они пообещали – эти бабы – поговорить кое с кем – возьмут дояркой в их поселковое хозяйство. И намекнули, что благодетель сей не кто иной, как сам Серёга и есть. А через пару деньков к нам опять заявился он сам – Серёга – и сказал, что детина, который ко мне приставал – больше не будет он ко мне приставать и размахивать своими ручищами возле моего лица (так он пытался всегда до моего лица дотягиваться, да с пьяных глаз не шибко ему это удавалось – чаще грохался  оземь – и не вставал), потому что помер этот детина – Царство ему небесное!..
        Да если б и не помер, то он бы, Серёга, ему бы запретил ко мне приставать, т. к. ихний я уже человек.
        И хотел было дать мне ещё задание.
        Тут я понял, что быть на подхвате – это и есть моя постоянная тут у них работа. А жене моей светит великое благо – быть дояркой их коровьего стада.

        Ну, мы тёмной ночкой и дали дёру из этого микрогосударства.
        Документы наши были в областном центре – в отделе кадров. Оказывается, до начала учебного процесса мы были взяты с испытательным сроком.
        Мы сказали, что больше нас испытывать не надо – и были таковы, как ветер в чистом поле.