Четыре последних строчки

 
     Максим возвращался из деловой поездки в подавленном состоянии. Он не понимал, что
с ним произошло. Это не понимание давило его, как пресс. Два месяца они готовились к
переговорам о взаимовыгодном партнерстве с одной из крупных столичных фирм.  Два дня назад переговоры начались. Было оговорено все. Осталось только скрепить договор подписями, что и должно было случиться три часа назад. Но не случилось. В последний момент, когда ручка уже приближалась к месту для подписи, он вдруг встал и молча покинул конференц-зал, где проходила церемония. Ему что-то кричали в след. Он что-то ответил. Потом долго бродил по Москве, пока не забрел на площадь трех вокзалов, купил билет на электричку и вот сидел сейчас в мягком кресле первого класса, бездумно смотря на перрон в ожидании отправления.
  -Здравствуйте! – раздалось рядом.
  Максим повернулся и увидел мужчину в летах небольшого роста, улыбающегося глупой
широкой улыбкой. Эта улыбка вызвала новую волну раздражения, и он сквозь зубы бурк-
нул:
  -Здрасте!
  -А я ваш сосед. Меня зовут Иван Степанович. Можно просто «Степаныч». Меня так дру-
зья величают.
  -Уж не причисляете ли вы меня к своим друзьям?
  -А почему нет? Вы ведь из Ярославля? Значит – земляк. Вас я как-то по телевизору ви-
дел. Значит вы не простая фигура в нашем городе. Ну и потом вы просто мне понравились
и тогда в телевизоре, и сейчас. А причисление к моим друзьям вас ни к чему не обязывает.
Ведь это только до Ярославля. Да и не люблю я, когда меня по имени – отчеству назы-  вают. Уж больно старостью попахивает. Ну, был бы я начальникам. Тогда да. А так – ста-
рик, он и в Африке старик. «Степаныч» же и уважительно и на старость нет намека. Как
вам мое объяснение?
  Говоря все это, мужчина ловко закинул небольшую сумку на  полку, снял ветровку, акку-
ратно сложил ее и положил рядом с сумкой, потом сел в свое кресло и на последней фразе
повернулся к Максиму, вновь широко улыбаясь. Наблюдая за ним, Максим заметил, что
мужчиной не было сделано ни одного лишнего движения, что говорило о хорошей физии-
ческой форме и принадлежности в прошлом к представителям силовых структур. «Скорее
всего отставник из военных. Они все быстрые, точные, аккуратные. МВД и ФСБ вальяж-
нее и высокомернее. По крайней мере, так много они бы не говорили.» - закончил свой
анализ личности соседа Максим и, как потом оказалось, не ошибся.
  - Ну что ж. Объяснение ваше принимается и считается вполне приемлемым. Поэтому
давайте знакомится по настоящему. Волков Максим Федорович. – Максим помолчал нем-
ного и с улыбкой произнес, - Предприниматель.
  - Перехватываю эстафету. Иван Степанович Хряков, военный пенсионер.
   В это время электричка медленно тронулась с места и, неторопливо набирая ход, весело
застучала колесами на рельсовых стыках.
  -Вот и поехали. Иван Степанович, по каким делам в первопрестольной были? – начал
разговор Максим, в сердцах ругая себя за тот официоз, что прозвучал в его словах и ту
барственность, что сквозила в тоне, каким эти слова были произнесены.
   Попутчик потушил на лице улыбку, серьезно и внимательно посмотрел на Максима и
сочувственно произнес:
  -Что случилось, Максим?
  Это было сказано так просто и душевно, как мог бы сказать отец, будь он рядом. У Мак-
сима уже готова была сорваться не очень приятная для собеседника фраза, которая сразу
поставила бы его на место и положила конец фамильярности. Но темно-коричневые, поч-
ти черные глаза соседа смотрели с таким пониманием, теплотой и сочувствием, что он
тихо сказал.
  - Все паршиво, отец.
  - Ну-ка вылей всю эту паршивость в мою жилетку. Если это конечно не коммерческая
тайна. Сразу легче станет.
  Какое-то время царило молчание. Максим ерзал в своем кресле, словно оно стало нео-
жиданно неудобным, зачем-то достал носовой платок и долго вытирал рот, лоб, шею. По-
том, аккуратно сложив его, сунул в карман. Крякнул, вновь заворочался и, наконец, резко
повернувшись к Степанычу начал свой рассказ.
  - Я Генеральный директор одного крупного по масштабам нашего города производствен-
ного объединения. Год тому назад созрела мысль найти в столице партнера и заключить с
ним взаимовыгодный договор. Почти год зондировали почву, подключили к этому наших
депутатов Государственной Думы. В конце концов, нашли. Встретились. Поговорили.
Остались довольны первоначальными предложениями. Стали готовить документы. А у нас в объединении есть небольшой филиал за Волгой. Так мелочь. Два цеха всего. Но там
работают инвалиды. Понимаешь, Степаныч, там еще до меня они трудились. Разную мел- коту ширпотребную делали. При деле и хоть какой-то заработок, довесок к пенсии. Мы с командой давно посчитали, это предприятие сплошной убыток объединению. Но рука подписать приказ о закрытии не поднялась тогда. Наоборот ремонт сделали, станки новые безопасные в Италии купили. Вложили деньги, а прибыль ноль. Дешевая и непрочная китайская подобная продукция не дает нам возможности хоть что-то получить. Вытесняет нас начисто с рынка. А, что делать? Как-то в прошлом году был я там. Решил посмотреть
как дела обстоят. Выхожу из машины у проходной и вижу, мальчишка лет двенадцати
катит инвалидную коляску. В коляске сидит мужчина лет тридцати – тридцати пяти в ка-
муфляже песочного цвета, с орденскими планками на груди и без обеих ног. Проезжает
эта коляска мимо меня. Мальчик говорит: «Здравствуйте! Мой папа здесь работает. Он
ударник труда. А еще он в Афгане воевал, душманов бил и тоже по-ударному. У него и
орден есть». И знаешь, Степаныч, столько было гордости за своего отца в голосе этого
пацаненка. Я посмотрел на того, кто сидел в коляске. А у него все лицо наискось  видимо
осколком перепахано. Но глаза целы. И ты знаешь, чем он занимался? Он мелким натфи-
лем обтачивал какую-то заготовку. Уже работал. Еще не на территории предприятия, а уже работал! «Здравствуйте!» - сказал я. Мужчина поднял на меня глаза и кивнул голо-
вой.  «Он у нас сильный и здоровый, но только не говорит и слышит плохо» - смущенно
произнес мальчик и сразу заспешил: «Вы извините, мы на смену опаздываем. Дмитрич!
Открывай ворота! «Мерседес – Бенц» прибывает!» Это уже было обращено к вахтеру, ко-
торый  стоял у ворот и, косясь на меня, начинал их открывать. «С прибытием, Игорь
Сергеевич!» - громогласно возвестил он, словно встречая не пацана с инвалидной коляс-
кой, а Генерального директора, то бишь меня. Потом я узнал, что паренька зовут Игорем и
он состоит при отце, как сопровождающий, что у него есть еще один брат, младше, тот
помогает матери по дому. А жена у Сергея писаная красавица и семья у них дружная
и веселая. Потом я долго ходил по цехам, смотрел на работу их коллектива. Через неско-
лько месяцев созрел план по партнерству, и по нему это предприятие подвергалось закры-
тию  и перепрофилированию. В суматохе повседневности я как-то не обратил на это вни-
мания. А вот несколько часов назад, когда я стал подписывать договор с московскими
партнерами, лицо Игорька встало у меня перед глазами. И я не смог! Не могу я сорок
восемь инвалидов выбросить на улицу!
  - Четыре последних строчки, – вдруг произнес Степаныч, задумчиво глядя в окно на про-
носившийся за ним пейзаж.
  -Степаныч! Ты что это? –  промолвил Максим испугано.
  -Это ЛЮБОВЬ, Максим. Ведь она разная бывает, а по сути одна. Есть любовь к женщи-
не, к детям, к Родине, к работе, к людям, к друзьям и т.д. Ты ее иногда и не чувствуешь.
Ты даже желаешь от нее избавиться самым кардинальным образом. Но тут вдруг появля-
ются «ЧЕТЫРЕ ПОСЛЕДНИХ СТРОЧКИ». И ты обретаешь счастье, от которого хотел
убежать. Я тебе о себе расскажу. Осенью 1969 года учился я на третьем курсе военного училища. Оно среднее было. Срок обучения три года. В первом взводе был у нас в батарее сержант. Звали его Володя. Фамилию не помню. Зато кличка у него была знаменитая – Дундич. На первом курсе многие из нас страдали фурункулёзом. Так вот Володька зарабо- тал фурункул на лбу. И ходил постоянно с забинтованной головой. А тут возьми, да пока- жи нам в клубе фильм «Олеко Дундич». Если ты его видел, то знаешь, что половину филь- ма Олеко с забинтованной головой на лошади гарцует. Володька со своими бинтами, ну вылитый красный венгр получился. Так и приклеилась к нему эта кличка. Меня Тезисом кликали. За то, что по «Истории КПСС» всегда пятерки получал и взвод выручал, когда он был не готов, дискуссиями с преподавателем. Еще я писал стихи. Так, баловался. Ребятам помогал девчонкам о любви в поэтическом слоге излагаться. Вот как-то на третьем курсе во время самоподготовки подходит ко мне Дундич и говорит.
  -Слушай Тезис. Такое дело. Есть у меня девчонка. Хочу с ней порвать раз и навсегда. Но
только что б сразу и окончательно. Сможешь сочинить такое. Ну что бы сразу видно было
  Дундич для меня был олицетворением мужчины. Высокий, статный, косая сажень в
плечах. Походка какая-то мягкая, стелющаяся, как у опасного хищника. Ну, как мне было не выполнить его просьбу. По молодости я не знал еще, какую рану наносил я той, кому
эти стихи предназначались. Долго мучился, помню. Ведь привык писать о чувствах, а не
о их отсутствии. Но в конце концов написал и принес Дундичу. Тот посмотрел, похвалил.
Я был на седьмом небе. Через некоторое время вновь приходит Володя и говорит, что 
письмо боится отсылать, уж больно оно ему страшным кажется. Нельзя ли как-то смяг-
чить. К тому времени, и я извелся весь. Вдруг стал представлять себя на месте той девуш-
ки, которая это послание получит. Первое, что хотел, когда получил обратно злополучные стихи – это сжечь их. Но стало жалко. И появились последние четыре строчки. Дундич
прочитал и вынес свою резолюцию.
  - Вот теперь пойдет.
  Как я понял, в тот же день письмо полетело по адресату. У нас начались горячие денеч-
ки, и особо встречаться не было времени. Выезды на практику. Экзамены за курс. Госу-
дарственные экзамены. Выпуск!
  Прошло тридцать пять лет. Четыре дня назад звонят нам приятели из Москвы и просят
приехать. Жене какие-то очень хорошие лекарства достали. Я поехал. Встретились. Лекар- ства я взял. Собираюсь обратно. Дай думаю, перед отъездом по Москве погуляю. Вчера и пошел гулять. У Большого театра в скверике сел на лавочку отдохнуть, вдруг гляжу, идет статный генерал-лейтенант с красивой женщиной под ручку. Есть такие женщины Мак-сим, которые как вино, чем старее, тем прекраснее. Вот и эта, глаз оторвать нельзя. А в генерале узнаю Дундича. Сколько лет прошло, а вот узнал. Да он и не изменился совсем.
Только вместо бинта теперь густая шевелюра белых, как снег, волос. Он и меня узнал. Ну,
тут начались воспоминания. Он сотовый достал, машину вызвал. Домой к себе на Куту-
зовский отвез. Вот там подошли ко мне Маргарита Львовна и Владимир Петрович и отве-
ли меня в кабинет хозяина, где на стене в рамке висело мое стихотворение красиво отпе- чатанное на плотной бумаге. Последние четыре строчки были выделены. Именно они сыг-
рали решающую роль в жизни этих двух людей. Именно они свели их вместе. И когда им было трудно, они всегда читали их друг другу. Вот тебе и четыре строчки. У меня они в
стихах выразились и не дали людям счастье свое потерять, а мне злое дело совершить. А у тебя в глазах того паренька, что помогли тебе душу свою спасти. А бизнес дело наживное.
Вопрос инвалидов сейчас все больше и больше становится актуальней. Я это по себе знаю.
У меня самого жена инвалид второй группы. Так что вполне возможно твое предприятие
не в убыток, а может со временем в курочку, несущую золотые яйца, превратиться. А пос-
тупил ты правильно и любой нормальный человек тебя поймет. Большой грех ты на душу
чуть не взял. Считай «ПОСЛЕДНИЕ ЧЕТЫРЕ СТРОЧКИ» тебя спасли.
  - Степаныч! Что же это за «ПОСЛЕДНИЕ ЧЕТЫРЕ СТРОЧКИ»? Поясни, пожалуйста.

  Степаныч встал с места, снял с полки сумку, достал из неё прозрачный файл и протянул
Максиму.
  -Хочешь  прочитать? Вот это стихотворение. Дундич, узнав, что его у меня нет, копию снял через компьютер.
  Максим взял файл и прочитал.

=ПРОЩАНИЕ=
Забудь то, что я существую на свете.
Мой образ под сердцем своим зачеркни.
Никто не виновен, никто не в ответе…
Сожги фотографии, письма сожги.

Пускай не тревожат воспоминанья.
Забудь на губах поцелуи мои,
Забудь клятвы в верности, трепет признанья…
Сожги фотографии, письма сожги.

Забудь, как ласкали тебя мои руки.
То было когда-то, в далекие дни.
Любовь не прошла испытанья разлуки…
Сожги фотографии, письма сожги.

Все, что было связано в сердце со мною,
Не стоит того, чтобы в жизни беречь.
Все то, что случилось со мной и тобою
Нам надо забыть и все попросту сжечь.

И если ты крикнешь: «Любовь не сгорела!
И в сердце моем навсегда сохраню…»
Ну что ж, я один, если ты не сумела,
Сожгу фотографии, письма сожгу.

И пусть серый пепел падет мне под ноги,
Все то, что осталось от нашей любви.
Уж если любовь устает от дороги…
Сожги фотографии, письма сожги.

Вот пламя с шипением к сердцу рванулось.
Оно, словно рана болит, только тронь.
И ты с фотографии мне улыбнулась,
И капают слезы и тушат огонь.