Покос

   Расскажу о дорогих моему сердцу днях, когда бываю я дома и попадаю на покос. Люблю это дело. Итак, сборы.
Утро. Грузим в УАЗик всё, что необходимо: косы, завёрнутые в мешковину, косовища, провизию, рыболовецкие причиндалы.
- Что-то ещё забыли – улыбается тесть.
- Да уж, это вы забудете, как же – отзывается хозяйка.
- Раньше на покос и на страду сухой закон в деревне был, никаких тебе!.. А сейча-ас... – Это бабушка. Она как всегда сурова и непреклонна. Но справедлива.
- Всё нормально, баб Марусь. – это свояк тестя.
- Да какой нормально? Нормально ему. Выпьешь, дак какой из тебя работник потом?
- А что? Я даже веселее работать буду.
- Тьфу! Что за мужик, ничего в дело не говорит! – уходит в дом.
Переживает. А как же, из покон веку у них вся жизнь и благополучие от урожаев зависели. И от собственного трудолюбия. Вот и болит у бабушки душа вечной крестьянской болью.
Грузимся.
- Ну ты что, вчера косу не мог отбить?
- Да я щас. Тут делов-то.
- Заранее надо готовить, а то всё в последнюю минуту – поучают более молодых.
Загрузились. Поехали. Дорога дальняя да по бездорожью. Сначала ничего -  грунтовка, - а потом совсем беда. Чтобы добраться до старой деревни последние километры пробираемся по заброшенной дороге. Это только УАЗику и по силам. Наконец забираемся на гору, на которой стоит почти умершая деревня, и с неё, с горы, открывается потрясающий вид в такую даль, что кажется видишь весь Север России в сторону Балтики. Тут привал обязательный - как ритуал - горло смочить, дорогу поблагодарить. Тут уж и до баньки рукой подать.
Добравшись до места, выгружаемся, заготавливаем дрова, разводим костёр. А пацаны уже на реке, уже рыбалят – для них праздник. Готовятся косы на завтра. Поужинали. «За приезд» по чуток и спать – завтра рано вставать, нужно силы копить... Все сосредоточены и немногословны. Пацаны только шумят...
   
     А рано утром начинается работа. Ах, и славно же на покосе! Мысли всякие приятные в голову лезут – большие и малые. Что вот забрался ты далеко-далеко, где уже давно и не живёт никто. А теперь только ты один вращаешься на этом земном шарике где-то посреди северной тайги и машешь литовкой, делаешь вечную работу, какую все предки делали. Вечную и простую, как сама Земля. И сто, и тысячу лет назад делали, а вот теперь - ты... Вжик-вжик, коси, коса, пока роса. «Не торопясь, но поспешая» - наверно, отсюда пошла эта присказка. Торопиться не хочется, хочется наслаждаться моментом приятного (и главное, полезного для души) уединения. А поспешать быть беда. А как же, до зноя надо успеть скосить как можно больше. Крестьянский труд – он такой, погоду ловить и не расслабляться. Звени без устали коса. Вжик-вжик. Комары только. И откуда их столько? И как за лютую зиму не вымерзают, заразы такие? А всё равно славно. Пусть жужжат и кусают. У Бога всё разумно. Для рыб они нужны, ещё для кого-то. Да и мне они нужны. Раньше вон болезни лечили кровопусканием. Да и сейчас сдают, чтоб кровушка обновлялась. «Пейте, пейте, кровь мою», я даже отмахиваться не буду. Вжик-вжик. Вот слепни с оводами, вот это да-а, вот тебе долбят, аж вздрагиваешь. Ну ничего, это чтоб не останавливался – двигай, двигай ручками, шевели плечами, коровкам корма нужны, а нам молочко да сметанка. И кто это моторами косит? Эх, чудаки вы, чудаки. Выбираться в такую первозданную глушь и моторами урчать? От лени что ли это? Лишь бы всё бегом-бегом, чтобы побыстрее как-нибудь, то есть без души. Такое и молоко будет. Жидкость белая без особой пользы, а не молоко. Куда спешите, на «выпить» что ли время экономите? Ну что ж, давайте, бегите мимо мгновений чудных и неповторимых. И даже если из года в год одно и тоже с этим сеном, всё равно неповторимые они, моменты эти. В городе такого нет. И быть не может. Вжик-вжик, вжик-вжик...
     Наломаешься вот так за день, что всё тело гудит. Прям наизнанку выворачивается – и крутит его, и ломает. Только и мыслей, что до баньки доползти и провалиться в небытиё. Но это тело бренное, а вот душа - наоборот. Душа парит от какого-то неописуемого наслаждения, от радости какой-то великой. Вроде и делов-то, литовкой помахать да сена заготовить. Вроде и ничего такого – натаскаешься этого сена до одури, да если ещё из закутков сгребать да выносить. Ан нет, красота и всё тут.

    Потом уже, после покоса, привезёшь сено домой, стог сметаешь, на сеновал всё загрузишь... Пишу и ловлю себя на мысли, как-будто сеновал забить – это уже мелочи. Нет, конечно, совсем не мелочи. Сена-то не два пучка. Труха летит, что дышать невозможно. Платок повяжешь, чтобы рот и нос закрыть – одни глаза торчат – и вперёд, вилами орудовать. Но ничего, глаза боятся – руки делают. Настроение всё равно хорошее – скоро-скоро уже всё, скоро праздник.
Праздник! Ох, и праздник устраивают, когда дело сделано! Кто на деревне работать умеет, тот и гулять умеет. А кто не умеет работать, тот примитивно пьёт. А в настоящем крестьянском празднике всё от радости. За то, что земля-матушка уродила вновь, что успели погоду поймать и запастись. Всё, теперь не пропадём. Разве не славно? Дак чего бы и не выпить, раз такое дело? Кому водочки, кому самогончику своего.
- Кум, а ты знаешь, почему водка – она, а самогон – он?
- Почему?
- Потому что с водки, бывает, слеза наворачивается, мягкая она зараза, как баба! И приголубит, и поплачет...
- А самогон?
- А самогон - он ядрёный! Он мужик! С него не заплачешь...
Смеёмся. Хорошо. Бабы уже сметали на столы, сдвинутые и составленные тут же во дворе, в кухне жарко. А хозяйка дома и коровы радёшенька больше всех – Угощайтесь, дорогие. Выпиваем, шутим, спорим за всякую ерунду – карбюраторы и реформы, пенсии и сенокосилки, снова выпиваем, вспоминаем предков. Потом кто-нибудь включает в машине магнитофон и девчата обязательно попляшут тут же, рядом со столами да босиком по травушке.
- Сват, айда, чего сидишь?
- Да нуу, из меня такой танцор ... Только сено топтать.
     Потом обязательно появляется гитара, потихоньку вытеснившая гармошку. Не везде, слава Богу, но почти везде. А песне всё равно, она и без инструментов зазвучит, когда душа поёт. И вот что я заметил в такие минуты - удивительное дело, но даже закоренелые молчуны, из кого слова не вытащишь, начинают подпевать, прихлопывать. Смотрю и дивлюсь всё время. Этого ведь на банальной пьянке не увидишь, никогда такого не услышишь. А тут смотри-ка, поют. Ну, не поют в нормальном понимании, а подпевают, мычат чего-то, но я же слышу – душами-то поют. Это только вот на таком крестьянском празднике, где для пения души есть все предпосылки – и радость от завершённой тяжёлой работы, и родные люди рядом, и алкоголь, и сама песня, конечно. Убери какой элемент и всё – не запоёт крестьянин. «Чёрный во-орон, что ж ты вьёшься-а, над моею голово-ой». Песня крестьянина, как молитва, уносящаяся к небесам. Помоги, мол, Господи, и в будущем с урожаем. Не оставь нас. «ты добы-ычи-и не дождёшься-а, чёрный во-орон, я не тво-ой». Это я так вижу, это я так пытаюсь словами объяснить состояние этих простых, работящих людей. Может и нет у них никаких таких мыслей, а есть одна работа. Но ведь поют же сидят! В такие минуты они - самые чистые и светлые люди на земле. Спаси вас Бог, что ещё держите коров, что дарите мне возможность приезжать к вам, работать вместе с вами, чувствовать себя причастным к великому сословию крестьянства и ... петь с вами. Милые вы мои люди. Простые и крепкие, надёжные какие-то. Всё меньше остаётся таких людей, всё больше суеты никчёмной.
    Это сейчас как-то всё проще стало – пошёл в магазин, купил молока и всего делов. Слава Богу, конечно, пусть будет молоко в магазинах. Только я его не пью. Мало там души, больше конвейера.

P.S. Вот говорят, что в деревне любят больше молчунов, чем балагуров. Не думаю. В деревне больше любят работяг, а там уж какой характер Бог дал. Лишь бы работал. Пустобрехов не любят – это точно, а если за шутками-прибаутками дело спориться, то ... ничего. Будь ты хоть рябой, хоть лысый, хоть молчун, хоть языкастый, работать умеешь – будет тебе уважение, нет – нет.