В это лето, в 15 лет

Операционная имела один запах,
запах грани того и этого света.
Ложе было жёстким,
почти прохрустовым.
От меня осталась одна голова.
Я сейчас был только головой. Всё остальное было закрыто белой ширмой.
Я знал что остальное уже было не моё.
Оно стало лишь сценой для чужой оперы,
где чужая жизнь будет разыгрывать свою партию.
Как сумеет, так и сыграет.
В знак окончания моей власти, руки и ноги плотно стягивали
ремни.
Я невольно вспомнил лягушку в лаборатории и пожалел первый раз
по настоящему ластоногое.
Голова не хотела мириться с незнанием и глаза нашли сверху
хромированный светильник. В его кривом зеркале отражалось то,
что было за ширмой.
"Местный наркоз"- сказала голова, почувствовав серию уколов в тело.
Спектакль начался. Дерижёр взмахнул скальпелем.
Увертюра была болезненна и коротка.
Если Вы не знаете как нож режет тело,
медленно и вязко, то и слава богу.
Потом раздались удивлённые голоса актёров,
там где должен был быть аппендицит, его не было !
Голова поняла, что партия складывается не совсем так.
Что-то, что лежало за ширмой,
смогло загадать кой-какую загадку оркестру.
И дерижёр опешил.
Наступила пауза и шёпот актёров.
В поле зрения появились женские глаза,
хрупкие руки в белых перчатках одели маску.
Пошёл газ.
Газ был далеко не кислород,
но лёгкие наверно больше никогда так жадно не пили то,
что смогли найти в окружающей среде.
Мозг назойливо твердил что нужно свалить и срочно
от того что будет дальше.
И наступил провал. Просто ничего, во всех пониманиях.
*
Веки вдруг поднялись,
глаза сообщили.
Белая крашенная до потолка белым стена.
У постели сидела мама.
Она уже не могла найти улыбку, а только прошептала:
- Все думали, что ты уже не проснёшься. Так долго спал.
И пошла звать сестру.
Палата была на двоих.
Как потом я узнал в таких палатах лежали смертники,
и было удачей, если хоть один выживал.
Кровать не была кроватью. Это был адский механизм из трёх частей.
Я не сразу догадался что ко мне пришиты трубки
и под кроватью висят банки. И как всякий святой в Киевской лавре
я истекаю тем что внутри.
Но время было далеко не христианское и всё это выливали за борт.
У врачей появилась забава. Каждый хотел поучаствовать. Не уверен что
в этом не принял участие даже Ухо-горло-нос.
Даже появилось подозрение, не делали ли они ставки на то, кто сможет
сложить три части моей кровати так, что бы добыть как можно больше елея.
Так что спать в позе перочинного ножика скоро стало привычным.
Плюс глюкоза. Вместо всего и неделями.
Так что на второй неделе я тоже нашёл развлечение,
изучая радужные, акварельные круги на белой стене.
Привезли кровь из соседнего роддома.
Я с кем то стал ближе. Кто-то меня спасал.
Не знаю кто, но он и теперь во мне.
Я перестал быть собой и стал - мы. Первый раз в жизни.
*
Выжил я, умер сосед. Меня перевели в общую палату.
Там я первый раз увидел смерть. Дурацкую штуку.
Рядом умер пожилой интеллигент. Прошедший войну в танке, и поимевший
в поликлинике, в плановый укол, кусочек чужой кожи, из неочищенной иглы.
Их резали без наркоза, и сердце просто не выдержало последствия.
Да много чего там было, в это лето, в 15-ть лет.

2014