3 00

2:54.

Грохот старых часов заполнял комнату. С глухими щелчками двигалась длинная стрелка, отсчитывая минуты. Потускневший латунный маятник давал ровный, гнетущий ритм. Цепочка передвигалась чуть тише, но все равно было слышно, как движутся звенья где-то в часовом механизме, вплетая свой звук в идеальную механическую симфонию. Звуки улицы глохли за огромными пыльными шторами. Бесконечный ритм на несколько секунд был разбавлен грохотом ключа в замке и щелчком новых, отлично смазанных шестеренок, которым часы могли только позавидовать.

2:55.

В комнате пахло временем. Запах деревянной, лакированной мебели, сделанной еще до революции, казалось, не мог выветриться никогда. Слегка сладковатая смесь из древесины, пропитки и лака. Старый книжный шкаф делился дурманящим запахом старых, давно пожелтевших страниц книг, которые есть на полках в каждой семье, но которые не открывают даже самые любопытные дети. Запах приключений и стенографий политических съездов. И для всего этого букета фоном служила чадящая керосинка, заставляющая вспомнить о временах, когда электричества еще не было. Пришедший отсюда извне запах сладковатых духов словно будил квартиру от оцепенения.

2:56.

Тонкие, длинные, холодные пальцы скользили подушечками по шершавым обоям, которые, судя по всему, не менялись больше сорока лет. Такие тонкие, что пальцы ловили шероховатость и прохладу древней бетонной стены, и при этом омерзительно синтетические и гладкие. Редкие дыры в них, сквозь которые проглядывали старые газеты-подкладки, согревали пальцы мягкой, шершавой, НАСТОЯЩЕЙ бумагой, наполненной новостями о давным-давно умерших людях. Наконец, они добрались до шкафа и нашли большую книгу в растрепанной обложке.

2:57.

Фотографии были выцветшие до такой степени, что невозможно было определить, были они черно-белые или цветные на заре своей жизни. Легкая желтизна, от которой эффект "Сепия" на самом дорогом смартфоне повесился бы от зависти, была оставлена долгими-долгими годами бесконечного хранения на полке. Подписи, выведенные фиолетовыми чернилами, были похожи на паутинки и сделаны явно перьевой ручкой. При этом почерк казался совершенно нечитаемым. Лица людей были словно выгравированы на мятой фотобумаге. Красивые и пугающие, улыбающиеся и скорбящие - все они были почти незнакомы темным, полуприкрытым глазам гостя, которые периодически прятались от усталости за подкрашенными веками.

2:58.

Язык облизнул слегка солоноватые губы и пересохший рот заполнился еще не успевшим остыть горячим чаем. Горьковатый, крепкий привкус, дополняемый редкими, вяжущими чаинками прокатывался по всему рту и чувствовался даже в пищеводе, заставляя поморщиться. Сладковатое, черствое печенье с изюмом немного перебило крепость чая, оставив привкус сахара на небе и несколько крошек на губах.

2:59.

Странное чувство росло откуда-то из центра груди. Оно словно давило изнутри, медленно разливаясь по всему телу. Тяжелое, гнетущее и при этом неуловимо сладкое ощущение. Оно заставляло дрожать губы, щипало уголки глаз. Сладким, большим комком закрывало все звуки в горле и болезненно сжимало челюсти. Мышцы в ожидании медленно натягивались, словно струны настраиваемой гитары, а где-то под ребрами и в ключицах неуловимо щекотало все то же ожидание.

3:00

Грохот ключа в замке и щелчок новых, отлично смазанных шестеренок, которым часы могли только позавидовать утонул в безумной какофонии боя.