Дороги на родину

                Глава 1. Дороги на родину.
                Летняя или основная.
Вообще, с точки зрения грамматики, писать надо указНинский, но с давних пор повелось пропускать эту букву. Такое написание было и в названиях территориальных предприятий. Только в последнее время в названиях стали делать грамматически правильное написание. Однако, край теперь стал умирающим, поэтому и названий таких не стало. А ведь были Указинская МТС, Указинский сельсовет, Указинское сельпо, Указинская восьмилетняя школа.
Край мой находится южнее железной дороги, пересекающей район с запада на восток. В него (в мой край) вели две основные автодороги. Теперь осталась одна. Когда-то она считалась летней, а другая – зимней. Летняя дорога шла по полям соседнего колхоза, поэтому зимой часто заметалась снегом. Снегоуборочной техники тогда почти не было, поэтому выгоднее было после установления морозов ездить по лесной зимней дороге. Она требовала расчистки только после разовых обильных снегопадов, а лес не давал дорогу заметать. Расчищенная после сильного снегопада в дальнейшем дорога просто накатывалась колёсами транспорта.
Так как зимняя дорога связывала только райцентр и наш край, то району она была не выгодной, хотя и в летний период могла быть хорошо проезжей, потому что почти вся проходила по песчаным почвам. Недостатком зимней дороги для колхоза было то, что для переезда лесной реки Какши нужен был мост, а его своими силами построить не могли. Были на той дороге пересечения и малых речушек, протекавших по нашим полям Чёрной и Чернушки. Но с этими переправами справлялись, а Какшу победить так и не могли.
Летняя дорога не только связывала деревни и поля соседнего колхоза «Маяк», центральная усадьба которого находилась практически в райцентре, но и служила основной дорогой в два соседних совхоза «Панихинский» и «Гостовский».
Началом летней дороги народом считалась улица Советская в райцентре Ленинское, проходившая мимо районного отделения милиции. Там, в нарушение правил движения и перевозки людей, сажали людей в тракторные прицепы и в кузова гружёных автомобилей. Районный автоинспектор закрывал на это глаза, потому что самому не раз приходилось в бездорожье добираться до места аварии или для инспекции в колхозах таким же способом. Других способов практически не было.
Далее дорога выходила в деревню Жарники, вплотную примыкавшую к посёлку. Деревня была вытянутой вдоль дороги. Только около фермы 2 дома образовывали подобие коротенькой улочки. Деревня была чуть согнутой по почти средине. Проезд по деревне был почти всегда. Только один раз помню образовавшуюся в деревне яму как раз на выезде из той улочки.
За Жарниками в полутора километрах находилась деревня Созиновы. Она была построена на невысоком, но довольно обширном холме. Проезд по ней тоже был почти всегда возможен. Очень редко в средине деревни образовывалась яма. Но близость райцентра позволяла быстро её ликвидировать.
По средине между Жарниками и Созиновыми в семидесятых-восьмидесятых годах с левой стороны дороги вырос посёлок кирпичного завода. Сам завод построили за железной дорогой. Но что-то не так пошло и кирпичный завод довольно скоро закрыли. Постепенно "разбежался" и посёлок при нём.
В полукилометре от деревни Созиновы автодорога пересекала железную дорогу. Ни до переезда, ни после его я непроезжих ям не помню. Образовывались глубокие и почти ровные колеи, но проезд был практически всегда.
От переезда дорога была прямой, будто выверенной по нитке до деревни Спасена. Только на средине этой дороги возвышался длинный не очень высокий плоский холм. Как раз рядом со станцией Блины, которую, как я помню, всегда называли разъездом. Станцию от дороги отделял небольшой лесок, в прогалах которого были видны некоторые дома. Лесок не только отделял, он был и с другой стороны. По-видимому, место тут было сырое, поэтому скоро крестьяне его забросили. Вот в этом леске были такие ямы-ловушки, которые газики в бездорожье не могли преодолеть даже с цепями на колёсах. Если был массовый выезд машин в бездорожье, к этому месту посылали гусеничный трактор для преодоления препятствий. Проезд к разъезду был в начале леска и в средине. В средине был своеобразный перекрёсток, на котором можно было повернуть к разъезду или в другую сторону, в деревню Трошинская.
Трошинская мне запомнилась тем, что там жил районный побирушка – Тима трошинский. Он мотался по всему району в застиранной серой одежде, выглядевшей очень бедно, и просил подаяния в любом виде. Кто-то давал ему деньги, кто-то куски хлеба, кто-то яйца. Как-то никто не задумывался, почему он побирался. Все считали его убогим и как-то жалели. Я уже учился в средней школе, когда по деревне пронеслась весть, что Тима купил детям по кооперативной квартире в Кирове, по телевизору (они тогда были довольно дорогими), и по машине. От этой вести многие обалдели. Тима никогда не работал, и вдруг такие богатства! Многие говорили: «Вот как жить-то надо!» Правдивость этого слуха ни подтвердить, ни опровергнуть не могу.
Спуск с холма тоже никогда не создавал препятствий. Этот спуск мой отец называл «Пироговский тракт», по фамилии дорожного мастера, который выровнял тут дорогу. Между концом спуска и въездом в деревню Спасена был Т-образный перекрёсток. Отходящая дорога вела в Крутенку (совхоз Панихинский) и Гостовскую (совхоз Гостовский). По той дороге я проезжал пару раз по колхозным делам и почти её не помню. Сколько помню, этот участок дороги был построен на насыпи. Возможно, он тоже относился к «Пироговскому тракту».
Сразу за перекрёстком дорога становилась песчаной. Хотя дальше насыпи не было, проезд был всегда отличный.
Въезд в деревню был примечателен тем, что встречал огромный тополь, росший на берегу ручья, от которого и начиналась деревня. В 2013 году тополь ещё стоял, хотя от деревни даже гнилых брёвен не осталось.
Деревня Спасена была не большой даже по меркам нашего района. Она была с боковой улицей. Мне с трудом вспоминается ещё одна боковая улица, но она перестала существовать уже до моего сознательного возраста. Зато улочка на юг помнилась достаточно хорошо. Я даже был в гостях в одном из домов на ней. Там жил мой одноклассник Петя Южанин, с которым я учился в средней школе. К тому же этот Петя был двоюродным братом другого одноклассника, с которым мы учились 10 лет. В деревне в самые давние времена был плохой проезд только у ручья. Но там районные власти быстро навели порядок. И я почти не помню трудность проезда.
В конце боковой улочки была животноводческая ферма. После запомнившегося мне перекрёстка слева было всего два дома вдоль нашей дороги. Один был на перекрёстке угловым, другой – последним. Последний дом запомнился мне тем, что однажды я побывал там. А получилось так.
Учась в средней школе, в субботу я всегда шёл в школу с готовым для поездки домой портфелём. Сразу после занятий шёл пешком по описанной дороге домой. Только раз пришлось прошагать всю дорогу. В остальных случаях кто-нибудь да подвозил. Если ехал наш транспорт, то меня довозили до деревни. Если гостовский или панихинский, то до их перекрёстка. В тракторные тележки я запрыгивал на ходу и, порой, без разрешения. Так же и слезал. В тот знаменательный день был мороз около 45 градусов. Я вышел, как всегда, за милицию и увидел мужика из соседней деревни. Он был на мотоцикле с коляской. У мотоцикла было ветровое стекло, а у коляски не было. Попросился подвести, мужик предложил сесть в коляску для предотвращения от опрокидывания.
У меня было пальто с шалевым воротником. В коляске моя грудь была практически предоставлена набегающему потоку воздуха. Поехали. Мужик гнал изо всех сил. А дорога была как раз ровная. Да ещё небольшой встречный ветер. На подъезде к Спасенам мне уже казалось, что морозный воздух уже не обтекает меня, а проходит насквозь тела. Никакие зажимания воротника не помогали. Но, видимо, холодно было и водителю. Мы остановились у последнего дома. Там жил то ли хороший знакомый мотоциклиста, то ли родственник. Мужик позвал меня с собой погреться.
В доме топился подтопок – топка с плитой, отдельно стоящие от основной печки. Такие печки были у многих. Их всегда использовали как дополнительный обогреватель вот в такие холодные периоды. С основной печью подтопок соединялся жестяной трубой, которая дополнительно отбирала тепло у дыма. Мужики сели выпить, а я пригрелся у печки. Мне предлагали участвовать в выпивке, но я категорически отмёл все доводы о пользе в такой мороз. Считал, что молод был для выпивок. В доме мы просидели не меньше часа. Я почти отогрелся. Но только почти. Остаток пути даже не запомнился. Мужик предлагал довести меня до дома, но я категорически отказался, надеясь согреться по дороге. Но замёрз так, что бежал, как робот на едва гнувшихся ногах. Утром у меня была температура за 40, началось двухстороннее воспаление лёгких. Из-за этой болезни я пропустил уроки и до сих пор не освоил тригонометрию.
Сразу за деревней дорога делала чуть заметный поворот, а потом спускалась с холма в небольшую крутую лощинку. Оттуда направо в прогале леса за полем была видна железная дорога. Говорят, там стояла казарма, а место называлось Баёк. Но я смутно вспоминаю какое-то строение, видимое с дороги. Когда стал взрослым, там уже не оставалось и следа.
Когда я был председателем указинского колхоза, как раз до этого места мне районное начальство позволило построить дорогу. Под видом острой необходимости дорожные бетонные плиты на дорогу отобрали. Правда, я им за это слегка отомстил, позвонив шефам, что плиты у меня отобрали. Те перестали поставлять плиты в наш адрес. Месть эта была из-за того, что в то время мне почему-то стали «совать палки в колёса». В тот год отобрали не только плиты, но и бутовый камень для строительства животноводческого комплекса. До меня районное начальство не додумалось договориться с шефами о железобетоне. А когда мои дела пошли, спохватились, что нашёлся «умник», который повёл дела не так, как им хотелось. Другого мнения у меня о той ситуации не сложилось.
После лощинки дорога уходила в лес. От самой деревни она была песчаной. Песчаной она была и по лесу. На опушке леса водители иногда выпивали, проехав не совсем хороший участок. Но тут выпивали редко. Чаще «у курилки». Но на первом лесном повороте был небольшой глинистый участок. Это был гиблый участок. Как раз на повороте во времена МТС горел бензовоз. То место так с той поры и называли: «у горелого бензовоза». Как рассказывал отец, пламя было выше леса, потому что в бочке был бензин. Он говорил: хорошо, что у цистерны были исправные клапана – она не взорвалась. Когда перестали гореть задние колёса, погасло и пламя над цистерной. Оставшийся бензин увезли в МТС, и на остатках ездили все машины. А осталось его половина цистерны.
От «горелого бензовоза» шёл длинный прямой почти ровный участок дороги. Длиной больше километра. Где-то ближе к «горелому бензовозу» и перед следующим поворотом были два небольших участка слабого грунта, которые были застланы гатью. Но ни пробоин, ни ям я там не помню. Помню только вывороченные грейдером не толстые лежни, да небольшие ямки в виде «стиральной доски». Все время дорога там была проезжая.
После очередного поворота был небольшой участок так же прямой дороги. Почти посредине его пересекала обвалованная лесная дорога, которую называли «ледянкой». По всем лесам в нашем крае были такие дороги. До войны  и после по ним возили лес на станцию Крутенский. До войны возили на лошадях, а после – на автомашинах.
Ледяные дороги строили в летний период. Они проходили по просекам – расчищенным по лесу прогалам. Просеки служили для разделения лесных кварталов и для обеспечения проезда пожарников и лесорубов. «Ледянки» даже улучшали эти условия. Строили их довольно тщательно. Там где были холмы и возвышенности, место под дорогу заглубляли, а в низинах делали насыпи, через ручьи – мостики, через болотистые участки настилали гати. Вдоль дороги строили водозаборные колодцы. Когда наступала зима, и начинался вывоз леса, на дороги пускали специальные повозки, которые в санные колеи наливали воду из подготовленных колодцев. Между колеями воду не наливали, чтобы копыта лошади не скользили. Тогда одна лошадь могла тянуть воз леса размером близким к автомобильному. Гружёные возы шли по ледянкам, а порожние по лесным объездным дорогам. На подъёмах, которые невозможно было обойти или понизить, дежурили специальные лошади, запряжённые в одни только оглобли с крюком. Прямо на ходу возница цеплял этот крюк за перекладину у саней, и теперь воз тянули уже две лошади. Как рассказывал отец, на некоторых тяжёлых подъёмах ставили даже по две таких лошади, которые цепляли с двух сторон. На горке этих лошадей отцепляли, чтобы они могли спуститься вниз и помочь следующему возу. Останавливаться было ни в коем случае нельзя, потому что полозья тут же «прихватывало» ко льду, и сорвать воз было почти невозможно. Поэтому такие прицепные лошади были и в делянке, они помогали возу тронуться с места.
На крутых спусках у дороги были стойки со специальными вагами – толстыми жердями. Возница один конец ваги втыкал впереди полозьев, а другим регулировал силу торможения. Так предохраняли воз от разгона. Иначе, лошадь могла не справиться со скоростью и попасть под тяжеленные сани.
Так же продолжалось и при автомобильных перевозках. В те времена были трудности с автоприцепами, поэтому к машине цепляли самодельные сани. Некоторые водители умудрялись цеплять даже несколько саней. Получалось за один раз перевозить на ЗИСах не меньше, чем нынче на огромных МАЗах. Только всё оборудование теперь стало соответствовать автомобильной колее. Постепенно ледяные дороги вышли из моды, и лес стали возить по общим дорогам. Да и леса-то стало мало. А, кроме того, много леса стало перерабатываться около лесозаготовок. Но такая дорога до сих пор существует от стации Гостовская в сторону Жирново. Правда, её уже не поливают водой и не намораживают лёд. Да и транспортная техника стала совсем другой.
За следующим поворотом дорога уходит чуть вниз на мост через речку. Это Чёрная. Она появляется на наших полях в деревне Старая Шоломовская. Чёрной её назвали потому, что она собирает воду верховых лесных болот. От торфяников вода коричневая, по-простонародному чёрная. Такое название дали и речке.
После речки дорога так же поднимается чуть вверх и делает поворот обратно. Все земли здесь песчаные, поэтому никаких проблем с дорогой тут нет.
Сразу за поворотом опять Т-образный перекрёсток. Отсюда уходит «Моховая» на станцию Крутенский. Хотя «Моховую» почти не обслуживали, она шла по песчаным землям, а потому проезжая была всегда. Но не до самого Крутенского. Примерно за километр до станции начиналось верховое болото. Глубина торфяника нигде не превышали полуметра. Но и этого было достаточно, чтобы создать препятствие. Говорили, что с этого болота начинается Чёрная. В давние времена болото загатили настилом, но со временем он износился, сгнил. А обслуживать его было некому. Поэтому проезд хоть и существовал, но достаточно условно. Тем более, что в те времена люди не чурались ходить пешком. А идти по песчаной дороге было удовольствием по сравнению с глиной.
Моховой эту дорогу, по рассказам отца, назвали потому, что на это болото народ ходил «драть мох» для строительства. Когда лесники у перекрёстка построили беседку для отдыха, перекрёсток стали называть «У курилки».
По Моховой народ, в том числе и те школьники, кто учились в средней школе, ходили к поезду. От Крутенского до Указны было 8 км. Зимой мы ходили с факелами, а весной и осенью ещё по светлому периоду суток. Батарейки фонарика хватало на два похода – такие тогда были батарейки. Иногда нас пугали волками и кабанами, но кроме зайцев и лосей я там никого не видел.
От Моховой до следующего поворота опять был прямой песчаный участок. Почти за поворотом был мостик через ключ. Кто-то говорил, что это начало речки Чернушки, которая проходила по краю наших полей у леса за Новой Шоломовской, а пройдя через лес, выходила на поля у Старой Шоломовской. В лесу за Старой Шоломовской Чернушка впадала в Чёрную. В том же лесу Чёрная впадала в Какшу. Но об этом позднее, если получится.
За ключиком дорога начинала портиться. Участок был ещё супесчаный, но уже грязный.. Но за ним, ещё раз повернув, дорога выходила на знаменитую Стёпину поляну. Это было место невероятного бездорожья. Только в средине лета там можно было проехать, и зимой, когда ездят даже по рекам. Проезд по Стёпиной поляне был издавна очень тяжёлым. Я ещё учился в восьмилетней школе, когда меня позвали мостить её. Пока таскали срубленные берёзы, мужики рассказали, что уже седьмой раз лет за 10 выстилают дальний край поляны, но весь лес куда-то тонет. И через пару лет опять даже на лошади проехать бывает трудно. Когда появились бульдозеры, на поляне попытались сделать насыпь. Бульдозером раскопали все окраины, но через пару лет снова дорога стала непроезжая. Только не надо думать, что там не было проезда совсем. Когда было сухо, проезжать было можно. Земля на поляне была настоящей глиной. Она, как пластилин, вбирала в себя всё, что на неё накладывали, и сама растекалась со временем, выравнивая все насыпи. Потом, когда стали строить асфальтовую дорогу, строители раскопали те гати, что наложили мы и наши предки. Говорят, на берёзе даже цвет бересты не изменился. Даже в самых нижних слоях. Вот какой плотной была там глина.
Теперь Стёпину поляну не узнать. Проезжаешь её и только тогда вспоминаешь, что тут было. А в давние времена на ней даже сеяли. Примерно в году 61 – 62 я попал на сеялку с Николаем Игнатьевичем. Теперь уже не помню, ни кто был тракторист, ни что мы сеяли, ни то, назначен я был или «просто покататься». Кажется, сеяли что-то с клевером. Один из краёв поляны спускался к тому самому ключу, который проезжали перед поляной. Запомнилось, что Николай Игнатьевич сказал, что тут 12 гектар. С дорогой или нет, тоже не помню. Теперь поляна совсем заросла и даже не напоминает своего былого размера. Но в лесу ещё можно заметить борозды от бывшей тут пашни. Да на ней теперь не только ничего не сеют, но даже и сено не косят.
После очередного поворота дорога выходит на поля. Но поля скрывает очередной холм с растущими по краям дороги кустами и молодыми деревьями. Холм глинистый, но не слишком грязный и, как все предыдущие холмы, продолговатый. И хотя в бездорожье автомашины на нём буксовали, гиблых мест не было. Влево от дороги в сторону Новой Указны уходила сырая лощина. Наверно, поэтому её и не размесили колёсами, что она была сырая. По ней в самое бездорожье мы иногда по лугам обходили Старую Указну, пока в деревне не сделали тротуары.
Пройдя верхнюю плоскость холма, оказываемся перед небольшим поворотом, от которого открывается вид на Старую и Новую Указну. Здесь, на повороте перед спуском с холма в шестидесятые годы установили дощатый транспарант, с одной стороны которого было написано «Добро пожаловать. Колхоз имени Кирова». С другой, со стороны колхоза, - «Счастливого пути!» . Это место народ стал называть «Добро пожаловать». Например: меня у «Добро пожаловать» машина догнала. Все понимали, что это случилось как раз на этом повороте. Даже поле около транспаранта стали называть «У добро пожаловать». В давние времена с этого места уходила полевая дорога в Мочаловскую, которая находилась за полем и небольшим перелеском вправо от дороги.
Спуск с холма ещё был терпимым, с грехом пополам можно было проехать или пройти от спуска до деревни. Но по самой деревне ехать было довольно трудно. Пусть читатель не думает, что так было всё время. Так было только в распутицу. А распутица у нас была неделю после любого дождя, всю весну и всю осень. Её было настолько много, что порой теперь кажется, что в те времена дорога существовала только зимой.
Старая Указна половиной деревни располагалась на холме (тоже с плоской вершиной), а половиной – в низине. Вправо от деревни был ещё невысокий холм, который почти не выделялся своими очертаниями. Первой со стороны въезда на нём стояла ветряная мельница. Работала ли она когда, не знаю. Я её в работе не помню. Рядом было овощехранилище. Но от него было только название, что овоще-. На самом деле это было картофелехранилище. Были ли когда в нём хоть какие-то овощи, не знаю, потому что никогда ни о чём, кроме картошки не слышал. Дальше шли животноводческие постройки и ток с овином. Ни на фермах, ни на току я там не бывал. Но ещё учась в школе видел зарево со стороны Старой Указны. Народ кричал, что в той деревне овин горит.
Для тех, кто не знает, что такое овин поясняю. Овин, это сушилка для снопов. По сути это большая баня по-чёрному. По всему помещению устроены вешала и мостки из жердей. На них и размещались снопы. Снопы, это срезанные стебли зерновых культур, собранные в толстые пучки. В овине топили печь, чтобы высушить снопы. Иногда, если истопник был неопытный или нерадивый, из печи вылетали искры и поджигали высохшие стебли. Иногда такое случалось из-за треснувшей печи. Начинался пожар. А так как рядом был ток – крытая площадка для обмолота колосьев, сгорало чаще всего всё. Из-за большого количества снопов овин тушить было сложно, а в теле тока было мало древесины. Потом, по мере развития техники, обмолот зерна вели прямо в поле и солому сушить не стали. Сгораемость уменьшилась. Да и дров стало требоваться много меньше.
Проехав половину деревни, оказываемся перед горкой – холмом. Справа небольшое удлинённое здание – деревенский клуб. В нём иногда показывали кино. Очень редко там выступали артисты. До постройки клуба кино показывали в «избушке» - бригадном домике, где бригадир по утрам давал наряды на работу. Или в домике для хранения сбруи около конюшни. Около конюшни мне больше нравилось, потому что там пахло сыромятой кожей и лошадиным потом.
Вокруг клуба был большой пустырь. На нём ставили отработавшую технику – конные косилки, конные грабли, жнейки, телеги и сани. Долгое время там был почти идеальный порядок. Но к нашему взрослению от порядка остались только воспоминания.
Подъём на холм был довольно хорошим, а на вершине холма были сплошные буераки-реки-раки. Надо было проехать не менее 200 метров такого бездорожья, чтобы добраться до другого склона. Самым противным было то, что для ремонта дороги землю брать было неоткуда. Обочин тут почти не было. И мостить не получалось, потому что сразу же образовывалась яма рядом, дальше или ближе замощённого места.
На средине холма жила бабуля. Когда-то там жил и дед, я его даже чуть помню, потому что он приходил в медпункт. Но к моменту, о котором хочу рассказать, его уже не было. Так как холм был удлинённым вдоль улицы, то огороды как слева, так и справа от улицы были на боковых склонах. У бабули было два колодца – один на холме около дома, а другой - в самом низу, в конце огорода. Зимой колодец у дома застыл, потому что она редко брала воду. Тогда бабуля пошла к нижнему колодцу. Но воды в нём было не видно. Как случилось, не могла потом объяснить и сама бабуля, но она упала в него. Её внучка жила в доме напротив. Она частенько навещала бабушку. Придя к ней, бабушку не обнаружила. Вышла во двор, покричала – никого. Вышла в огород – тоже никого. Однако услышала где-то далеко крик бабушки. Спустилась вниз. Крик стал громче. Не сразу, но догадалась заглянуть в колодец.
Собрались деревенские мужики и вытащили бабку. Только пару ушибов на голове нашли. Оказалось, что упав, она поставила под ноги ведро и так стояла не его краях, пока её не вытащили. Если бы не ведро, ей пришлось бы стоять в воде, а это ничем хорошим закончиться бы не могло. Рассказал я это к тому, чтобы показать, что грунтовые воды на холме были у самой поверхности, а под холмом – на большой глубине. Когда бабку вытащили, мужики для интереса смерили глубину, оказалось 11 метров. И вода была только на самом дне. Видимо это высокое стояние грунтовой воды на холме и портило проезд на улице.
Кстати, на поле дальше огорода бабули потом построили сушилку и рядом бульдозером выкопали пруд – противопожарный водоём. Ребятишки из деревни бегали туда купаться. В скором времени там утонула девочка. Самое удивительное, что она умела плавать, но почему-то утонула. С той поры пруд получил дурную славу. Я не помню, чтобы та сушилка работала. Может быть, просто не знаю об этом.
Дальнейший спуск с деревенского холма для движения тоже не представлял особенностей. Даже в бездорожье автомашины поднимались по нему без особых проблем. Главное, чтобы дорога не была мокрой, потому что грунт был глинистым.
Пока в деревне не было тротуаров, ходить через деревню было довольно проблемно. А когда проложили досчатые пешеходные тротуары, проблемы ушли. Только в местах переезда техники сложности остались, а иногда даже увеличились.
Конец деревни. Такое впечатление, что кончился и холм. Низинка внизу. За ней начинается новый, совсем невысокий холмик. Но когда поднимаешься на него, понимаешь, что это продолжение деревенского холма. Будто бы кто-то огромнейшей лопатой сдвинул край деревенского холма – подъём на него был много короче, чем дальнейший спуск. Да и спуск с этой стороны деревенского холма тоже короче, чем подъём на него с той стороны.
На вершине этого холмика в давние времена было ещё одно картофелехранилище. На моей памяти оно уже было обрушено, чтобы никто не провалился. А так как я жил в другой деревне, то помню я его уже в школьные годы.
Позднее на этом холмике были построены АВМ, КЗС, ОГМ (агрегат витаминной муки, комплекс зерносушильный и оборудование грануляции витаминной муки) и арочный дощато-гвоздевой склад зерна. Мне во взрослом возрасте довелось поработать на всех трёх агрегатах вместе с Муравьёвым Аркадием Алексеевичем, а ОГМ даже сами монтировали. Теперь от картофелехранилища не осталось никаких следов. Следы остались только от сушилок и гранулятора.
Длинный пологий спуск с маленького холма заканчивался лощиной и мостиком через неё. Тут дорога тоже никогда не подводила. Совсем маленький поворот, и начинаются небольшие проблемы. Глубоких рытвин не было, но и хорошего проезда не было. Своего рода нейтральная территория. Заканчивалась она у следующего поворота почти на 90 градусов. Это место так и называлось Староуказинский поворот.
Сразу за поворотом опять была лощина. В моей памяти осталась мелиоративная канава, сделанная плужным канавокопателем. Она отводила воду довольно слабо, но всё равно польза от неё была хотя бы для улучшения сенокоса в лощине. Канава начиналась в низине за Старой Указной, которая была ещё дальше от деревни, примерно на таком же расстоянии от описанного прежде злополучного пруда, на каком он находился от деревни. Низина была довольно болотистая, сырая. В те времена я не помню, на сколько хорошо канава осушала эту низину. Позднее канаву раскопал мелиоративный экскаватор, превратив её в мелиоративный канал. В лощине бульдозером разровняли отвалы, а в низине не смогли. Там получилось своего рода водяное болото. Как-то раз мне пришлось пассажиром ехать через неё на тракторных санях, воды было целое озеро. А деревенские мужики ворчали, что зря мелиораторы так сделали, теперь тут ни травы, ни проезда. Неразровненные отвалы играли роль дамбы и не пускали воду в канал. Честно сказать, работы мелиораторы делали много и довольно качественно, но порой относились к своему труду очень халатно.
Через эту канаву  был деревянный мостик. Позднее, когда прорыли канал экскаватором, вместо мостика положили большую бетонную трубу. А в начале 21-века там появился бобёр, который на входе в трубу сделал плотину, вода заполнила лощину чуть не до половины длины.
Когда мы с Аркашей работали на КЗС, нам пришлось однажды ночью идти с работы. Темень была непроглядная. Как назло, у нас не было ни фонарика, ни факела. Так как идти по дороге из-за бездорожья было невозможно, то мы наощупь пробирались обочиной. Оба знали, что тут где-то канава. Первым в неё свалился Аркаша. Я услышал его крик, но было поздно – под ногой не было опоры. Выбирались из канавы со смехом. Глубина около двух метров, знали про опасность, специально шли не рядом, а спастись не смогли.
Отсюда, с этого мостика, как на ладони была Новая Указна. Хоть она и не была моей родиной (я родился в Обороне), всегда считал её родной. Отсюда до Новой Указны было около километра. На средине этого расстояния была ещё одна лощина. Между лощинами не было холма, просто, чуть повышалась земля, образуя с обеих сторон дороги поля. Этот участок дороги до моей деревни был самый непроезжий после Стёпиной поляны.
Во времена МТС вторая лощинка тоже была осушена канавокопателем. И тоже на ней был деревянный мостик. Начиналась лощина в полукилометре от дороги около хозяйственных построек колхоза, а кончалась в том же лесу, куда уходила первая канава, но с ней не сходилась. Как делали эту канаву, я помню. Мы, малыши, узнав про эту работу, побежали посмотреть. Три громадных по нашим понятиям трактора (С-80), первый из которых был с бульдозерным ножом, медленно тащили за собой громадный плуг высотой со взрослого человека. Человек стоял между крыльями отвалов на специальной площадке и подкручивал какие-то ручки и штурвалы. Прорезанная плугом земля разваливалась этими крыльями в стороны. Потом я узнал, что человек постоянно регулировал глубину копания и ширину отваливания земли.
В том возрасте и тракторы, и этот плуг нам казались громадными. Взрослым я однажды видел такой плуг, и мне он не показался таким огромным, хоть и был достаточно большим. То же и с тракторами.
Новая Указна располагалась на обширной возвышенности, в средине которой был холм с ветряной мельницей на самой вершине. Если Старая Указна была одной прямой улицей, то Новая Указна с высоты птичьего полёта выглядела в форме латинской буквы F. Но об этом буду писать позднее, в соответствующей главе. Тогда же опишу и холм, и мельницу. В этой главе я описываю дороги. Дорога входила в деревню по нижней поперечной линии буквы.
Вдобавок хочу ещё сказать ещё вот о чём. Я не помню, что во времена МТС были бульдозеры. Просто, не помню. Но в тех местах, где на дороге образовывались непроезжие или опасные для транспорта ямы, в неё с обочины была вытолкана земля. Так как эти выборки были не глубокие, а грунтовые воды в наших местах были близко к поверхности, то в них набиралась и хорошо прогревалась вода. Малышней мы любили в них купаться. Правда, после такого купания и наша одежда, и сами мы покрывались слоем глины, меняя цвет кожи. Попадало за это по первое число. А после нашего купания прозрачная вода в выборке становилась похожей на глиняную болтушку.
Теперь описанная дорога покрыта асфальтом. Вряд ли проезжающий по ней сможет представить, что тут было чуть больше полувека назад.  Чуть заметно выделяется Стёпина поляна, как-то осели все описанные холмы, не стало ям и колдобин. Очень сильно изменились окрестности дороги. Поля заросли деревьями и кустами, а в лесу они придвинулись к дороге почти вплотную. Не узнаваемым стало и место, где горел бензовоз. Не осталось следа и от деревни Спасена. Только деревни Жарники и Созиновы остались прежними и даже слегка похорошели. Кроме того, часть дороги проходит по федеральной дороге Шарья – Котельнич. А точнее, федеральная дорога легла на участок хоть и тяжёлой, но некогда родной и любимой дороги.

                Зимняя дорога.
Как я уже писал раньше, зимняя дорога была хороша тем, что требовала минимального обслуживания в зимний период. Она была бы хорошей и летом, если бы колхоз смог построить мост через Какшу в урочище Тюрики, потому что большей частью проходила по песчаным почвам. Начну её описание тоже из райцентра.
Эта дорога начиналась с переезда на улице Ленина. Теперь смутно помню, где она проходила точно. Помню, что мы ехали мимо какого-то кладбища, от которого начинался лес. Кладбище было недалеко от жилых домов, поэтому больших проблем пробиться к лесу даже после метели не было. А к жилым домам и кладбищу дорогу прочищали регулярно. Дорога только вблизи посёлка и у кладбища шла по глинам, остальная часть – по пескам.
Выехать на эту же дорогу можно было и через деревню Немченята. Но до деревни она шла по полям. Этим участком пользовались в основном в летний период (в плохие годы ездили по ней и летом).
Дорога была узкой, извилистой и неровной. Но не такой неровной, как на глине, когда едешь, как по стиральной доске или на каком-то грохоте. На песках дорога бывает длинными волнами, длиной волны по две-три машины. Это не давало разгоняться, так как каждый гребень волны становился своеобразным трамплином. Но сама поверхность была очень ровной. Наверно потому, что в сухую погоду песок осыпался сам, заравнивая неровности, а в дождь с возвышений смывался в низинки. Только большие неровности, как эти волны, заравниваться не могли. В некоторых местах на дорогу выползали корни деревьев. Вот на них машину чувствительно подбрасывало даже на небольшой скорости. Лес, окружающий дорогу, был большей частью сосновый. На песках обычно и растёт лучше сосна, так как корни её уходят в глубину, в отличие от елей.
Единственным прямым участком помню дорогу около урочища Сараи. В моей памяти сохранились от этого места остовы двух сараев, на которых сохранились несколько досок. Когда проезжал по этой дороге последний раз (в 1982 году), остовов уже не было – наверно, упали. Песок очень быстро съедает дерево. Небольшое расширение дороги в районе сараев уже тогда сузилось, но сильно вид не изменился. С трудом, но можно узнать подобие поляны, вытянувшейся вдоль дороги.
Никакой истории про это урочище я не помню. Может быть, тут были жилые дома, может быть только стояли эти сараи. Для чего они тут стояли? Так как в этом районе не было даже волнистости дороги, то, обычно, машины проезжали без остановки. Наверно, потому очень-то и не рассказывали про это место.
Следующим приметным местом на этой трассе было урочище Тюрики. Это была по-настоящему освоенная когда-то поляна. Я помню, что дорога выходила на поле, но уже к тому времени оно не обрабатывалось. Были хорошо видны борозды пашни. В сторону райцентра поле было больше, чем в сторону моей деревни.
Там, где поле перерезал ручей, стояли когда-то дома. Сколько их было, и как они располагались, не знаю. Помнится только развалины одного дома на краю ручья. Берега ручья были довольно крутыми. Когда мостик через ручей разрушался, мужики брали из развалин брёвна, чтобы заменить разрушившиеся. Ширина ручья была небольшой. Бревна от дома хватало, чтобы перекинуть его с одной стороны на другую. Постепенно этот мостик сменился на продольные брёвна, проложенные в колеи. По три бревна под каждую сторону. Брода или другого способа перебраться с одного берега на другой не было. Да и не получилось бы, потому что дно ручья было глинистым, а берега крутыми.
После ручья влево под прямым углом уходила на юг какая-то дорога. Куда она шла и какою была, не помню. Кажется, говорили, что это была дорога в Шишмаки – деревню в лесу, относившуюся к нашему колхозу. Но утверждать это не могу. Было это сказано так давно, что память могла что-то забыть или изменить. Порой мне кажется, что я вспоминаю и что-то наподобие оснований под когда-то стоявшими здесь домами. Но и это опять же на уровне детской, ещё дошкольной памяти.
Как раз на углу этого перекрёстка заготовители часто строили дощатую будку для приема грибов. Позади этой «грибоварки», как называли люди эту будку, геодезисты построили геодезическую триангуляционную вышку. Товарищ отца – Шильников Фёдор Епифанович – имел тут покос. Где был этот покос, никак не могу вспомнить. Но мы с его дочерью, Зоей – моей одноклассницей, лазили на верх, когда старшие отдыхали. Вышка была около 30 метров в высоту. С неё было видно далеко. Но вокруг был только лес. Отец снизу крикнул, что сверху должны быть видны не меньше ещё трёх вышек. Две мы нашли, их было едва видно, а третью никак разглядеть не удавалось. Это всё, что я помню про Тюрики.
Дорога ныряла в лес и пересекала реку. Пересекала её в самом неглубоком месте. Но переехать тут вброд можно было только в самое безводье, когда долго стояла сушь. Хоть и было тут не очень глубоко, для транспорта было труднопреодолимо.
В первой памяти сохранился деревянный мост и копр на берегу. Ещё во время учёбы в школе я приехал туда с рабочими для восстановления моста, но от копра уже остался только остов. Куда-то пропала «баба» - толстый тяжёлый обрубок ствола, скорее всего берёзы, - которым забивались сваи. Пропал и блок, через который должна проходить верёвка. Мужики походили вокруг, поохали, посудачили и решили ехать обратно, предварительно выпив пару бутылок водки. Мне показалось, что им не очень-то хотелось заниматься этим мостом.
С той поры моста через речку я не помню. Ездили вброд, да и то в те годы, когда по летней дороге по какой-то причине проезда не было. Для переправы к реке посылали гусеничный трактор, который перетаскивал машину. А чтобы её мотор «не забрызгивало», на время перетаскивания, её мотор глушили.
Попетляв по лесу, дорога выходила на поле деревни Старая Шоломовская. Перед самым выездом была небольшая низинка. Земля там была чёрной от торфа, но не глинистая. Хоть и с пробуксовкой, но её преодолевали без особой сложности. Набитые в этом году колеи к следующему года заплывали: сказывалась песчаная основа.
Поля Старой Шоломовской были небольшими. Кажется, там всего было около сорока гектар. Супесчаные почвы в некоторых местах переходили в более суглинистые. Большого урожая они не давали, но зато не были такими вязкими, как в Указне. Справа от дороги посреди полей был островок леса. Я заходил туда. Там было болотистое место. Не смотря на небольшой уклон, место было довольно сырое. Наверно, потому оно и не было освоено под поля.
Поле, на которое выходила дорога, для меня памятно ещё тем, что, замучившись с регулировками управления гусеничным комбайном, отец и Фёдор Епифанович – главный инженер колхоза, - в отчаянии махнули рукой и разрешили сделать регулировку мне. В тот год я работал с отцом помощником комбайнёра. Это было, когда я учился в шестом или седьмом классе. После пары моих регулировок комбайн пошёл без остановок, где положено поворачивался, и не горел. Когда я сделал три круга, оба встретили меня с удивлёнными лицами. Они никак не могли поверить, что какой-то школьник сделал то, что два бывалых механика (отец ещё до войны прошёл обучение на ускоренных курсах механиков в Яранске), не могли сделать в течение двух недель.
После десятка кругов самим отцом и пары кругов Фёдором Епифановичем, Фёдор Епифанович с довольным видом уехал в контору. Оба удивлялись, каким лёгким стало управление. А Фёдор Епифанович напророчил быть мне инженером. Наверно, это и подвигло меня податься потом в сельхозинститут на факультет механизации.
Слева тоже был островок, но он был, в противоположность первому, очень сухим и совсем маленьким. Тут росли только сосны. Но даже в лесной земле чувствовался чистый песок. Из-за его бесплодности и не освоили этот клочок земли. Оба островка леса соединялись однорядным перелеском. Скорее всего, тут в старые времена была какая-то межа. Около этого перелеска с южной стороны на моей памяти было картофельное поле. Оно запомнилось тем, что как раз на нём была наша «знаменитая» забастовка, "прославившая" и колхоз, и школу, и нас самих на весь район.
А за большим островком леса было поле, на котором мне сеялкой сломало ногу. Я тогда работал уже председателем колхоза. От районных шефов к нам послали трактор с трактористом. У трактора не подошли шланги гидросистемы к сеялке, и тракторист с сеяльщиком стали сеять без отключения сеялки на концах поля. Кроме того, что из-за коротких гонов  получался большой перерасход зерна, на концах в таких случаях бывает «пересев» - перезагущение посева. При этом там растения вырастают короткими из-за тесноты и с пустым колосом из-за недостатка питания. Ещё трактор плохо поворачивался.
Так получилось, что обед им везти было некому. Приехав на это поле с обедами и для проверки качества работы, я отругал обоих за брак. Тракторист стал доказывать, что ему нечем соединить шланги трактора со шлангами сеялки. Я заставил его достать всё, что у него есть для этого, нашёл нужное и соединил, как положено. В добавок ещё отрегулировал механизмы поворота.
После обеда сеяльщики поехали уже как положено. На всякий случай решил проверить работу сеялки и встал на её подножку. Пришлось опять давать нагоняй теперь уже сеяльшику за забитые сошники и семяпроводы. Тот осерчал, но стал чистить. Я же решил спрыгнуть с сеялки. Теперь уже не помню, как получилось. То ли трактор дернулся при переключении передачи, то ли я обступился, но, оказавшись на земле, был подрезан заравнивающей цепью. На мгновение увидел, что волокусь за сеялкой на этой цепи, а ступня загнута под цепь в противоположную сторону. Через секунду нога выскользнула из цепи. В горячке я вскочи и сделал несколько шагов, но невыносимая боль заставила сесть на землю. Скинул ботинок, и голень в носке вдруг сместилась в сторону от ступни. Руками поставил её на место, но как только убрал руки, она опять сместилась. В голове не было ничего кроме звона. Почему-то скинул носок – он у меня длинным был – и обвязал щиколотку, чтобы ступня не смещалась. Поднялся, сделал пару шагов и чуть не потерял сознание. Идти было невозможно. На краю поля показалась агроном на мотоцикле. Тогда у нас была молоденькая агроном, недавно направленная в наш колхоз. Увидев меня сидящим на средине поля, она сразу же поехала ко мне. Сейчас уже не помню, как её звали.
-- Скажи Васе (водитель председательского уазика), чтобы он подъехал сюда. Кажется, я ногу сломал.
Вася, услышав такое, даже термосы в машину не скидал, рванул ко мне, как на пожар. В райцентре мне сделали рентген, наложили гипс и отправили домой. Теперь руководить приходилось из дома. Правда, основное руководство на себя взял секретарь парторганизации – у него это хорошо получалось. А если бы он не был любителем спиртного, то лучшего заместителя и помощника, а, может быть, и руководителя трудно было бы найти. На больничном меня сильно не беспокоили. В основном я только подписывал финансовые документы. Когда приходили за подписью, тогда ставили меня в курс дел.
В самой давней памяти деревня Старая Шоломовская помнится мне из нескольких домов. Она была в форме буквы Г. Только в углу ещё была дорога на ферму и в лес. То есть получался перекрёсток Т-образный. В участке улицы от въезда со стороны райцентра помнится какое-то удлинённое строение, слегка похожее на клуб. На нём висел застеклённый ящик с листками ведомостей выхода на работу. Что было ещё на этой улочке, не помню. Кажется, на другой стороне был колхозный амбар. Но это не точно.
Почти напротив этой улицы на повороте помнится большой серый дом. Вполне возможно, что я ошибаюсь, но, кажется, там жили Агапитовы. Взрослых не помню, а помню двух пацанов, которые ловили в речке рыбу на петлю. На обычное уделище они привязывали медную проволоку от электрооборудования и делали петлю, как на лассо. Эту петлю в воде осторожно заводили за жабры щурёнка и резко дёргали. Если правильно завести, то петля выдёргивала рыбу из воды. Если завести неправильно, то рыба либо вываливалась, либо вообще не ловилась. Они мне дали поймать несколько штук. Потом мы вместе купались в омуте, а они рассказывали какой омут в речке опасный, а какой нет. Я даже окунулся в холодном омуте. Меня тогда удивило, что речка одна, а вода в разных омутах разная по температуре. Оказывается, в холодном омуте из земли бьют холодные ключи.
Другая улица была не длинной. Но в последнем доме жила тётя Марья, какая-то родственница отца. У неё жила ещё Улита – приживалка. Они хоть иногда ссорились, но хорошо терпели друг друга. Напротив был дом Кощеева Якова Алексеевича. С его предпоследней дочерью Любой я учился в старших классах восьмилетки. Из его семьи я ещё помню Надежду, очень похожую на её мать, и сына Виталия, который мне помнится бригадиром тракторной бригады. У него был руководительский талант, но подвели некоторые черты, на которые сокрушался сам. Но об этом совсем другой разговор.
Сразу за домом тёти Марьи дорога поворачивала, огибая её участок под прямым углом, и спускалась к речке Чёрная. Если не поворачивать, а двигаться прямо, то можно было попасть к деревенской кузнице. Я от кузницы помню только ямы и вросшее в землю полусгнившее нижнее бревно. А если двигаться ещё дальше, то полевая дорога выйдет как раз на то поле, где я сломал ногу.
На углу участка тёти Марьи был большой куст черёмух. И черёмухи эти были очень сладкими. Но тётя не разрешала их много есть. Кажется, чтобы набрать к зиме самой. А вниз, к реке, вдоль изгороди было несколько яблонь. Но я был в той деревне в основном тогда, когда яблоки были не зрелыми.
Её огород кончался у реки. От реки даже не было изгороди. Впрочем, в деревне на этой стороне у всех огородов не было изгородей. А в самом углу между изгородью и рекой стояла баня. Снаружи я её помню, а внутри ни разу не бывал. Отец рассказывал, что он в молодости парился в ней, а потом нырял в прорубь. После холодного купания опять прыгал в баню.
Почти по всей длине огорода от улицы до реки было низкое сырое место. На местном наречии оно называлось наволоком. Видимо тут выходили мелкие ручейки. В первых воспоминаниях это место было застелено гатью. Со временем гать прохудилась. Какое-то время её ремонтировали, а потом перестали. Скоро в пробоины между брёвнами стали просто накидывать хворост, а потом исчезли и остатки этого хлама и брёвен. После того, как из деревни уехали последние жители, Яков Алексеевич жил довольно долго. Даже после его отъезда его дом ещё долго в одиночестве стоял на углу. Он и стены фермы. Всё остальное куда-то делось. Я там бывал не часто, поэтому не мог ничего отследить.
Через речку в самые давние времена был деревянный мост. Не помню ни перил, ни других украшений. Помню только хороший настил. Речка не широкая, поэтому и мост был короткий. Если там и были перила, то их могли убрать, чтобы могли проходить комбайны. Рядом с мостом был брод для проезда гусеничных тракторов. Колёсная техника там проходить не могла из-за вязкого дна. Когда мост разрушился, его заменили продольными брёвнами. У нас продольные брёвна для проезда называют «лежнёвкой». Таких лежнёвок довольно много было в сторону Обороны – лесоучастка. И в последней моей памяти о том мосте был этот самый лежневой мост.
Кстати, когда дороги весной или осенью становились непроезжими, по зимней дороге ездил Шабалин Василий Петрович – талантливейший шофёр. Он на классическом газике проезжал там, где не каждый вездеход мог проехать. Вот он до последнего и содержал тот мост. Однажды, забуксовав на наволоке, он стал искать, что бы подкинуть под колёса. Рядом с мостом увидел мотоциклетную покрыщку. Взял её и услышал внутри плеск. Вытряхнул на берегу, а там оказался хороший налим. Вот так ему повезло однажды.
За мостом дорога поднималась на песчаный холм. Там был такой песок, что даже мотор машины сдавал. Зато проезд по нему был круглый год. Влево от дороги было небольшое поле, на котором стоял овин. Вправо поле было больше. Левое поле тоже было таким же, но оно то ли было засажено молодыми соснами, то ли они сами стали там расти. Овин и ток я помню, помню и поле справа. Но не помню, чтобы его когда-либо пахали или сеяли. Там даже трава была очень редкая, как в Кара-Кумах.
После вершины песчаного холма дорога спускается к Чернушке. Это та река, что начинается с ключа перед Стёпиной поляной. Мост через эту речку я сразу помню в продольном исполнении. Если у деревни продольный мост стали делать после того, как разрушился нормальный мост, то здесь он сразу был застелен так сплошным настилом. Рядом с мостом был брод. Его недостаток был в том, что один берег был довольно крут. Но комбайны, сеялки и прочий габаритный инвентарь провозили через него. Когда вода в реке нагревалась хорошо, в этом броде было хорошо купаться, а шофера иногда даже из Указны приезжали сюда мыть машину. Оба берега были у моста песчаными. Только чуть поодаль от моста были берега с наволоками. Наверно, и песчаный холм появился благодаря рекам.
В паре десятков метров от реки на песчаном пригорке начинался сосновый перелесок, в котором проходила ледянка, которая пересекала и летнюю дорогу (описано раньше). От перелеска она оставляла по паре рядов сосен с каждой стороны. А сразу за перелеском открывалась песчаная поляна. Во времена моего детства она была чистой, но со временем заросла. Трава на ней росла чахлая, поэтому косили её не всегда. Только у западной кромки, где почва была более глинистой, трава была получше. Я там часто находил маслят. Хотя их было много, они были мелкими и часто червивыми. На поляне дорога разделялась. Основная шла прямо, а потом чуть поворачивала вправо. А другая уходила влево, она называлась дорогой через Копани. Копани – это старый еловый лес. Там в давние времена выкапывали с корнем ели, чтобы делать из них гнутые вещи: стромы для крыши, подвесы для ткацких станков и прочее подобное. Стромы – это стропила, которые опираются не на балки, а прямо на стены.
Из выкопанных и расколотых по корням стволов и изготовлялись эти стромы. У стром оставляли часть корня, подрабатывали её, делали на заготовке клинообразный участок и ставили на стену. В торчащую вверх часть корня потом укладывалась нижняя карнизная слега. На несрубленные сучки укладывались промежуточные слеги. А по этим слегам укладывалась солома. Так получалась соломенная крыша. Чтобы солому не сдувало ветром, поверх рядов соломы укладывали ещё ряд слег. В принципе, можно было бы в простые брусья врубать, вбивать или всверливать что-то вроде шкантов и укладывать на них слеги. Но в местах поперечного повреждения древесины всегда быстро появляется гниль. А в описанном случае все элементы стром естественные. Да мало того, ель хоть и очень суковатая, она сильно пропитана смолой, а это природный гидроизолятор и антисептик. Если кто-то не понял описание, нет смысла в него вникать теперь всё это уже не используется.
Дорога, идущая прямо, проходила через небольшой лесной массив и выходила на поле Новой Шоломовской. Отсюда влево вдалеке виделась Новая Указна.
Если вся дорога через этот массив была песчаной, то как раз перед выходом из леса была самая настоящая глина. Тут даже слой чёрной земли (почвы) был очень тонок. По всему, тут проходила лощина, которая была в Поскотине около Указны. Теперь от выезда из леса и до самой Указны все поля были глинистыми и в сырое время труднопроходимыми.  Только ближе к противоположному лесу почвы становились более песчаными. Около полукилометра от выезда из леса стояла когда-то Новая Шоломовская. Вправо по краю леса протекала Чернушка, та самая, что начиналась около Стёпиной поляны, а после опушки у Новой Шоломовской она стремилась к полю у Старой Шоломовской. Она была той речкой, на которой был хороший брод на полях Старой Шоломовской.
На краю этого поля на берегу речки наша школа проводила день Пионерии. В этот праздник тут проводились пионерские и туристические конкурсы и соревнования. Для нас это был настоящий детский праздник. Летом мы прибегали сюда купаться. На небольшой полянке перед тем, как скрыться в лесу, речка протекала через мелкий и тёплый омут. При первых моих посещениях глубина омута была близка моему росту. А при последнем мы с друзьями удивлялись, как мы могли там купаться. То ли омут занесло песком, то ли мы так выросли. Но глубина стала совсем маленькая. На этой полянке во время пионерского праздника жгли костёр, проводили командные соревнования. В зарослях самосевной молодой берёзы проводились соревнования по ориентированию. Прелестные воспоминания!
Итак. Если проехать по дороге дальше, то мы попадаем в деревню Новая Шоломовская. Она находилась по оси поля. Мне помнится, что эта деревня, как и Старая Шоломовская, была расположена углом. И перекрёсток в деревне тоже был Т-образный. Если проехать по деревне прямо, то попадаем за деревню на другую сторону поля. Туда вела дорога, которая, проходя по лесу, выходила на летнюю дорогу около ключика перед Стёпиной поляной. Дорога тоже песчаная, тоже волнами. Но в некоторых местах с глинистыми полосами поперёк. Перед въездом в лес за однорядной лесополосой находятся небольшие поля. Поля песчанистые, но очень сырые. Я их знаю, потому что на практике после десятого класса пахал их на тракторе с Кощеевым Семёном. Плуг был прицепной, но переделанный на управление гидравликой. Трактор Т-74. Трактор скоростной и сильный по тем временам, но уже изношенный. То у него патрубок с радиатора свалится, то гидронасос откажет. Но в остальном был хорошим.
Однажды около обеда, когда пахал одно из тех полей, ко мне вдруг подошёл мужик и представился водителем почтовой машины, забуксовавшей на Стёпиной поляне. Он вышел на меня на звук трактора. Я ему объяснил, что я практикант, а тракториста тут нет. Что я не знаю здешних мест, что даже трактор не умею отцеплять. Мужик, чуть не плача, стал говорить, что почтовой машине нельзя отказывать, что он мне поможет отцепить и прицепить. Слава богу, Семён накануне показал мне способ отцепки. Но на меня подействовало то, что  почтовой машине нельзя отказывать. Отцепил и поехал. Так я узнал эту дорогу.
На обратном пути на одном из трамплинов у меня трактор заглох, а с радиатора соскочил патрубок. Часть воды из системы охлаждения вылилась. Я совсем растерялся, ведь у меня не было с собой ведра. Чем залить воду, я не знал. Завести трактор без воды боялся. Тогда снял с ноги ботинок (слава богу, был не в полуботинках) и им стал черпать. Когда, наконец, показалось, что воды достаточно, стал заводить. Как заводить пусковой двигатель, я знал, но почему-то побаивался. Наверно, это шло ещё со времён работы моей матери на указинской электростанции.
Когда рассказал про приключения Семёну, он долго смеялся, а потом объяснил все мои ошибки. Вот так я познакомился с той дорогой, которую многие люди моего возраста не знают до сих пор. Теперь, наверно, дорога сильно заросла и, может, быть вообще неузнаваемой.
Если в деревне повернуть влево, то попадали на дорогу в Новую Указну. Вдоль улицы росли черёмухи. Когда деревня разъехалась, наверно, вся ребятня нашей деревни паслась там. Мы не только гроздьями висели на ветках, но и набирали её с собой. Некоторые черёмухи давали такой налёт во рту, что рот с трудом открывался.
Из деревни дорога шла по склону поля. Это был не холм, а просто уклон земли в южную сторону. Тут песчаной земли не было, поэтому было очень грязно и не всегда проезже. Зато каждый год дорога перепахивалась и прокладывалась вновь, что помогало её не только равнять, но и делать под ней дренирующий слой. Зато после дождя автомашины вязли по самую раму.
Примерно на средине расстояния между деревнями влево уходила дорога. Она вела в маленькие поля в лесу. Отец говорил, что тут был хутор. Наверно его хозяин и разрабатывал эти поля.  Мне кажется, что я даже видел остатки нижних брёвен от построек. Но вполне это могло быть просто ложной памятью. С этих клочков  дорога уходила в густой старый лес, называемый Копани. Это как раз та дорога, которая выходила на поляну к ледянке у Старой Шоломовской. Но проехать с поля к этой дороге было трудно из-за сырого участка, который был как раз у лесных полей. Позднее, когда я стал уже взрослым, там, в самом низком месте, выкопали пруд для водопоя скота на пастбище. Однажды мы в том пруду увидели лося, спасавшегося от овода в воде.
Когда мы стали вырастать до того возраста, когда родители стали нас одних отпускать в лес, мы с Сергеем Филипповичем Шабалиным (в школе Серёга Первый), стали ходить за грибами. К этому времени эти маленькие поля стали заброшенными. На них вырос густой десятиметровый березник. В нём оказалось столько подберёзовиков, что стали их носить каждый день по ведру. В конечном итоге бабушка отказалась их сушить, отказалась и тётя Таисья, мать Сергея. Даже свинья стала отказываться их есть. А когда время подошло, и мы пошли туда опять, там прошло стадо коров, и грибы расти перестали.
С противоположной стороны от входа этой дороги в Копани тоже была дорога. Она была когда-то прямой в Новую Указну. Скорее всего, она использовалась, пока по дорогам не поехали автомашины и трактора и пока не появились эти небольшие поля в лесу. Дорога выходила в Поскотину. Это примерно на половине расстояния между дороги на лесные поля и околицей Новой Указны. Как раз в месте слияния двух дорог был небольшой супесчаный пригорок, в котором большая часть деревни брала глину для печей. От этого пригорка вела дорога в Указну без особых примет. Входила она в деревню по ножке буквы F.
Может быть, не совсем умело и интересно я описал обе дороги из райцентра в мою деревню. Все другие дороги вели в деревню из других мест. Например, так же по трём путям можно было проехать в деревню из Гостовской. Можно было бы из райцентра и через Козловку, но это всё равно, что ехать из Москвы в Нижний Новгород через Крым.