Гнездо Мироновых

Посвящаю 70-летию Великой Победы!

В послевоенное время в нашем коммунальном, одноэтажном, деревянном, ветхом, с постоянно протекающей крышей доме, проживало семь семей. Жильцы были разной национальности: русские, украинцы, белорусы, евреи и, даже, поляки. У каждой семьи был отдельный вход с  небольшой верандой. Все жили дружно, общее горе сближало людей любых национальностей. Все чтили национальные и религиозные обычаи друг друга. Например: если на православный праздник нельзя работать – не работали все жильцы. Двор у нас был небольшой: на нём умещалось по одной грядке и по сарайчику на каждую семью, несколько яблонь и груш, общий туалет.

В каждой семье было по нескольку детей, но, ни у кого из них не было отцов, все сгинули на войне. Все вдовы мечтали выйти замуж хоть за какого-нибудь мужичонка: инвалида, алкоголика, чтобы кормить детей. Но их с войны пришло мало, да и нужно было им кормить чужих детей?!

Но одной из них повезло. Женщины звали её просто Людка. Они говорили:
- Надо же! Как повезло Людке! Нашелся мужик, да и не плохой: не пьёт, не курит, работящий, правда, немного болеет – след, оставленный войной, и взял её аж с четырьмя детьми. Самому старшему Славке, с копной пшеничных волос и чубом над правым глазом, было 16 лет. Остальные: Валя, Витька и Генка - были младше друг друга на три года. Дети были все красивые в мать, изголодавшиеся, худые. Мужа тёти Люды звали Миша Миронов, он был среднего роста, обычного телосложения, с бледным, от привезённой с войны бронхиальной астмы, и в тоже время, мужественным лицом. Он прошёл всю войну, был лётчиком. Пока он бил фашистов, семья его погибла при бомбёжке. Видно, воевал он доблестно, в праздник Победы  надевал военный китель весь в наградах. Он был очень скромный, и китель с наградами надевал не для хвастовства, а для испытания огромного чувства Победы.

Людку он взял за её красоту, здоровье, весёлый неунывающий характер, а главное, ему надо было к кому-нибудь прибиться, а тут готовая семья с детьми. Детей он очень любил, а свои дети погибли. Все во дворе, от мала до велика, любили и уважали его. Для сирот двора он стал общим отцом. Он их воспитывал словом, иногда ремнём. Дети на него не обижались за ремень, он им, ой как, не хватал вместе с мужской рукой, держащей его. Друзей во дворе у Миши Миронова не было, он был единственным взрослым мужчиной, да и с друзьями надо выпивать, а он это занятие не любил.

Дядя Миша сделал во дворе турник, качели с доской на верёвках, скамейки, а самое главное – детскую машину полностью из дерева (даже колёса деревянные), только педали были металлические. Машина была тяжеловата, да и ход у неё был не лёгкий, но зато, сколько радости она принесла детворе нашего, да и соседних дворов. Кто-нибудь из детей садился в машину, упираясь ногами в педали, а остальные помогали ему, подталкивая её. Он вырезал из дерева шахматные фигуры, и мы поголовно начали играть в шахматы. Можно сказать, что и я тогда научился неплохо играть.

Дядя Миша не любил рассказывать про войну, но как-то на день Победы ребята попросили его, одетого в китель с наградами, рассказать, за что он получил каждую из них. И он выплеснул  всё, что носил в себе эти годы. Ребята, затаив дыхание, слушали рассказ отважного лётчика. А старший Славка загорелся желанием стать лётчиком. Он первый вылетел из гнезда Мироновых и поступил в лётное училище. Больше я его не видел. Рассказывали, что он служил на Дальнем востоке и погиб во Вьетнаме.

Однажды мы, спрятавшись от взрослых на чердаке нашего дома, играли в карты в очко на деньги и так увлеклись азартной игрой, что не заметили появления дяди Миши. Он ремнём, куда попало, начал вбивать нам истину, что играть в карты на деньги нельзя. Мы и сами знали это, и поэтому посыпались как горох с чердака через слуховое окно без рамы. Высота была приличная, около трёх метров, но никто ничего не сломал себе, правда прыгающим последними, досталось ремня на полную катушку. Потом мы все собрались на реке и до вечера остужали в воде азарт игры. Но на дядю Мишу никто из нас не обиделся. А вот наши матери поблагодарили его за отцовское воспитание.

Тётя Люда и дядя Миша успели родить ещё двух сыновей с разницей в два года Олежку и Сашку. Это была большая и дружная семья.

Второй из гнезда Мироновых улетела Валя. Она окончила Минский университет и работала в школе. Я её один раз видел, когда был в отпуске на родине. Витя остался с родителями и работал на заводе. А вот про Гену Миронова хочу написать подробней. Он был на год старше меня, и мы с ним очень дружили. У меня до сих пор сохранилась чёрно-белая фотография белобрысого мальчика лет семи с короткой стрижкой, нарядного, красивого в чёрных брючках и туфельках, в белой сорочке. Правая рука его лежит на поясе, как будто он приготовился к выходу на танец.

Но однажды произошло событие, которое поссорило нас. Накануне вечером я лёг спать очень уставший, без «задних ног», и ночью со мной произошло ЧП – я написал в постель. Мама не ругала меня за это, но вывесила сушиться мокрую простыню на верёвке во дворе. Ребята увидели и начали смеяться надо мной и дразнить «сцыкун». Мне было очень стыдно, даже стыдней, чем шутки ребят, когда они резко сдёргивали друг с друга сатиновые чёрные трусы в присутствии девочек. Я с трудом сдерживал слёзы. Но когда я услышал, что и Генка так обозвал меня, со слезами на глазах подошёл к нему и сказал: «а ты заика», он слегка заикался, его напугала собака. Мы поссорились, несколько дней находились в одной компании и не разговаривали друг с другом. Я очень тяжело переживал это состояние. Вот он, мой лучший друг рядом, и не обращает на меня внимания, хотя я видел, что и он переживает. Первым не выдержал я и попросил у него прощения. Он так обрадовался, что я заговорил с ним и тут же ответил мне тем же. Мы отошли подальше от компании ребят и выложили содержимое наших карманов. Я подарил Генке свою любимую рогатку, а он мне самодельный деревянный пистолет, как настоящий, выкрашенный в чёрный цвет, и сделанный умелыми руками дяди Миши. Мы были счастливы, мы снова друзья. И так мы дружили, пока он не окончил семь классов и не уехал  к сестре Вале в Минск, где поступил в техникум.  Я остался с мамой до окончания десяти классов.

Зимой Гена приехал на родину. Его вызвала мама на похороны отца. Он умер от долго мучащей его бронхиальной астмы. Так осиротело гнездо Мироновых. Весь наш двор и даже соседние дворы пришли проводить в последний путь замечательного человека, фронтовика, отца большого семейства. Женщины плакали, кто открыто, а кто в уголок платка. Не плакала только тётя Люда, на лице её не было ни кровинки, она была бледней, чем лежащий в гробу её дорогой спутник. Женщины уговаривали её: «Ты поплачь и тебе станет легче». Но она, молча, смотрела в одну точку, как бы стараясь впитать в себя образ мужа. С ней рядом неотступно находилась старшая дочь Валентина. А вокруг стояли поседевшие, постаревшие вдовы, так и не нашедшие себе других мужей. Они посвятили себя воспитанию своих детей в трудные послевоенные годы. Многие из них были неграмотные и не имели хорошей специальности, до войны им это не требовалось. Их мужья кормили семьи. А теперь им пришлось заменить детям и отцов.

Я окончил школу и уехал в другой город на поиски лучшей доли, оставив мать одну, за что не могу простить себя до сих пор.

Как-то был в Минске в командировке, разыскал Генку. Мы обнялись как старые друзья и проговорили с ним за водкой до утра. Под конец я спросил у него: «А что стало с твоими младшими братьями»? Он ответил, что Олег стал учённым в космической отрасли, а Александра они не уберегли: он спился, стал наркоманом, украл и сейчас сидит в тюрьме.

Это была наша последняя встреча. Жизнь мотала меня по разным городам нашей необъятной родины, менялись друзья, приятели, но память о моём друге детства останется со мной до конца моей жизни!