Девий Дух. Глава 3. Лесные нравы

О реальных возможностях мага я впервые узнал понаслышке. Некоторые московские и самарские знахари просто боготворили его. Лестные характеристики не ограничивались психическим даром целительства, предвидения (на фоне реальной бескорыстности и непритязательности), но приписывали ему и невероятные физические возможности (почище Гарри Поттера): исчезать, появляться, не оставлять следов своего пребывания, управлять живым и неживым… 
Кое-что, по части общего с колдуном было и у меня. Например, та же «бескорыстность»… Вот, только выторговал у шамана спокойное рабочее место. Шантажом. Для творческих терзаний. Чтобы терзало лишь оно, а не шумные соседи по многоэтажке. Колдун предлагал офис. Но дома терзаться сподручнее – без отрыва от производства. 
Нескромно и решительно указал колдуну на загородный дом «с видами» – только этот! Посетовал отстраненно о досадной нестыковке своих борзых потребностей с расшатанными финансовыми возможностями. Даже, кажется вздохнул. И не напрасно – скоро вселился в него душой и скарбом. Почти за полцены. 
Под грузом двух высших образований и прочего жизненного опыта, я относился скептически ко многим паранормальным способностям и явлениям, списывая их мистицизм на субъективность внутреннего восприятия и широкие возможности манипулирования сознанием. Но имея в личном арсенале собственную психическую практику (необъяснимую наукой и здравым смыслом), решил подтвердить или опровергнуть свои сомнения. В какой-то период жизни это стало моей идеей фикс.
Возможно, что многим из нас, пресытившимся привычным спектаклем жизни хочется заглянуть за опущенный занавес, и насладиться потусторонним таинством. Определить, чего добиваются от послушных кукол и наивных зрителей закулисные кукловоды. Справедливо, что ширина щели в этом невидимом занавесе зависит от степени нашего желания и упорства. Я же, уперся настолько, что протиснул в нее свои большие настырные уши (потом и глаза), где и нарвался на жесткое репетиторство топового в своих кругах сценариста и режиссера. Неоднократно впадавшего в профессиональную скромность, что он мол, «не самый способный здесь ученик».
Владение оригинальной психической практикой привлекло ко мне внимание со стороны некоего эзотерического «круга». Плюс, их устроила моя авторская публицистика. Так и родилась обоюдная инициатива написания художественной (документальной) книги в виде «записок колдуна», или чего-то подобного.
Интерес данного «круга» заключался в разгерметизации некоторых знаний, а совсем не в популяризации самого колдуна (как мне показалось). Можно сказать, что не только смысловое содержание книги, но и ее форма (стиль изложения) была навязана ее героями. Полагаю, что это одно из условий их щедрости на предлагаемую информацию.
Может показаться, что автором книги не заданы ведуну многие интересные вопросы – но, прошу умерить свой праведный пыл: возможно, они и звучали, но колдун предпочел их игнорировать. Допытываться не имело смысла, так как он, вероятно, заранее спрогнозировал весь сценарий нашего длинного диалога.
Контакты с магом происходили в разных местах, и в разное время. Но, во имя логической систематизации информации (и с позволенья главного героя), я оставил за собой право свободно комбинировать разновременные и разноместные сюжеты под одной крышей.   
Повторюсь – форма изложения книги во многом мне навязана. У искомых повествователей и рецензентов на сей счет оказалось собственное видение, вкус и эстетика. А некоторая издевка от основного источника (в процессе поддиктовки), возможно объяснялась невольной обязаловкой его общения со мной. Так мне казалось. 

***

Колдун полулежал на жидком одеяльце у задней стенки пещеры и почесывал пальцем влажный бочок у бугристой зеленой жабы, вызывая земноводную на ответное нежное пощелкивание. Видимо, такая умильная процедура нравилась обоим – просто симбиоз человека и твари. Если только они те, за кого себя внешне выдают?
Как будто прочитав мою ироничную мысль, шаман-дрессировщик вкрадчиво и похотливо прошипел:
– Царевна, жена моя – амбразурой щелкает, зубы заговаривает… Чья очередь сегодня спину супругу чесать, а?! Марш мужа ублажать, жаба зеленая! – колдун одной рукой задрал на спине футболку, а другой бесцеремонно закинул амфибию на загривок. Та, смачно шлепнулась упругим пузом, изобразив горлом крайнюю тошноту с икотой, и стала поочередно перебирать передними лапками, морща белыми пальчиками-ниточками небольшие волны на веснушчатой коже мужа.
Оценив произведенное на меня впечатление талантом дрессировщика, он усмехнулся:
– Не могу забыть ее шашли с Кощеем.
– Спустился бы с горы в поселок (первым предложением шамана, было сразу перейти на «ты»), навел чары на дачниц, закодировал на сеанс массажа или на вечную любовь? Плохо же, без девчонок? – вспомнил я тоску отшельника, когда тот раскрылся оговоркой по Фрейду, обратившись ко мне – «девочки».
– Плохо без девчонок – это ещё хорошо. Вот когда без девчонок хорошо – это уже плохо. Жаль, я не пользуюсь успехом у женщин.
– С твоими-то, способностями?!
– Нет, успех конечно есть, но говорю же, я им не пользуюсь. А здесь, дело принципа – очередь пупырчатой, пусть и старается. Один раз спустишь, понравится. Потом под шкуру залезут, граблями не вычешешь.
– Что, много жен?
– Холостяк я, потомственный.
– Как это?
– Потом расскажу… Гарем у меня, а это незаконно, выходит, что я холостяк… Нет, нет, не в этом смысле! – к кому-то прямо надо мной, с испугом, обратился скрывающийся алиментщик.
Я опасливо посмотрел наверх и обмер: почти над головой, не более метра, в небольшой выемке устроился паук-тарантул, размером с женскую ладошку. Узорчатое брюшко, словно наливная пестрая груша свисала под собственной тяжестью ниже головогруди, угрожая обвалиться всему телу. У меня по спине побежали мурашки не меньшего калибра, чем эта членистоногая тварь. Жаль, не спустить их как собак в защиту своего хозяина.
Бледность моего лица отразилась торжествующей гримасой на физиономии колдуна. Подзадорив себя ухмылкой бывалого пауковеда, я все же немного сдвинулся в сторону, на всякий случай, ведь жены не приветствуют посиделок мужей с приятелями.
Тарантула оставалась в боковом поле моего зрения, а иначе, разглядывая в подробностях ее детали, я мог бы в приступе острой арахнофобии выскочить наружу (такой позор на потеху лесному аниматору ужасов). Однако, край моего правого глаза невольно прелюбодействовал, заглядываясь на житейские эволюции чужой супруги.
Омерзительно, повинуясь какому-то чувству симметрии, членистоногая быстро приподнимала лапки, чередуя по две, и медленно, с дрожанием опускала их на поверхность потолка (если к потолку применительно понятие – «опустить»). Вероятно, этой арахниде было некомфортно от прохладной сырости подземелья и она по возможности сокращала площадь соприкосновения тела с неприятной плоскостью.      
– Мерзнет, твоя любимая? – обратился я к многоженцу в надежде, что тот сжалится и спровадит на солнце опасную ревнивицу, припоминая, что тарантулы преимущественно степные обитатели и предпочитают солнцепеки. Мимоходом постарался неприметно обыскать глазами всю доступную площадь потолка грота, на предмет засады из очередной жены лесного султана.
– Дозор служит. Ревность ее не отпускает. На Клару хелицеры точит, – движением головы неразборчивый сатир обозначил принадлежность названного имени к жабе на его плече.
Клара уже давно забила на супружеский долг в форме мануальной терапии и самозабвенно дремала с прикрытыми шишками глаз. За что и была бесцеремонно отправлена недовольным дрессировщиком в темный нижний свод пещеры (себе же, на радость).   
– Не кажется ли такая любовь противоестественной?
Хоть я и задал вопрос ревнивым блюстителем чужой нравственности, но интересовало меня сейчас совсем другое: паучища затеяла неуклюжие поползновения по потолку в моем направлении (скорее, в сторону света, на выход).
– Ну, ты же не видел мою Клару после заката: как скинет шкурку с бородавками, и телом белым, бархатистым! – начал спокойно оправдываться беззастенчивый многолюб.
– «…но с другой стороны, тещи тоже три!» – перевирая мелодию, исполнил я известную песенку про несчастных султанов. – Не напрягает такой расклад?
– С тещами, главное что – дистанция. На величину вытянутой руки. И чтоб рука не пустая. Сам знаешь, тещу палкой не испортишь.
«Вам султанам видней, но лично я – из плебса, и не знаю» – это я подумал, но уже последующее: – Е-е-епть! – невольно вырвалось из меня вслух.
Тарантул смачно приземлился… приблокнотился на блокнот в моих руках, съежился колобком и покатился дальше вниз неуправляемой волосатой бомбочкой – точно промеж моих ног. Невесомая тушка паучихи не нанесла ощутимого физического урона ударом ниже пояса, но вот моральный вред, моментально выступил испариной на моем носу. И еще кое-что, тоже волосатое, невероятно съежилось, сделав мои плавки на размер больше.
А бесцеремонная тварь, в свою очередь, ловко пресекла свободное падение, зацепившись невидимым коготком за обрез штанины моих шорт, и начала угрожающе группироваться для чего-то. Оставалось надеяться, что членистоногое напугалось не меньше моего.
– Это подстава?! – выдавил я из себя срывающимся голосом, сделав вид, что слегка ошеломлен неожиданностью, но никак не скован ледяным страхом… Паук, размером с кулак, верхом на твоих фаберже – обычное житейское дело. Да каждый день такое с утра и вечером, по две пилюли… Обильно запивается кипяченой водой.
Шаман, не мог не оценить мое хладнокровие, и все же скрыл истинное одобрение за показным раздражением. Ему хотелось безраздельно управлять эмоциями ученика. За тем и принизил чужие заслуги, грубо упредив демонстрацию моей коньячной выдержки, своими мимолетными лицемерными опасениями:
– Не обижай жену! – скользнуло от него даже с ноткой угрозы.
Да если б я хотел (конечно хотел), то давно бы размазал эту ревнивицу наскальным рисунком по потолку пещеры, для восторженных охов и ахов грядущих исследователей окаменелостей. 
– Как можно: жена моего друга – моя жена! – оценил я дипломатичным хамством, корявые потуги к собственной дискредитации. Возможно, что лесной интриган пытался скомпрометировать меня малодушием перед каким-то высоким протеже, чтобы откреститься от проекта написания книги, за явным браком стенографиста.      
– По делу ссышь – судить не стану. Она в гнездах птичьи яйца на раз колет… Хотя, судя по гонору, орешки у тебя крепкие… – ну вот, и дождался жидких аплодисментов из зала. И тут же, без передышки, благодарный зал «успокоил» меня еще больше: ¬– Да не очкуй, я пошутил… орешки у тебя обычные.
Я натужно улыбнулся, опасливо провожая взглядом семенившую к выходу арахниду. Но резко переобул резиновую мимику несмешного клоуна траурным тоном:
– Лучше бы ты пошутил, что она – «яйца колет»? – продемонстрировав, что не оценил по достоинству юмор. Душа просила сатисфакции, пусть и маленькой местью.
– Я и шучу, что она их шутя колет. Она вообще шутить не умеет! – опять выкрутился скользкий угорь. И снова мой расчет мимо кассы.
Местная фауна не позволяла нам особо скучать, и за долгим разговором, приемную лешего посетила изящная рыжеватая белочка, высунувшая любопытную мордочку из-за «косяка» пещеры (хотя мы ничего такого не пили, и не курили). Зыркнула бусинками, поморщила черной оливкой носа… Я умилился дарами родного края:
– Прям ручная. Хлеба жаль не прихватил.
– Ничего не поделаешь… без хлеба ешь! – предложил мне фирменное блюдо от своего заведения гостеприимный гурман. Но я воздержался «хапнуть белочку».   

***

– Сколько звезд на твоих шаманских погонах?
– Сегодня лысые, завтра лохматые – «И воздастся вам по делам вашим», – налетом серьезной грусти выдал себя колдун. Вопросы магической субординации не входили в сферу его шуточек. Мне снова захотелось вернуть его ироничное настроение:
– Тюремный жаргон, это поза для моих ушей, или твое подлинное естество?
– Да, естество мое, подлое… Твоя задача – не коверкать форму, а содержание к ней само прирастет. И приумножится.
– Как скажете барин. Могу чукчей – что вижу, то пою. Читать потом не стыдно будет?
– Будет стыдно, будем краснеть. Главное, фильтруй свои галлюцинации от моих идеалов.      
– Не получается фильтровать, как только пытаюсь прикинуть сколько тебе лет? 
У ведьмака было моложавое лицо, гладкие кисти рук и шея. Когда возникало желание определить его примерный возраст, почему-то к горлу накатывала неприятная тошнота и головокружение. Такое случается при попытке что-либо читать в движущемся транспорте: глаза устают от дрожащего текста, и организм сопротивляется насилию над зрением, брыкаясь рвотными позывами. Кажется, будто бы чародей неприметно вибрировал своим визуальным образом, вызывая сходные рефлекторные реакции при чрезмерном заострении внимания на нем.
– Так сколько лет?
– Много.
– А я бы дал меньше?
– Давай.
– По пятницам не подаю… И все же?
– Двадцать восемь.
– Наверное, двадцать лет назад ты говорил то же самое?
– Да-а-а! Я не из тех, кто говорит сегодня одно, а завтра другое. 
– А серьезно?
– Триста. Или тыща.
– Или одно из двух?
– А где разница? Ни триста, ни тыщу лет, ведь не живут? Даже если мне восемьдесят не дать, и то я уже ценный экспонат для твоего пристального околонаучного изучения!
– Стар наверное, если как бальзаковская женщина за возраст ломаешься? – в тон диалогу попробовал я расширить границы своей наглости и панибратства.      
– Ну уж, пятьсот то, не возраст, – продолжал ломаться бальзаковской мужчина, подливая керосин в огонек интриги.
– Значит, констатируем метрику – пятьсот… Такие как ты не умирают от старости?
– Все смертны, а старики особенно.
– То есть, ты когда-нибудь умрешь от старости?
– Ну, ты спросил! Не знаю, может от удара Камаза… но по сути да – от старости: был бы молод, увернулся бы.
– А-а, это как у электрика печальный юбилей – 380 стукнуло?
– И меня так стукало. Давно уже. Не скорбный был себе юбилейчик, как видишь.
– Все-таки, по поводу возраста – это еще как сказать: ведь двести, или тысяча лет совсем по-разному определяют уровень знаний, опыта, ценность свидетельских показаний о древних событиях? Это принципиальное уточнение.
– При насыщенной жизни и за пару лет не уложишь в голове самое важное. Без условия забывания не происходит запоминание. Мозги человека не дотягивают до компьютера. Главное, в куче мусора нащупать ключ доступа, и отыскать замочную скважину всемирной библиотеки.
– Как в Интернете?
– Вроде того. Только представь, что мы с тобой и сейчас в его глобальной сети. Ты – пользователь-лузер, а я – модератор, со скромным уровнем доступа на информресурсы. 
– Мне посильно стать, хотя бы, нелузером?
– Плох тот солдат, кто не мечтает стать генералом. Ты здесь, на правильной стрелке со мной, курсант! Только не дергай блестящие колечки запалов – помидоры подавит. И не пихай в рот всякую каку… – колдун указал жилистым пальцем на кончик авторучки в моих руках, которую я намеревался погрызть (в творческих потугах сгладить зазубрины шершавой поддиктовки), вместе с вращающейся на ней как крученой овцой – небольшой осой.   
– Ты сидел в тюрьме, на зоне? Воевал?
– Конечно!
– Что, «конечно»?
– Конечно, нет. Но вот папа – да.
– Что, «да»?
– Тоже, нет! Конечно – за пятьсот-то лет, и воевал, и отбывал… И наказание, и срок.

***

Где-то на пятое посещение пещеры отшельника, с обидным приветствием в своем духе – как я «похужал и возмудел», он предложил обменяться номерами сотовых телефонов (пустынник блин, не удивлюсь если где-то к дереву у него подвешен писсуар и разбита площадка для гольфа, чтобы коротать тягучие монашеские будни), и спуститься с горы «в люди».
Отправившись в путь, я впервые увидел походку лешего и манеру его передвижения. Даже если и были они нарочито театральными, то все равно выдавали недюжинный опыт передвижения по пересеченной местности. Ведьмак ни разу не оступился, не сорвал дерновину с земли: он шел на двух ногах с такой же легкостью, как это делает волк, распределяя свой вес на четыре конечности. «Совершенный хищник, убегать бесполезно», – пронеслась тревожащая мысль.
Спустившись на берег Волги, мы направились на восток, по ходу течения. Пушистая полноводьем река, по-кошачьи ласково терлась о берег, издавая в предвечерней тишине чуть слышный, густой, шерстяной шорох.
Сами по себе, или приветствуя волка, всю дорогу нам аккомпанировали хлесткие удары хвостов, разбивавшие вдребезги зеркальную гладь воды: хищники гоняли рыбью мелочь, набивая утробы перед сном… Сейчас бы, спиннинг?!
– Здесь такие монстры водятся! Поймаешь ненароком – сам будешь три желания исполнять, – остудил мои рыбацкую страсть водяной.
Солнце клонилось к закату. Лес и Волга перестали казаться такими бесстрастными и безучастными, пристально изучали: «Кто там идет вместе с лешим? Можно ли показать ему свою подноготную?».
Но, ничего не произошло (видимо лесовик не отрекомендовал меня как доверенное лицо). Если не считать досадного казуса, когда поспевая за колдуном, я поскользнулся на хляби одного из родников. Глядя на мои земноводные попытки выбраться из лужи, бестактный зубоскал ехидно сострил:
– Думаешь, вплавь до поселка быстрее получится?
Километром дальше мы вышли не пляж Бахиловой Поляны. Проходя мимо волнистого (и волнующего) ковра из копченых разнокалиберных женских тел, вульгарный маэстро анекдотов пошло посочувствовал грудастым женщинам: – «…по природе своей несчастным, потому что они никогда точно не знают, интересно ли с ними мужчинам?».
– Красивые женщины радуют мужской глаз, а некрасивые – женский, – поделился и я, известной мне толикой мудрости.
Мы повернули на первую улицу, и скоро через лаз в заборе оказались на территории строящегося коттеджа, служащего временной родиной для понаехавшей смуглой рабсилы.
– Измельчали ноне зодчие, вот раньше мастера были, могли дом построить без единого таджика, – совсем без иронии вздохнул старожил, – Принимайте помоганца: ишак обозный, Стас!
Без меня, меня женил протеже-работорговец, невежливо отрекомендовав невольную подмогу ужинающим гастарбайтерам-азиатам. Те, ревниво оценив на внешний вид мои потенциальные способности вьючного животного, тотчас загрустили – от новопреставленного ишака, так и сквозило, что он больше привык нежно заставлять, нежели грубо ишачить. По сему, я был наскоро разжалован в ишаки-декоративные.
– Выдать бойцу именную лопату! – не унимался мой господин.
Азиаты не в такт закивали, не то соглашаясь, не то протестуя, но в результате, лопату не выдали. Наверное, все они уже были выгравированы  именами Джамшутов и Ровшанов. Или, я еще не заслужил именную.
– И аванс за месяц! – продолжал распоряжаться рубаха-прораб чужими зарплатами.
Смуглолицые опять закивали, демонстрируя готовность выдать наперед что угодно и кому незнамо. Я уже начал сомневаться, что эти кивки могут означать для меня что-либо материальное.
– А ты давай, давай… мясо из плова вылавливай! – мясо не мясо, но лапша, точно была нацелена на мои развесистые уши, – Эти кишкоблуды уже до икоты утрамбовались! – решил за гастеров бригадир-самозванец.
«Объевшиеся» азиаты снова хором закивали, наперегонки полезли за добавкой и загремели ложками по казану, торопливо выхватывая мясо – тем самым подтверждая, как они сыты конкретно мясом, и вообще – сыты. Я впервые не поверил им. И поостерегся вылавливать мясо. 
Несолоно хлебавши, мы зашли с несостоявшимся прорабом в подсобку, и он предложил мне присесть на его… койку.
– А ты думаешь, я в пещере только обитаю, и энергией космоса обедаю? Да не печалься, считай, что здесь я под прикрытием. Кино про Штирлица смотрел?

Следующую неделю Штирлиц усердно следовал своей заявленной легенде, так как хозяин дома подвез долгожданные стройматериалы. Версия с внедрением шамана отдавала душком банального заработка на хлеб насущный, и я несколько разочаровался в его магических способностях. Но как показало время, все мои сомнения были преждевременными и напрасными.   
Как-то, в очередной раз на строительном объекте, когда я томился в ожидании снисхождения колдуна до моих стенографических нужд (совершенно избавив бригаду гастеров от своей ишачьей конкуренции) – шаман решил реанимировать во мне потухающую надежду на успех затеянного литературного предприятия.
Возможно, за это стоило поблагодарить неопрятных поваров, что заставили его третий раз вылавливать волосы из тарелки с ужином, на что привереда лишь ругнулся вполголоса: «Хоть причесывай этот плов». А может, его спровоцировал заносчивый снобизм хозяина стройки…
Бригада работников уже заканчивала ужинать революцией в генной инженерии: первым удачным опытом скрещивания животного и растения – селедки с луком (жаль, но отечественная генетика ныне в таком плачевном состоянии, что способна лишь скрещивать крабовые палочки, чтобы получать крабовые крестики), когда со свитой своих охранников за стол подсел прибывший на вечерний разбор полетов – хозяин строящегося дома. Типичный образчик рафинированной спеси. Ну, хоть икону пиши со снизошедшего выражения его лика. А бесконечно вылизываемая кем-то лысина, прямо в тему распространяла оранжевый нимб. Про таких говорят, что они бреются, глядя не в зеркало, а в икону.
Кто-то из ужинающих предложил хозяину незамысловатую снедь из пластмассового «Доширака»:
– Чем бог послал.
На что тот, неблагодарно сбравировал своей богопомазанностью:
– А чё у вас, блинчики с икрой, трюфеля, омары?.. 
– Чё, мелочиться то, сразу уж деньги жри! – шаман-официант брезгливо оборвал список его богемных притязаний. – Я вот тоже, из всех молочных продуктов предпочитаю молочного поросенка. Но хочу и молчу!
Подмигнул мне и неторопливо взгромоздился на стол, подвинув грязными резиновыми сланцами пустые тарелки. Все остальные продолжали заниматься своими делами, как будто такая неэтичная выходка была обязательным и безобидным ритуалом.
Ну, а дальнейшее заколотило последний ржавый гвоздь в гроб моих сомнений по поводу необычных способностей чародея… Не в меру толерантные к бескультурью своего коллеги сотрапезники, оказались еще и щедрыми мизантропами.
Дружно, как по команде, сидящие за столом начали молча скидывать денежную наличность из всех своих карманов в тарелку гипнотизера. Мятую мелочь, накрыл сверху пухлым портмоне и сам хозяин коттеджа.
Какой же силой должен обладать мимолетный морок, чтобы затмить основной человеческий инстинкт – любви к бабосам?
Никто пристально не смотрел на психотерапевта, и тот не баюкал мантрами, не пел колыбельной. Я вспомнил, что удав-Каа кодировал бандерлогов взглядом (страхом), но чародей пользовался, какой-то более совершенной техникой гипноза, действующей на всех, кроме меня.
– А меня вот, хлебом не корми – хлебом покорми, – объявил обезьяньей аудитории коварный удав, – Черным хлебом или черной икрой – без разницы!
– Но выберешь то, черную икру? – подыграл я.
– Конечно! А какая разница? – блеснул железной игровой логикой прожженный софист. – Извольте барин, блинчики с икрой! Дорога ложка дегтя к обеду! – и набитая деньгами тарелка звонко шлепнулась на стол перед хозяином.
Сановная особа, привычно скатав одну из купюр, отправила этот а-ля блин прямо в свой избалованный рот, для неторопливого пережевывания. Ну прям, экстремальная эстетика, мастер-класс для разуверившихся в новизне гурманов, где жемчужный напиток Клеопатры (растворенный в уксусе или вине жемчуг) – просто дешевое разбавленное пиво.
– Хватит, а то не просрешься потом! – остановил кукловод участливым приказом безумного чревоугодника, потянувшегося за добавкой. Подошел ко мне и потряс перед носом портмоне: – Но грабить награбленное, все же не наше кредо!
Робин Гуд раздал взад собранную с бедняков и богачей дань. Причем, как показалось, возвращал поборы по своему «справедливому» усмотрению, поощряя любимчиков и наказывая опальных.
– Ловкость губ и немного мошенства! – лукаво оправдался предо мной, сложив губы уточкой.
За столом помаленьку продолжился прерванный разговор. Наваждение сошло, и все встало на свои прежние места. Кроме моих былых сомнений, что чародей может нуждаться в финансах. Даже, если это не его кредо. 
– Пошто в печали? Тебе чай с сахаром или медом? – как ни в чем ни бывало предложил мне радушный чайный церемониймейстер.   
– Спасибо, без… – махнул я рукой.
– Без сахара или меда?

***

Некоторой загадкой оставалось для меня отношение шамана к слабому полу. Он всегда лишь отшучивался на эту пикантную тему. Не знаю, мог ли чародей очаровывать женщин, как скромно о том заявлял, но отшивать был большим мастером!.. Нет, скорее он подтверждал правдивость своих слов, что не пользуется успехом у женщин. В смысле, пользуется, но не пользует…

– Чё делаешь? – как всегда неожиданно позвонил мне, задав вопрос вместо приветствия.
– И тебе здорово. Ничего не делаю.
– Как сделаешь, подъезжай в кафэшку?
Так срослась очередная встреча на сложившейся «конспиративной» явке в летнем кафе. Для шамана я был всегда безотказен.
За беседой, с соседнего столика к нам подошла особа неопределенного возраста. Ее возраст скрывался под агрессивной брачной раскраской помадой по лицу. А вот тело еще выдавалось свежей упругостью из-под узкой набедренной повязки, похожей на платье.
Ближайшая эволюция представшего экземпляра легко читалась без всякой хиромантии. Аппетитные девичьи формы обещали скоро нагнать безвременную бальзаковскую дряблость кожи вокруг глаз, уставшую от постоянных приливов и отливов алкогольных коктейлей.
Но пока еще отекшее лицо того не ведало, успокаиваясь видом своих гладких коленок. И все же, женская интуиция, гонимая писанным на лице богатым опытом, подсказывала, что женский век короток, и стоило бы активней торговать пока еще не критично потертым внешним тюнингом, как наживкой для будущей беспечной жизни.
С первых же слов, хищница создала мнение воинствующего потребителя, берущего от жизни все. И нас, в том числе.
– Давайте-ка к нам, за столик?! – грудным сексапильным баском забросила дама блесну в наше стоячее болото (нет, нет, здесь ключевое слово – болото).
– Мы знакомы? – шаман лишь повел глазом из тины на заманчиво играющую грудями блесну.
– Могли бы, если бы спали вместе?!.. Я вижу у вас ба-а-альшие проблемы на личном фронте?!
– Ага, много ваших там полегло, – ухмыльнулся шаман.
– Звучит как предложение? Слово не воробей.
– Все не воробей, кроме самого воробья.
– Херня, все это!
– Ну-у?!.. Здесь культурное заведение, и вместо – «Засунь свое мнение в задницу!», говорят: «Облачите свои суждения в более мягкие формы».
– Ладно, облачаю… Мужчины, можно мне пиво?!
– Откуда нам знать – можно вам пиво или нет?!
– М-м-м… и не предложите даме кресло?
– Мадам, будете кресло?!
– Фу-у, как с вами сложно?! – ошарашено протянула томная мамзель, встряхнула хмельную негу, и завихляла восвояси аппетитными бедрами в лоно своей женской компании.