2 глава ЗА ЧТО? Петро

Глава 2. ЗА ЧТО?  (Петро)

--Так парень, я тебе обещал без наручников провезти по селу. Как видишь я обещания выполняю; Но село кончилось. Маленькое у вас  село. Одеть наручники!-крикнул он. Говорил тот, что сидел за рулём. Видимо он был старшим, хотя все они лейтенанты. Остальные двое сидели по бокам Петра на заднем сиденье. Тесновато. Заднее сиденье вилюса на троих не рассчитано.
--Лейтенант..
--Гражданин лейтенант- поправил водитель- даже гражданин начальник . Привыкай.
--Можно без наручников? Я убегать никуда не собираюсь.
--Ха! Только попробуй! Так и перережем с автомата на две части.
--Научился стрелять по мирным? Настоящего пороху не пробовал?
--Заткните этой падле рот!- И тут же он получил удар в висок рукояткой пистолета. Одели наручники. Остальную часть дороги  ехали молча. Все думали о своём.
          Водитель: « Какая глупая история. Попал мужик не солоно хлебавши. Видать  вояка сядет, и сядет на долго. И так, за зря. За чужую попойку. Эх, не было бы здесь тех других лейтенантов, остановил бы машину и сказал: « Беги мужик, да побыстрее и подальше от этих мест и от греха»
          Лейтенант слева: « Буду просится в другую опергруппу. Сколько раз мне  приходилось бить беззащитную морду, исполняя животные повадки своего начальника»
         Лейтенант справа: « Ну и зверьё же мои коллеги. Неужели и я так озверею? Если останусь здесь работать то придётся вписываться в общую систему. С волками жить — по волчьи выть. Думаю впишусь»
         Петро: «А был ли у меня другой выбор? Выбор был. Но все варианты доступные моему пониманию тупиковые. Я мог бы не приехать в родное село. Жениться. Постепенно забыть сына. Забыть жену, забыть её мнимую измену. Но был бы я счастлив? Смог бы спокойно засыпать по ночам? Нет, не смог бы. Нужно переродиться в другого человека. То был бы не я, не Гриша Гончар. А Марина? Ей как бы жилось с моим сыном? Нет.
А сын? Смог бы он счастливо жить чувствуя на себе предательство своего отца? И так всю жизнь. А учитывая сложившиеся обстоятельства с его женой, жить презренными своими людьми, лишёнными их защиты. Другой вариант- остаться с Любой. Для Марины и его сына ещё больней знать что отец здесь рядом, а его не достать не видеть его заботу, его ласку, испытывая стыд перед своими сверстниками, быть ущербными. Ведь я бы тоже  это знать. Думал бы  по ночам. А ложиться ежедневно в постель с чужой нелюбимой женщиной, знаячувствуя, что вот здесь рядом любимая и желанная. А та правда о моей жене, а та несправедливость рано или поздно, всё равно раскрылась бы. И он бил бы себя головой об стенку, кусал бы себе локти. А ведь Люба тоже родила бы ему ребёнка. И потом разрываться и делать плохо всем. Нет это тоже не вариант. И здесь он почувствовал, что его инстинкт привел к самому правильному решению. И есть Бог. Потому что только Бог мог направить его душу, поставить его ноги на этот путь. Тяжёлый путь. Но самый правильный путь. Наверно они все будут испытывать лишения. Конечно будут. Их ждёт неизвестность, скорее самая горькая  неизвестность, но их помыслы свободны, их души чисты. И если даже им предстоит испытание никогда больше не увидеться, то он знал, что эта семья, их семья будет крепкая и эту крепость  они пронесут через всю свою жизнь. Светлую. Желаемую. После таких рассуждений он посмотрел на свои руки, что набрякли от крепко зажатых наручников, улыбнулся, посмотрел на конвоиров и подумал: «Господи, да я же вольнее чем вы». И ему стало легко.

              Со скрежетом  открыли дверь и Петра втолкнули в полутёмное помещение. Первое, что он увидел- на полу лежал человек, с деревянной ложкой во рту и бился головой о землю. На губах выступила пена. Один арестант крепко держал его за руки, другой за ноги.
--Это Кавун.-объяснил свободный от процедуры арестант- у него эпилепсия. Бьётся каждую неделю.- Политический. Через две - три минуты приступ кончится. А потом он сразу засыпает и спит часа два.- И на самом деле,   секунд через тридцать Кавун не стал дёргаться и захрапел.
--Фу ты! Ну и сильный же когда кондрашка бьёт. Руки еле удержал.- Говоривший обращался к Петру.- Ты садись землячок, в ногах правды нет.
--Ещё насидится- добавил второй- дай человеку рассмотреться. Петро почувствовал дружелюбную атмосферу.  Казалось,что жизнь здесь идёт нормальной, слегка специфической чередой. Немножко постоял. Поставил свою котомку и сел на солому. Соломой был устлан весь пол. Вот и вся мебель. Стены  чёрные, закопчённые, как от  пожара. Какой то постоялец этой гостиницы  на черной стене нацарапал лежащего льва, а перед львом склонившего шею журавля с неестественно большим клювом. Под рисунком печатными буквами надпись: «Сижу за решёткой...эх, чёрт возьми, погулять бы на воле». А ниже другим почерком: «Шутник. Считай, что ты отгулялся». От прочитанного у Петра защемило сердце. Где сейчас Марина, что с Иваном, что с Тарасиком?

            Кавун проснулся и, как ни в чём не бывало, удивлённо сказал-
--О, а нас новенькие. Как зовут то тебя, землячок?- в его вопросе чувствовалось дружелюбие и Петро почувствовал себя не таким одиноким,
--Да Петром называли, как здесь будут называть-не знаю.
--О, и меня зовут Петро. Не тужи, здесь тоже люди, За что ж упекли?
--Вроде, за дело.
--Ха, мы здесь тоже не бездельники!-Он громко засмеялся.- За какое же дело?
--Да врезал кой-кому для памяти.
--Наверно не кой-кому. За кой-кого в этой гостинице номера не дают. Так кому же?
--Чего ты прицепился к хлопцу, дай ему опомнится.-заступился кто то.
--А ты помолчи, расхититель госсобственности.- И Кавун опять громко рассмеялся.- Ну так кому же? Люблю я такие истории. У самого не раз кулаки чесались.
--Председательши сельсовета, Голове, так сказать.
--Ой, не хорошо землячок, женщина же, хоть и председательша. Видать не так давно демобилизовался, ещё не износил военную форму.
--Женщина — то женщина, но в душе...-и Петро махнул рукой.
--Ладно, так и быть. А где съездил, в самом сельсовете, или за пределами?
--А какая разница?
--Нет, большая.
--У крыльца сельсовета. А что?
-- Территория сельсовета огорожена забором, или нет?
--Ох ты ж и приставучий тезка. Какое это имеет значения? Ну огорожен, огорожен сельсовет. Во дворе всё случилось.-Петро посчитал, что его разыеривают.
--Не повезло тебе землячок. На территории сельсовета - это при исполнении служебных обязанностей, значит корячится политическая. Вот если  выманить её за забор и там разрисовать иероглифами её физиономию, то отделался бы простым хулиганством... Но знал бы где упадёшь...
--Ты спроси его за что он сел-подал голос сосед. -  Расскажи, развесели компанию, а то жрать очень хочется, не так нудно будет.
--Я ж говорю, знал бы где упадёшь... Хорошо...Был я у кума, там немого залили самогона...
--Ты всегда путаешь. Прошлый раз ж рассказывал, что был у кумы. Забрехался ты.
--У кумы?..  У кумы так то перед этим, то совсем другая история. Ещё расскужу. Так вот, иду я, а мочевой пузырь разрывается, ещё пять минут и в штаны наделаю-
--Так ты ж и наделал, завели тебя в камеру, а вся мотня мокрая.-Кое кто засмеялся.
--То уже от страха что арестовали...  Думаю, где же  пристроится, всё как на ладони.  Люди идут, и с одной, и с другой стороны. Добегаю до райкома партии, а там в заборе  пролом...  Я шмыг туда...  Возле дерева валяется какой то камень, вот я и пометил его чего, думаю, зря... Не успел застегнуть мотню, а меня хап за шкирку... Рядом два милиционера... Усекли через окно, они ж там дежурят...  А то, на мою беду, лежала ещё не установленная статуя товарища Сталина... Чёрт!..  Ну, привезли, так сразу и установите её... А то нет!.. Валяется...  Я по этому поводу ещё могу за собой потянуть кой кого..  может  тех милиционеров, а может самого секретаря райкома.   Статуя то лежала мордой вниз, носом прямо в землю. По политической можно многих.. Не шутка, товарищ Сталин.
--Да тебе, то ничего не будет. Ты ж припадочный.
--Припадочный, то припадочный! А вот два месяца... и не отпускают. Ладно, укладываемся спать перед баландой...  Ложись Петро, рядом со мной. Тихонько расскажешь мне поподробнее, может я что ни будь посоветую. Одна голова хорошо-две, сам знаешь, лучше.



         -Петро положил свою котомку под голову, лёг, упёрся взглядом в потолок, но рассказывать ему ничего не хотелось.  Месяца через два, когда  их камеру закомпоновали  врачом с районной поликлиники, Кавуна разоблачили.


Кавун был просто подставной уткой. В те годы существовала такая технология вести следствие. Он втирался в доверие выпытывал то, что арестованные скрывали от следователей и таким образом оказывал огромную помощь в восстановлении справедливости и народного хозяйства. То — то, все удивлялись, почему его ежедневно вызывают на допрос, ведь дело его очень простое. Да ещё удивлялись прозорливости следователей. Те каким то образом, знали все подробности своих подследственных. Конечно, доносчик получил как и полагается в этих случаях. Устроили ему тёмную. Орал, стучал в дверь и кричал: «Спасите»! Открыли дверь и спасли. После такого инцендента арестованные на половину закрыли свой рот  и смотрели друг на друга с опаской.  Камерная дружная семья, распалась  на отдельные мелкие группы. Каждый сопел в свою дырочку и отгадывал свою судьбину в одиночку.

             Два месяца Петра не тревожили. Не предъявляли ему обвинения, не вызывали на допрос. Да и что допрашивать, всё и так было ясно, думал он. Но он два раза получал передачу. Передачи солидные, сало и всё прочее. Кто их передавал, Петро, даже не догадывался. Говорили родственники. Он ломал голову, вычислял, никак не мог придумать, что за родственники и решил, что передают пришедшие с фронта односельчане. Время очень голодное, передачи он брал. Делился. Голодные были все. Очень голодные. А записки, или письма подследственным с воли не передавали. Не положено.

        Через два с лишним месяца,  за ним пришли. Провели по тёмному коридорчику  в небольшую комнату без окон. Тускло блымала электрическая лампочка. Петро обомлел. На табуретке в красивом платье с оголёнными плечами сидела Люба. Язык у него прирос к нёбу. Он скорее мог бы ждать, что небо свалится на землю, но не этого.  Люба улыбалась. Боже мой! Она ещё и улыбается. Она ещё смеет улыбаться! Издевается!
--Петро, Петя! Дорогой мой, Петя!- С Петра  свалилось оцепенение, кровь хлынула в голову,  виски как молотом, грудь  сдавило. Он бросился к ней, хотел вцепиться ей в горло, но только отвесил, как и прошлый раз, тяжёлую пощёчину. Люба свалилась с табурета, лежа повернула к нему голову и уставилась в его глаза. Возле носа показалась струйка крови. Он хотел, лежачую её, ударить  сапогом, но она сапог перехватила, прижала его к груди и стала целовать.  Целовать грязный вонючий сапог.
.
--Бей бей!..  Топчи меня!..  Убивай меня, но прийди ко мне!..  Ежедневно бей, ежедневно убивай меня, но разрешай мне хоть раз в день, хоть на мгновенья прикоснуться к тебе!..    Петя, Петя, любимый мой...-  она не владела своим голосом поэтому кричала очень громко. Мгновенно в комнату ворвались двое дежурных и увидели такую картину. Люба лежит на полу с окровавленным лицом, а он стоит над ней с намерением нанести ещё удар. Так им казалось. Они схватили Петра и увели. Увели и посадили в погреб. Это был импровизированный карцер. По дороге они, как правило, расквасили ему всю физиономию. Но на следующий день выпустили и отвели в родную камеру. Минут через десять дежурный принёс  передачу. Петро понял откуда она и от передачи отказался. Напрасно он это сделал. Все сокамерники на него посмотрели волком. Борьба чести и голода — жестокая борьба и не всегда в пользу чести.

             Дней пять его не трогали. На шестой лень отвели к следователю. Это был лейтенант, что при аресте сидел справа.
--Ну предатели — вымогатели, враги нашей родины и прочие уродины. Дежурный оставь нас.- Дежурный был в три раза старше. - А ты садись в углу на табуретку. У меня не забалуешь. Расскажешь всё на чистоту.- При этом он расстегнул кобуру и положил угрожающе пистолет на стол. Это было против устава. Не имел права следователь, при допросе,  иметь при себе оружие.  Петро в душе улыбнулся.
--Слушай, лейтенант...
--Гражданин начальник!-гаркнул тот.
--Лейтенант, ты напрасно так, через пол секунды твой пистолетик будет в моих руках.- Следователь схватил пистолет и спрятал его в ящик стола.
--Дежурный!- закричал он. Вошёл дежурный.
--Олеть наручники! Дежурный одел наручники и остался стоять у двери.- Так... я вижу у нас по хорошему не получиться...  Придётся по плохому. Лейтенант подошёл к сидящему Петру и наотмашь тыльной стороной ладони ударил по лицу. Потом ещё раз. Странно, что Петро не испытал при этом ни гнева ни страха, ни боли. Но, что то  подбросило его. Он молниеносно выпрямился, поднял руки, перебросил их через голову лейтенанта, прижал его торс вместе с руками к себе и со всей силы головой нанёс удар по лицу. Потом приподнял лентеранта и ударил ногами об пол. Тот так и сполз.
--Стреляй, стреляй!-закричал лейтенант. На крик сбежали находившиеся следователи и дежурные. Петро сел на табуретке. Лейтенант встал, вынул платок, вытер из носа кровь. И сказал спокойно-
--Всё в порядке. Я проводил допрос. На сегодня хватит. Дежурный, на пять дней в карцер.- Через пять дней, прямо с карцера голодного и ослабевшего его привели на допрос. За столом тот же лейтенант.
--Дежурный оставьте нас.
--Может наручники?..
Нет, оставьте нас.- Дежурный ушёл. Лейтенант олной рукой перелистывал бумаги, изучая их, а другой выстукивал по столу какую то мелодию. Не подымая глаз, спокойно сказал-
--Садись.- Минут пять длилось молчание. Казалось, какие то две противоборствующие силы одолевают душу лейтенанта. Какой то груз он хотел сбросить из себя. Наконец он поднял голову, посмотрел на Петра и улыбнулся.
--Знаешь, парень, ты гораздо старше меня, но разреши я буду называть тебя на ты. Здесь заключённых всех называют на ты, но я по твоему разрешению. Идёт?- Петро ждал какого то подвоха, но кивнул головой в знак согласия. Лейтенант продолжал- За пощёчины я извинения просить не буду, потому, что ты тоже меня отделал по самое некуда. Так что мы квиты.
--Повторения не будет?
--Нет, не будет.
--Тогда, что ж, гражданин начальник, допрашивай.
Можешь называть меня лейтенант, или даже по имени, меня тоже зовут Петро. Дружить, конечно, мы с тобой не будем, находимся по разным сторонам баррикад. Но чисто человеческое отношение, пока я веду следствие, обещаю. Сегодня допроса не будет. Вот на, подкрепись.- И он вынул из тумбочки свёрток, завёрнутый в газету.- Это не моё. Это тебе передали. Поешь здесь.- Зная, откуда это, Петро хотел отказаться, Но при упоминании пищи у него закружилась голова и он не устоял.
 
                С сокамерником Егором Речитским, что мало разговаривал, а сидел в углу и растирал по морщинистому лицу грязными руками слёзы, было всё предельно ясно. Вот если бы он украл с колхозной коморы те два килограмма ячменя, то это было бы простое воровство. Ни больше — ни меньше. Но он украл ячмень в посевную компанию, прямо с посевной, прямо с ковша сеялки — это совсем другое дело. Это подрыв экономики нашей Социалистической Родины, это саботаж, это политика.  При всей ясности, дело было нормально состряпано  за две недели  и он, бедолага, уже три месяца ждал суда. Сокамерники пророчили разное, но все сходились на мысли, что больше десяти лет лагерей дать не должны, а там кто его знает. А вот с Петром происходило что то непонятное. Его и вызывали на допрос, но, как бы, ни о чём не допрашивали. Сажали в карцер, били морду, потом жалели. Однажды  привели на допрос и следователь, тот же лейтенант Петру сказал.
Знаешь парень, похоже что влип ты капитально.
--Ну ясное дело. А это почему же?
--Сам прокурор района тобой заинтересовался и взял под особый контроль.
--Так это ж хорошо. Скорее будет конец, а не эта мышиная возня.
--Хорошо, то хорошо, но не очень, он не намерен отпускать птичку.
Я и так знаю. Уж вы то с председателем сельсовета постараетесь.
--Да... Старание ещё никому не помешало...  А знаешь, ведь есть ещё один протокол о твоём нападении на власть...  Я его не собираюсь пускать в дело, но в моём ящике он лежит... На всякий случай...  Дежурный!.. Уведите!- И следователь улыбнулся.

              Петро сидел уже больше двух иесяцев, около десяти раз вызывали на допрос, а по существу, так и не допрашивали, ни одного документа с результатами допроса он не подписывал. Через пару дней ему, без его воли, предоставили свидание с Любой. Это было нарушением следственной практики. До суда свидание не полагалось. Свидание прошло не так бурно. Эмоции притупились.
--Петя, любимый мой, ели тебе будет так легче, ударь меня. Ударь очень сильно. Всё равно это будет прикосновение твоей руки.
--Люба, чего ты хочешь?
--Я хочу любить тебя, и люблю тебя. И всегда ты будешь мой. Одно твоё слово и завтра ты будешь на свободе. Нет, не завтра. Сегодня. Через пол часа мы уедем и забудем этот страшный сон.- Люба ошибалась.
Что с Мариной?
--Она в Белоцерковском СИЗО. Передачи она получает и сокамерницы к ней относятся нормально.
--Почему бы они к ней относились не нормально?
--Как почему? Ты же знаешь, что у неё на груди следы свастики. А война только кончилась, память не изгладилась.
Где мой Иван?
--О Иване не беспокойся, он живёт у меня.
--С какой это радости? В соседнем селе у него есть двоюродная бабушка.
--Что твоя бабушка? Так решил сельсовет. Ребёнок должен жить нормально. Он за родителей не отвечает.-Петра это возмутило, но одновремённо и успокоило. Во всяком случае, коль уж взяла, то не будет сидеть голодным.
--Что с Тарасиком?
--Я думала ты о нём не вспомнишь. Ведь это он источник твоих бед.
--Что с Тарасиком? Он брат моего Ивана.
--Он в Белоцерковском детском доме. Имя ему не изменят, а с фамилией, там у них свои правила. Не беспокойся, Советская Власть детей не обижает, хоть русских, хоть татарских, хоть немецких. Можно мне подойти к тебе?
--Нет! Люба, ты знаешь, что я должен тебя ненавидеть.
--От ненависти, до любви один шаг. Было бы хуже твоё безразличие, а ненависть даёт мне шанс.
--Нет, никогда. У меня есть жена и я ей не изменю лаже в мыслях.Уходи Люба. У тебя нет шанса. А с моим делом разберутся, справедливость ещё никто не отменял.
--Ну и сгноись здесь!- Глаза её сверкнули.- А Иван будет у меня, слышишь, у меня!..  Если не ты, то хоть Иван!..  А об отце он узнает такое, что не захочет его вспоминать. - Она позвала дежурного и ушла.

           Петро шёл в камеру возмущённый, но рассуждал: « Если Люба так оперирует событиями, то у неё есть какая то власть не только в своём селе, но и в районе, и может даже в области».

           В области она не имела никакой поддержки, а вот в районе, да. В районе она могла оперировать через районного прокурора но при одном условии. Она, или должна была выйти за него замуж, или, хотя бы, твёрдо пообещать. Прокурор похоронил свою жену и у него осталось двое детей. Ещё до войны, будучи женатым, он на районных партийных собраниях с вожделением поглядывал на юную коллегу по партии, высекающей из своих глаз снопы зажигающих искр. Но при любой попытке он наталкивался на стену и задорный юношеский смех. А когда у него умерла жена, он решил во что бы то не стало,  добиться успеха, и готов пустить в дело даже прокурорскую власть. Дело продвигалось туго, но продвигалось. Люба каждый раз находила какие то причины для временного отказа. Чего  то ждала. Однако, умело давала повод надеяться. Нужно сказать, что она была не из тех женщин, которые для удовлетворения своих материальных, духовных и сексуальных потребностей готовы ложиться с любым мужчиной. Однако, соблюдая соответствующую дистанцию она навсегда  не отпугивала своих кавалеров.  Хотя в её душе  была приготовлена ниша для единственного человека. И этим человеком был Петро. С появлением Петра прокурорские надежды таяли. Но не такие прокуроры вообще и в частности не такой прокурор Буряк Семён Семёнович, чтобы сдавать свои позиции. О, для этого у них есть много инструментов. Сейчас такой случай появился сам собой и Семён Семёнович, не раздумывая дал постановление на арест Петра и Марии. И уж конечно выпускать  птичек из своих когтей он не собирался. Но он понимал, что данное дело может рассыпаться, если будет назначен мало мальски грамотный адвокат. Оно шито белыми нитками. Поэтому продолжать рыть и нарыл. А в это время нарыть можно было чего угодно.

--Ну что Петро, открылись новые обстоятельства. Где твой именной пистолет?-Спросил следователь,
--Добрались до пистолета. Какая связь?Я его оставил  у своего друга в Житомере. В однокашника по окопам. У него тоже есть такой.
--В Житомере говоришь? Какое совпадение. Там его и нашли на месте разбойного ограбления магазина. Даже если ты докажешь свою непричастность, всёравно ты соучастник. Ты не имел права оставлять свой пистолет у других лиц. Обойма была полная?
--Да.
--В обойме осталось три патрона, отсюда вывод. Пять патронов использовали. Если ещё найдут в чьём то животе пулю от твоего пистолета, то это вышка, в лучшем случае двадцать пять. Думай. Завтра у нас с тобой начнётся настоящая работа.-Следователь позвал дежурного и Петра увели в камеру.

           Настоящая работа так и не началась. Через пять дней Любе разрешили свидание с  Петром. Встреча почему то происходила не в помещении для свиданий, а в кабинете следователя. Он сказал: «Пятнадцать минут», вышел и закрыл дверь на ключ. Люба была одета скромно, губы у неё дрожали.
--Петя, беда...
--Я знаю, но я в тех событиях не причастен, и это ещё нужно доказать.
--Петя, докажут. Сейчас такое время.    Им нужно раскрыть преступление, а преступника если не найдут, то назначат.
--Я в этом убеждён.  В данном случае ты меня назначила.
--Петя,сейчас не время...  Нужно думать что делать.
--Я придумать ничего не могу. Если в тебе есть хоть капля от нормального человека, скажи, что будет с Мариной.
--За Марину не беспокойся. Пришёл из Белой Церкви запрос, чтобы я обеспечила свидетелей. А кто будет свидетель и что будут свидетельствовать зависит от меня. Марину выпустят. Она моя соперница, но она для меня сейчас не опасна.-Здесь Люба тоже ошибалась.
--Так что же нужно делать?
--Петя, ты в большой опасности. Здесь ты не должен оставаться. Нужно бежать... Твой военный билет у меня, паспорт я сделаю с выпиской из села до твоего ареста.- Это было для Петра, как гром с ясного неба.
--Ты с ума сошла! Под что ты меня подводишь? Ведь тогда я на самом деле буду преступник и мне не доказать свою невиновность. Это уж слишком жестокое мщение. Люба, опомнись.
--Петя, Петя, не докажешь. Никогда не докажешь. Я тебе не мщу, я тебя спасаю. Если не удастся получить следующее свидание, то я передам с передачей записку. Ты её найдёшь.- Петро хотел возразить, но щелкнул ключ и зашёл следователь.
--Свидание окончено.- Петра увели, а Люба осталась.

           На следующий день Петра отвели на допрос.
--Так, взломщики-погромщики! Вот теперь у нас начинается настоящая работа. Вот тебе лист бумаги, и подробненько- как, при каких обстоятельствах, кто сообщники, где награбленное? Честное признание может спасти тебя от вышки. Не захочешь сотрудничать, докопаемся сами и  докажем, уж будь в этом уверен.- Петро ничего писать не стал.
--Ладно, не хочешь смягчить своё положение, будем по другому.- И следователь начал задавать вопросы. Но строил он эти вопросы так, что любой ответ был утвердительным. Петро молчал, однако следователь что то записывал.
--Так, а теперь вот здесь напиши- с моих слов записано верно и распишись.- Петро читать не стал, расписываться тоже.
--Упорствуешь... Ладно, у нас куча времени... А приворожил ты умную бабу, но не скоро  её увидишь?

         Через три дня пришла передача. На бутерброде, под толстым слоем масла лежала в канавке записка. При проверке её можно было обнаружить легко. Значит передачу не проверяли. И Петро понял, что здесь задействованы какие то дополнительные силы. В записке был написан подробный план побега и где, и когда его будет ждать Знакомая ему двуколка. После некоторого сомнения он решился.

        Действительно крышка погреба, где он отбывал наказание в карцере была не на замке. Действительно, когда он тихонько проходил мимо дежурного тот дремал и собаки не было. Ничего не стояло открыть щеколду и тихонько выйти на улицу. Даже дверь не произнесла ни единого предательского звука. На улице охраны не было. Петро тихонько за собой закрыл дверь и вдохнул полной грудью свежего вольного воздуха.

       В указанном месте стояла двуколка, но лошади Петро не видел. Луна светила очень слабо и лошадь, видимо, была в тени от небольшой рощи.
Петро подошёл ближе и удивился, лошади действительно не было.
--Далеко собрался, герой?- И тут он получил сильный удар по голове. К нему бросилось несколько человек и заломили руки за спину. Кавун в форме НКВД, в должности младшего лейтенанта одевал ему наручники.
--Не повезло тебе мужичок, ох, как не повезло. Ай, ай, ай!

        На следующий день его повели на допрос. Следователь был другой, но в комнате присуствовал  знакомый лейтенант, а погонах уже красовалось не две, а три звёздочки. Всё стало ясно.
--Далеко пойдёшь- сказал ему Петро.
--Ну уж буду стараться- ответил тот и лицо его озарила невинная ангельская улыбка.


Третья глава будет называться: «Люба»