Василина и Братомил

               
Василина и Братомил
               
       Давным-давно это было, а когда - уже и не вспомнить. Жили себе - поживали в княжем терему князь Ратимир и дочка его Василина.
      В один прекрасный день присела княжна у окошечка с рукоделием и только принялась за работу, как услышала шум на улице. Выглянула она, а там,  аккурат перед княжьими палатами, стоит добрый молодец. Хотя и одёжка на нём худа, и башмаки дырявы, но очень уж он собою хорош: и  статен, и ладен, и  на лицо пригож. Кудри смолёные по плечам рассыпались. И расспрашивает прохожий каждого встречного да поперечного:
      - Люди добрые, а не найдётся ли у вас работы какой для бедного странника?
     Окружили пришлого человека любопытные зеваки, оценили его могучие плечи, добрый взгляд  да ласковые речи и давай зазывать его каждый к себе.
     - Мил человече, пойдём со мною. Затеял я избу класть, да вот без пособника мне прямо никак не обойтись,- говорит один.
     Другой его перебивает: 
     - Слышь, друже, для тебя работа поважнее найдётся, в самый раз по силушке твоей: лес валить станешь да дрова рубить.   
    Но третий уже тормошит путника и за рукав тянет:
    - А порядись ты ко мне в работники: заплачу я хорошо, не обижу.

    И вздумалось тут княжне Василине выйти из терема  прогуляться. Как и водится, увязались за ней няньки, да подружки, да верный батюшкин слуга. Приметили люди княжну и поклонились ей в землю. А прохожий как увидел её, так и застыл на месте, не до поклонов тут было: дых у него перехватило от невиданной красы девичьей. Личико да руки у неё нежные, белые - просто лебедь-птица перед ним, а вовсе не девица; очи - ясные, голубые, ровно озёра на родной сторонке; коса ниже пояса, золотом горит-переливается… Да и сама Василина, глядючи на него, как есть обомлела: так пришёлся он ей по сердцу.
     И стояли они рядышком немалое время, пока верный Ратимиров слуга не хватился донесть господину своему про таковую дерзость. Сильно разгневался князь: затопал ногами, замахал руками и закричал:
     - Да как посмел оборванец, босяк… глаза таращить на княжью дочку?! Ах, он такой-рассякой! В темницу его! В сей же час!
    Заломили тут руки молодцу да и упрятали его в подземелье.
    А ночью привиделась ему во сне княжна Василина:
    - Скажи-ка, добрый молодец, какого ты роду-племени и что привело тебя в наши края?
    - А пришёл я, княжна, из дальнего-дальнего княжества… судьбу пытать, счастья искать. Батюшка мой был князь заморский. Родители назвали брата моего старшего Жирослав, а меня – Братомил. Дитём-то брат для всех был люб, но как стал входить он в зрелые лета, ровно рассудка лишился: зачал  чужие земли воевать да сокровища сбирать. И столько накопилось у него всякого богатства, что сметы не было тому добру. Вот и прозвали князя Жирослава - Скупая душа. А когда померли родители наши, в тот же час он и сказал мне:
    - Ступай-ка ты подобру-поздорову за ворота да иди туда, куда тебе идти охота.
    Смотрит Василина в его чёрные очи, смотрит она и расплакаться хочет:
    - Ну, а что же ты, не простил ему?
    - Да что я? Я на него не в обиде. Простил: ведь не ведал он, что и делал. Когда богатство-то рекой течёт, многим ведь глаза застит. Поклонился я  могилкам  дорогих родителей, положил за пазуху краюху хлеба да и пошёл себе по белу свету куда глаза глядят. Авось, думаю, не пропаду: мир-то не без добрых людей!
   Шёл я так долго, что башмаки мои поизносились, поистрепалась моя одёжка, а всё не видать ни конца, ни краю, бежит и бежит путь-дорожка… Ну, вот, так и добрёл я до вашего княжества… Полюбил я тебя, княжна,  пуще самой жизни. Хочешь казни, хочешь милуй - воля твоя.
    - И ты мне люб… - открылась ему Василина и зарделась вся, как маков цвет. -  Ну, отдыхай покуда. Я к тебе во сне приходить стану.
    …Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Сидит под затвором Братомил не один, и не два, и не три дня, а целый  год. И нету ему ниоткуда заступы. Совсем забыл про него Ратимир: много дум у князя о делах в его княжестве. А у княжны Василины одна только дума, да и та нейдёт с ума: как бы молодцу пособить, из неволи его вызволить.
   Но недаром пословица молвится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Случилось на ту пору рассориться Ратимиру с одним князем заморским. И посулился тот князь непременно подмять под себя землю Ратимирову. Хотя посуленное-то вилами на воде писано, но  кто ж его знает? Уж лучше быть готовым к побоищу, нежели неготовым. И повелел тогда князь Ратимир всем своим богатырям спешно в поход сбираться.
   Пришли воины на бранное поле, дождались ворога и крепко схватились с ним. Долго бились ратники, но побороть друг дружку им никак не удавалось.
    Вот приблизилась ночь, и разошлись рати на отдых, каждая в своё место. Закручинился-запечалился князь Ратимир, не придумает он, что и сделать: богатыри-то его, умаявшись, на Мать Сыру - Землю отдохнуть прилегли. Сморил тяжёлый сон и самого  князя. Вдруг явилась ему во сне дочка любимая, Василинушка.
    - Батюшка, знай, что недруга-злодея осилит только… молодец, который в твою темницу заточён ровно год назад. Так велел бы ты за ним послать и пред очи твои  княжие ему предстать.
    Пробудился князь Ратимир и повелел гонцу-скороходу немедля вывесть из темницы затворника, который заточён был ровно год назад, обрядить его в богатырские доспехи и привесть пред очи свои княжие.
    А в это время спит себе Братомил, ни сном ни духом не ведает о том да с Василиной неспешную беседу ведёт:
    - Отчего ты сегодня так печальна, душа моя Василинушка?
    - Не печалилась бы я, друг мой любый, кабы не приспела нужда воевать тебе  с ворогом. Осилишь его – станешь мужем моим  желанным, а коли нет… тебе – голова с плеч, а мне, полонянке, супостату под ноги лечь.
    Как услышал Братомил такие речи, подхватился он  и готов был бежать судьбе навстречу. Загорелось его сердце молодецкое - проснулась в нём силища  неубывная. «Чтоб Василинушке да полонянкою стать?! Не бывать таковому!»
    И только успел он это подумать, как вошли стражники и облачили его в богатырские доспехи. Скорым ходом дошли они до места, где остановилась   дружина Ратимирова, и видят: все вповалку спят непробудным сном. Сам  князь тоже почивает в походном шатре. Стали расталкивать мужей – ни один не ворохнулся: знать, вдоволь натрудились богатырские рученьки.
    А ночь-то уж последние силы теряет, и скоро не удержать ей красно солнышко. Того и гляди, на утренней зорьке нагрянет  полчище заморское. Подумал-подумал Братомил и строго-настрого наказал стражникам:
    - Охраняйте князя, а я пойду узнаю, велика ли сила супротивника.
    Даром что молод богатырь, но неробкого он десятка: забрался на вершину самого высокого дерева и долго глядел в даль далёкую, пока не приметил огоньки. «Ах, вот где вражий стан!»  И  подобрался Братомил ближе к нему, но сильно подивился: и здесь тоже, как говорится, сон в один мах перевалял всех! Лежат воины на траве-мураве, ровно мёртвые, не шелохнутся. Вот и шатёр стоит-возвышается, богато изукрашенный, понятно, что княжий. Стражники у входа храпят что есть мочи: видать, так-то радеть о князе охочи!
     Приоткрыл Братомил  полог у шатра: а там, внутри, человек лежит. Догадался он, что сам князь-завоеватель перед ним; проворно заткнул ему рот,  да глаза закрыл, да руки-ноги связал крепко-накрепко – тот даже охнуть не успел. Знать, не зря прихватил с собой Братомил и верёвку, и тряпицы.  Взвалил богатырь тяжёлую ношу на плечи свои могучие - да и был таков. Идёт он, поспешает: ведь надобно ко времени на месте быть ему. Не зря же старики молвят: «Солнышко никого не дожидается. И хочешь – не хочешь, а в мешок его не спрячешь».
.
     Но вот и пришла пора солнцу красному явиться. Пробудилось оно и стало медленно восходить из-за дальних-дальних гор.
  Тут князя Ратимира ровно кто под рёбра боднул. И только хотел он кликнуть, чтобы побудку трубили, как увидел молодца в богатырских доспехах и повязанного князя заморского. Немало подивился Ратимир, обрадовался несказанно и повелел полоненного развязать.
    Взглянул Братомил на лицо князя-завоевателя – и чуть дух не испустил: как же невдогад-то ему было, что брата своего нёс он на себе?! Но долго не  раздумывал Братомил, бросился ему на шею да обнял крепко-крепко.
    И оборола вдруг оторопь князя Ратимира: расширил он рот и очи свои. Ведь невдомёк ему было: как сие возможно, чтобы ворога-злодея приласкать-приголубить?!
    А Жирослав тоже признал родного брата и, низко опустивши голову, повинился:
    - Прости ты меня, глупого... Только сейчас я понял: никаким богатством не откупишься от смерти, не спасёшься. Богатство, что вода – пришла и ушла…
    Услышал князь Ратимир такие речи и спросил властным голосом:
    - Не пора ли тебе, княже, свой-то меч унять? Ну, так что,  замиряться нам али… как? Али сызнова воевать зачнёшь?
    - Нет, не стану я брани искать. Хватит уже, почудачил довольно. Прикажи подать грамоту: полюбовно замиряться надобно. На веки – вечные.
   И тогда Ратимир на радостях-то молвил Братомилу:
    - А ты, удалой молодец, проси, чего хочешь, любое твоё желание уважу.
    Не сробел Братомил, и стал он таков свой ответ держать:
    - Благодарю на ласковом слове, княже! Дозволь ты мне в жёны взять… дочку твою.
    Не посмел Ратимир порушить своё крепкое княжье слово:
    - Ладно, коли согласится княжна – быть тебе моим зятем.

    И вошли они в княжий терем. Ратимир велел тотчас же столы наладить, ибо деды ещё научали: «Без соли, без хлеба - худая беседа!» Кликнули княжну Василину. Согласилась она стать женою Братомила. А князь заморский, по прозвищу Скупая душа, вдруг при всём честном народе взял и объявил, что жалует брату, князю Братомилу, в удел ему половину своего княжества.
     А на том пиру, к слову сказать, приглянулась самому князю Жирославу двоюродная сестреница Василины. Любава и впрямь была хороша собою, просто  глаз не отвесть! Ну, что ж, Ратимир, да Жирослав, да родичи Любавы посидели рядком, потолковали промеж собою ладком - да и сговорились они: быть Любаве княжной заморской.
     И зажили молодые счастливо: в любви и согласии. Да они, может, и по сей день живут, но, чего не знаю, того не скажу: много с той поры воды утекло. Однако ходит молва, якобы с тех самых времён и пришла на родную нашу землю великая тишина… на многие лета.