Арктический эпизод

Тот, кто воочию наблюдал пейзаж арктического лета, согласится – это одна из самых безрадостных декораций нашей прекрасной планеты. Зрелище не унылое, как бескрайние болота, не суровое – как скальные крепости, а именно безрадостное. Взгляду не за что зацепиться – ни травинки, ни кустика, ни деревца. Равномерно-мрачное, цвета городского весеннего снега высокое небо, и, до  горизонта – серая холодная пустыня. Постоянное ощущение едкого холода - он медленно и настырно пробирается сквозь верхнюю одежду, белье, через накопленный жирок, заставляет сжиматься мышцы, проникает в кости и суставы. Знает, что это его земля – и занимает все свободное пространство. Он вызывает болезненную ломоту в теле. Такая, скупая до эмоций, среднестатистическая Арктика. Ее скудность  делает ценными любые перемены: открывшийся взору каньон или одинокое озерцо, луч солнца, клочок цветного мха, голубые айсберги, опасливо пробегающий полярный олень.
Человеку, проведшему на арктическом Острове несколько месяцев, довольно сложно найти отдушину и отвлечься. Но оказавшись здесь впервые, испытываешь легкий восторг от величия природы – она обнажается перед тобой, кости Земли выглядят бесстрастными, спокойными и старыми. Когда течение приносит огромные льдины достаточно близко к берегу, они завораживают своим цветом – бирюзовые, голубые, и прозрачные. Это Настоящая Вода. Случайно встреченный островок растительности очаровывает беззащитностью. Краски крохотных цветков кажутся чем-то посторонним, никак не вяжутся с реальностью. А встреть его где-нибудь южнее полярного круга - и не заметишь среди сотни подобных. 

Много раз поразится человек, пересекающий Остров. Наблюдая из кабины вездехода, во время пешего маршрута или из лодочки, идущей вдоль берега. Одно из самых сильных впечатлений – встреча с ледником. Она всегда неожиданна. Огромный купол настолько сливается с небом, что линия, отделяющая его от земли, кажется горизонтом, пока ты не оказываешься  в нескольких десятках метров. Настоящие переживания начинаются, когда вездеход взбирается на поверхность и проходит первые километры. Теперь горизонта вообще нет – во всех направлениях белая немая пустота. Ни ориентиров, ни линий, ни форм. Скорость машины тоже не ощущается, кажется, что и движения нет. Если остановиться и осмотреться, то, когда утихнет дизель, остается только звенящая тишина и безветрие. Стоишь в Нигде. Истинно  жутковатое ощущение.

В реальность возвращает шум воды. Спрыгиваешь на поверхность, делаешь несколько шагов - и раздается спокойное деловитое журчание. Могучую спину ледника покрывает сеть трещин – от совсем тоненьких и неглубоких, до смертельно опасных расселин. Летом по ним начинает струиться вода. Она журчит слабенькими ручейками, превращается в потоки, волоча за собой подтаявший лед, и стекает в глубокие трещины, рождая звонкое эхо. По сути, каждый более или менее широкий ручеек является сюрпризом для вездеходчика и его пассажиров, так как, безопасный на вид, может скрывать мощную яму. Умение различать и преодолевать такие ловушки - бесценно и уникально, и поощряется скупыми радостями полевого быта. Вообще, опытный вездеходчик сродни пилоту полярной авиации – на вес золота. Бесстрастные ледяные капканы упокоили много лихих трактористов, а заодно и вверенных им людей и грузы. Пересекать трещину можно лишь на приличной скорости – что бы, в случае чего, машина по инерции вылетела из нее. Это забава для аса за рычагами и суровый аттракцион для всех, кто сидит в кунге и, не дай Бог, не вцепился в кузов. Лязг зубов, отбитые спины и копчики, синхронно подлетающие рюкзаки – атрибуты арктического ралли. Но жалоб не слышно, лишь периодично и в унисон режет воздух залп: «Ух Б..!».

Съезжая с ледника так и хочется закричать: «Земля!!!»; такое ощущение, что после долгого блуждания в тумане прибрежных вод увидел берег. К сожалению, или к счастью – такие путешествия случаются всего несколько раз за сезон. И рутина, которая даже в ярких тропических городах завладевает людьми, здесь, как плесень в сыром подвале, расползается стремительно. Геологу-съемщику проще – любимая работа отнимает все силы и хотеть чего-либо, кроме сна, не получается. Километры маршрута, килограммы образцов, дойти до столовой, подчистить дневник – вот уже и ночь, которую отделяет от дня только стрелка на часах. Заполярное лето и белые ночи могут кому-то показаться  романтичными, но эта внешняя прелесть пропадает после первой бессонной недели. Хотя, ради справедливости оговорюсь – этой болезнью страдают в основном новоприбывшие или не закаленные полевым режимом бедолаги. Кому-то, может, и совесть тычет в больные места. Так или иначе, геологи спят спокойно и с достоинством, раздражая бдящих зычным храпом.

Так вот, что хорошо геологу, рабочему – тоска. В такой изоляции, рассчитывать на насыщенный досуг после двенадцатичасовой смены не приходится. Как татарское иго над широкой русской душой висит над мужиками сухой закон. И переносят его все по-разному. Кто терпит стиснув зубы, а кто скрашивает бражкой на карамельках. У начальства, разумеется, припасена огненная вода - на всякий случай.

Из легальных развлечений – чтиво, видеокассеты и диски, карты и нарды. Стоит ли говорить, что все кассеты, накопившиеся с начала 90-х, как и привезенные позже диски пересмотрены за шестимесячную вахту помногу раз, и фильмы можно хором озвучивать на память. С книгами ситуация точь-в-точь.

Так в столовой и собираются в кружки по интересам, после ужина. Попить чайку, сгонять пару партий в нарды, процитировать диалог из фильма, не глядя на экран – и пост сдан, пора в сон, до следующего будильника.

В этой рутине, самое ожидаемое событие – завершение сезона. С приходом осени начинается спешка, в попытках выжать последнее рождаются новые рекорды среди ловких промывальщиков, трактористов и находчивых механиков. Последним серьезные испытания готовит изношенная за годы тяжкого труда в заполярных артелях техника. Один за другим, подгоняемые золотой лихорадкой, выходят из строя насосы, помпы, ДЭСки, лопаются траки, отказывает гидравлика. Много надежных некогда механизмов найдут здесь вечный покой – останутся сторожить отработанные полигоны, станут экспонатами музея арктической золотодобычи. 
…
Осень, как явление природы, здесь ничем не напоминает «пушкинскую». Если на материке она мягко ступает, в конце сентября ее дыхание приносит огненные оттенки в зелень леса, хмурит небо и собирает в нем воду, то здесь она делает два-три уверенных шага и вдруг становится зимой.
В этом году первый "осенний" сюрприз случился в середине августа. Утром, выходя из балка, я не смог открыть дверь. Когда сон еще владеет человеком, а тело уже начинает работать, внештатные ситуации вводят в ступор, а мозг выдает очень замысловатые толкования происходящего. Сперва я подумал, что одна из собак привалилась к двери снаружи, и не желает выпускать меня на работу. Но, уверенный в себе, я решил, что сдвинуть наглого, хоть и крупного пса мне по силам, и эта версия была отвергнута. Следующая заставила зашевелиться волосы в самых заповедных местах. Это состояние усугубилось, когда я вспомнил, что ружье осталось в другом балке. Конечно! Великий и ужасный белый медведь, который еще ни разу за сезон не почтил лагерь своим визитом, сегодня изволил ночевать на моем «крыльце». Я решил не расстраивать его резким пробуждением и оставил попытки открыть дверь. А собаки молчат, естественно, потому что ими он закусил содержимое бака с помоями около кухни.

Истина открылась мне через окно, и была на тот момент не менее удивительна, чем полярный зверь. Вчерашняя голая земля была покрыта мощным слоем плотного, влажного и ослепительно белого снега. Все же протиснувшись наружу, и делая первые шаги, я прислушивался к хрусту под ногами – снег, выпавший внезапно и обильно, успокаивающе и добро звучит.
Сюрприз был приятен еще и тем, что возвестил начало конца промывочного сезона. Родилось чувство скорого праздника. Еще пара недель, и вода встанет, снег ляжет уже окончательно, и можно будет возвращаться на берег – отсыпаться в ожидании вертолета. Это настроение ощущалось уже за завтраком – повариха не ворчала, какао был вкуснее и гуще чем обычно, свежий хлеб не вызывал привычную изжогу. Оживились и собаки, принявшись деловито и забавно откапывать из-под снега брошенные накануне оленьи кости.
 
Итак, в начале сентября вода в шлюзах стала замерзать, промприбор был торжественно выключен, металл  - взвешен и упакован. Вообще сборы прошли без суеты, но быстро и качественно. Несмотря на то, что лагерь последние пять месяцев был нашим домом, покидали его охотно, и тоски вовсе не ощущалось – лишь волнение перед предстоящей дрогой. А она, как известно – самая короткая, и пролетает незаметно. Преодолев ледник, несколько речек и раскисшую от снега, и без того труднопроходимую галечно-грязевую долину, наш караван без потерь за рекордные семь часов пришел в Бухту.

…
Небольшой поселок, построенный здесь при погранзаставе для исследовательских целей в начале 60-х, состоял из двух двухэтажных бараков, большой и малой дизельных, продуктового склада, казармы, переделанной под склад «всего-на-свете», ангара для техники и нескольких брошенных военных построек и балков. Пограничники оставили здесь огромное количество радиоаппаратуры и прочей техники, одежду, самоходки, запчасти и прочее добро – уходили с перестроечной щедростью. Для меня главным бонусом стал практически неиссякаемый запас какао «золотой ярлык». Этот великолепный напиток южноамериканских индейцев, знавших толк в отдыхе, здорово скрасил невольное заключение, в котором мы оказались на южном берегу Северного океана. В этом поселке нам предстояло задержаться.
…
Я с глубочайшим уважением отношусь к полярной авиации. Отчаянное мужество пилотов, презрение к дьявольским выкрутасам арктической погоды дает спокойно работать обширной сети стратегических объектов за полярным кругом. «Лысые романтики, воздушные бродяги» - воспевает их Городницкий. Не раз описаны их подвиги – посадки и «прыжки» на крохотных льдинах, эвакуации с риском для собственных жизней, спасение машин и людей в безысходных ситуациях.
Но неисповедимы пути полярных «ангелов»,  а особенно – военных. Два борта, которые должны были нас забрать, волею пакостных северных духов, или простого случая, появились через пять недель. В общем, ситуация, знакомая большинству геологов, в нашем случае усугублялась одним обстоятельством – мы были заперты на острове. От материка нас отделял узенький – чуть более 60 километров – пролив. Всего 20 минут лета или час с небольшим на катере.
В геологическом анекдоте, который выдается за быль, немец, работавший в составе разведочной партии в глухой тайге, за несколько месяцев навострился складывать очень емкие и эпичные фразы из русских и немецких слов. Так вот, после недельного ожидания вертушки, он решил, что с него хватит, взвалил на плечи рюкзак и изрек: «Хеликоптер нихт! Попистафали!». Мы были лишены такой возможности. Что и говорить, чувство бессилия повлиять на ход событий – одно из самых болезненных для мужчины. Стоя на берегу, наблюдать, как сквозь туман проглядываются очертания противоположного берега, близкого и недосягаемого – занятие не из приятных. Как осточертел этот остров! Как хочется оказаться там – в убогом и нищем портовом городке, который сейчас кажется самым желанным оазисом.

За полтора месяца, проведенные здесь, несколько раз по проливу проходили суда. Показывались на горизонте, выплывали из тумана, медленно, дразня и терзая нас, проходили мимо ледоколы. По закону тех же зловредных местных божков, пролив был занят льдом. Ровно настолько, что бы судно могло пройти в центральной части, но никак не подойти к берегу.
…
Только приехав и устроившись в общежитии, мы были бодры в предвкушении скорых благ цивилизации. Однако, каждый новый день в ожидании вертушек раздражал постепенно, с нарастающей силой. Мы были в полном неведении относительно даты прилета – связываться с военным бортом самим строжайше запрещалось, а они выходили на связь всего пару раз. Обрывки переговоров, подслушанных с ближайших станций на материке, только вносили еще большую путаницу. Ничего не оставалось, кроме как устраиваться с комфортом.
 Само общежитие было рассчитано на многомесячную вахту. На первом этаже, в просторной столовой самоорганизовался клуб. Телевизор с видео и DVD, стопки книг, нарды, колоды потрепанных карт – здесь мы проводили вечера, заменяя друг другу и радио, и телевидение, а заодно и друзей с родными. Кроме спутникового телефона, связи с внешним миром не было, и использовался он по большим праздникам.

Другим общественным местом была комната отдыха. На одной из стен, занимая ее полностью, красовались огромные портреты вождей мирового пролетариата. Выполненные красной краской,  и изрядно выцветшие, их смелые и справедливые лица с отеческой заботой взирали на наши развлечения за бильярдом и теннисным столом. Для пущей выразительности, под каждым портретом были приведены цитаты вымерших товарищей. Их содержание, как до, так и после Острова было мне глубоко безразлично, поэтому припомнить мне могу. Было только ощущение, что это нотация, или наказ – в середине каждой фразы обязательно тире, и в конце – восклицательный знак.

Упомянутый бильярдный стол, как и все аксессуары к нему, судя по их состоянию, вполне могли принадлежать одному из вождей. И, конечно, благодаря нашей пролетарской смекалке, все работало идеально. Но гораздо большей популярностью  пользовался пинг-понг. Матчи сопровождались шумом, криками, чересчур резкими движениями и оголтелым спортивным азартом. Клубы табачного дыма, висевшие в небольшом помещении, создавали атмосферу бильярдной времен «Неуловимых». Соседство с кухней, где курить не разрешалось, превратило комнату в «отдушину» табачников.

В самой кухне общая раздраженность сказывалась на качестве еды. Наша повариха, женщина неопределенно-забальзаковского возраста, определенно занималась не своим делом. Когда после тяжкого труда хочется жрать, а не кушать – любая снедь, набивающая желудок, пойдет «на ура». Но в бездельные дни недовольство кормежкой стало принимать открытые формы, и кончилось тем, что мы готовили сами для себя. В этом, конечно, были и плюсы – мы напридумывали множество разных блюд из скудного ассортимента продуктов, порой не сочетающихся друг с другом. Например, блины из порошковых ингредиентов, шоколадные рисовые каши с яичным порошком, и бесконечные вариации с пересоленной свиной и говяжьей тушенкой. К слову, овощи закончились еще на полигоне – не было ни чеснока, ни даже сушеных моркови и лука.
Особенно хочется отметить заслуги снабженца (из тех, кого называют тыловыми крысами) в организации поставки мяса в начале сезона. Вместо задуманной говядины, на Остров прибыло несколько тонн подтухшей оленины, которая не раз еще поминалась добрым словом, за компанию с этим замечательным человеком. Благо, на несколько месяцев хватило прошлогодней говядины и рыбы. Холодильник, сооруженный прямо в вечной мерзлоте, заботливо сохранил наши скудные запасы.
…
Самым ярким событием осени стало появление белых медведей.
Есть мнение, что люди, взрослея, остаются детьми. Это прекрасное качество человека, и счастлив тот, кто сможет пронести в себе ребенка до самой старости. Мальчишку можно разбудить в любом взрослом мужчине, показав красивую игрушку, красивую девочку или диковинного зверя. При первом появлении медведя, о котором заливистым лаем известила собачонка - Люська, мы вели себя как группа школьников на первой в жизни экскурсии в зоопарк: шумели, тыкали пальцами, и наперебой делились впечатлениями. С той лишь разницей, что каждым вторым выражением было непечатное. Да и ругались не со зла, а по простоте душевной.
Зверь явно пришел на разведку, почуяв новые запахи. Он делал несколько неторопливых шагов, останавливался, и задрав морду водил носом. Двигался он вдоль берега, у самой кромки воды, к тому месту, куда выходили южные окна нашего барака, в том числе кухни и туалета. Там же, ниже по склону, красноречивым человеческим следом раскинулась многолетняя свалка.
Подойти ближе нескольких сот метров ему не дала Люська. С отвагой, присущей многим сторожевым собачонкам, она, подгоняемая своим же заливистым лаем, бросилась на пришельца. Видимо, обладая широкой и не склочной душой, медведь решил избежать конфликта и, сверкая пятками, бросился бежать. Нырнув в воду, он выплыл в нескольких метрах и взобрался на льдину.
Отделенный от нахальной собаки полосой ледяной воды, недолго постоял, принюхиваясь, и короткими перебежками стал удаляться. Часть эпической погони мы засняли на видео, которое потом демонстрировали родным дома, но с выключенным звуком – северные трудяги не скупились на выражения. Люська, явно довольная собой, еще кружила у места капитуляции медведя и принюхивалась. Два других пса не стали рисковать, и гулко, но с опаской лаяли, держась поближе к людям.

Наверняка миша был сыт и пребывал в хорошем настроении. Случалось, зверь покрывал несколько метров одним рывком и сносил голову собакам любого размера. Но наша первая встреча прошла довольно  мирно, и с тех пор, практически ежедневно, медведи посещали наш небольшой поселок, став  полноправными соседями.
Следующим появилось целое семейство – мамаша с двумя крохами, и отец. Зашли на нашу территорию они очень уверенно. Первой из окна кухни гостей увидела повариха. Длинная пристройка туалета, находящаяся в паре метров над землей – так как барак стоял на склоне - стала нашей обзорной площадкой; сгрудившись, мы выглядывали из-за двери в ее торце. Крыльцо кухни, выходившее прямиком на свалку, было куда более экстремальной позицией, так как имело лестницу, по которой мишка мог подняться и поздороваться.
Габариты белого медведя можно оценить правильно только вблизи. Детишки, возрастом – первые месяцы, которых мы прозвали щенками, в холке были сантиметров по семьдесят. При этом выглядели умилительно – такие фыркающие плюшевые шарики. Мать и глава семейства были примерно одного роста -  по шею взрослому человеку, но самец был явно стройнее. И белыми они кажутся тоже только издалека, на самом деле, их шерсть имеет грязно-желтый оттенок. Как я потом вычитал, сама их кожа – черного цвета.
Наблюдать за семейкой было – одно удовольствие. Они пришли на свалку за ужином, и сразу принялись за поиски всего, что можно было пожевать. Отец практически не принимал участия и даже как-то отстранился, встав поодаль и осматривая окрестности. Самыми активными были медвежата. Гортанно урча и фыркая, они ворошили смерзшиеся отходы. Если приближались к нашей смотровой площадке или отходили далеко от матери – она пинками и рыком подгоняла их. При каждом ее выпаде, мы, несмотря на довольно безопасное положение, синхронно втискивались в помещение, готовые захлопнуть дверь и дать деру.
Единственное, чем тогда удалось поживиться нашим гостям, это содержимое таза с помоями из кухни и вмерзшим в землю, полуразложившимся трупом оленя, который пролежал спокойно не один год. Эта окоченевшая игрушка стала впоследствии любимой у всех медведей, они грызли ее как человек – сушеную рыбку.

Собаки быстро свыклись с новыми соседями, и лишь лениво облаивали их – для порядка. Те, в свою очередь, громко сопели, фыркали, и иногда делали предупредительный выпад – всем телом, но не больше чем нужно для устрашения.
Позже появилась другая семья - упитанная мамаша с двумя щенками постарше. Росту в этих детишках было как во взрослом крупном алабае, а наглости – не меньше чем в домашних котах. От уровня земли до окна кухни немного больше полутора метров, и слив из кухонной раковины выходил на улицу аккурат под ним. Вода, смешанная с остатками и пищи и горчичным порошком, который использовался как чистящее средство, стала для мишек чем-то вроде питательного коктейля, и они по очереди лакали из образовавшейся лужи. Их сразу привлек запах, доносившийся из окна кухни, за которым мы наблюдали медвежью трапезу. Сначала один из щенков, встав на задние лапы и уперев передние в подоконник, принялся водить носом, ловя новые и аппетитные запахи. Абсолютно не реагируя на наши пшиканья и угрозы, он, изучив все, что хотел, с кряхтением опустился на землю. И тут любопытство одолело мамашу. Заняв ту же позицию, что ее дитё, носом она практически залезла в открытую форточку. Вскочила она довольно проворно для своих габаритов, и приближение мохнатой громадины к непрочному стеклу заставило нас резко отпрянуть. Вблизи ее широкая, массивная голова казалась неправдоподобно большой в сравнении с нашими человеческими тушками. Несколько раз втянув воздух, она вняла нашим робким просьбам покинуть помещение, и не спеша отошла к детям, которые уже азартно выгрызали из земли многострадальный труп оленя.
Чем чаще появлялись медведи, там смелее мы пытались войти с ними в контакт. Одним из способов стало метание консервных  банок. Благо, их запасы были велики, и мы могли использовать их в качестве снарядов. Идея возникла с появлением новичка – самца колоссальных размеров. В холке он был в рост человека, а пяткой шире, чем канализационный люк. Скорее, это был конь в медвежьей шкуре. Что бы заглянуть в окно комнаты отдыха, ему надо было лишь слегка приподнять голову. Но при таких габаритах он был пугливым и острожным, и метать в его огромную задницу консервы было крайне увлекательно. Нужно отметить, что ввиду своей выдающейся мускулистости, волосатости и плотности, медведь большую часть попаданий не замечал вовсе, а те, что ощущал, не воспринимал как личное оскорбление.
Самым интересным было наблюдать, как зверюги без помощи специальных инструментов справляются с банками и достают содержимое. Мастерство их росло быстро: если вначале им требовалось приличное время и терпение, чтобы раздавить банку и слизать содержимое, то вскоре они открывались уже на раз, одними когтями, с пугающей хирургической аккуратностью. Еще  обнаружились их гастрономические пристрастия и уникальное обоняние – безошибочно определяя в закупоренных банках сгущенку, они всегда съедали ее в первую очередь.
 
Такое соседство, помимо очевидных плюсов, имело еще ряд недостатков. Все они, так или иначе, связаны с опасностью быть съеденным. Медведи довольно вольготно разгуливали по поселку, не боясь ни собак, ни людей. На звук ружейного выстрела лишь поднимали головы, ненадолго отложив свои занятия. Таким образом, передвигаться вне общежития можно было только группами и обязательно с оружием. Человеку свойственно недооценивать опасность. В силу привычки к такому соседству, бдительность наша упала и доходило чуть ли не до братания. Случалось, что мы выбирались на прогулки по окрестностям в одиночку.
Как-то, прохаживаясь у воды по скальным выступам, я услышал резкий шипяще-бурлящий звук, как будто у поверхности воды вышел воздух из резиновой камеры. Ожидая увидеть именно медведя, я со второй попытки скинул с плеча ружье и принялся вертеть дулом во все стороны в поисках угрозы. Кому-то из нас – мне или медведю – крупно повезло, что наша встреча в тот раз не состоялась. А напугал меня морж, вынырнувший у берега посмотреть на человека с ружьем. Сердце колотилось, как после хорошего ускорения на воде; некоторые, самые мужественные органы ощущались где-то в районе горла. Однако я смог насладиться величием моржа.
Ничего величественного в нем конечно не было, но мне требовалось успокоить эго записав приступ страха на внезапное морского толстяка. Длиннющая черная туша, несколько раз вынырнув, и протяжно выпустив воздух с брызгами, скрылась под водой.
Даже сейчас я не уверен, окажись тогда с медведем лицом к лицу, не выстрелил бы от испуга? Помимо того, что убийство белого медведя наказуемо, любое убийство живого существа «из спортивного интереса» есть мерзкий и жалкий поступок. Полностью одобряю наказание вплоть до высшей меры за убийство панды в Китае, например. А людей, которые официально, за какую-то сумму предлагают застрелить льва или слона в ходе сафари, хотел бы видеть в роли живых мишеней на военных полигонах.
 
Но в ситуации, когда нет ни времени, ни ясного рассудка для принятия взвешенных решений, человеком владеет только инстинкт самосохранения.

…
В известной театральной аксиоме, если на стене висит ружье - в конце пьесы оно выстрелит. Так случилось и у нас. И неизвестно, что сыграло решающую роль – человек ли, случай, или некий сценарий, который неотвратимо должен был быть сыгран.
Утром началось с ругани поварихи. Ругалась она нехарактерно для себя громко и истерично. В таком же тоне ей отвечал Женя, по кличке «Мафия» - наш бесценный тракторист, который провел на острове 9 сезонов, и знал все тропинки и заначки топлива в брошенных бочках. Прозвище получил за отбытый тюремный срок, который оставил явный след в характере. Хотя и был спокойным и веселым человеком, в момент раздражения в нем ощущалась готовность стать жестоким более, чем того требует ситуация.
От товарищей я узнал причину скандала. Рано утром, выйдя из дизельной, Женя оказался в пятнадцати метрах от медведицы с двум детьми – теми, что постарше. С его слов - попытавшись спугнуть мамашу, он выстрелил. Дробь задела заднее бедро. После попадания она успела отвести медвежат на безопасное расстояние, на холм, и там истекла кровью – видимо, была перебита артерия.
Это сложно объяснить, но я чувствовал - Женя не пожалел медведицу, и специально выстрелил в нее, а не в воздух. Ощущалась в нем нерастраченная желчь и злоба. Женщина повторяла: «Живодер! Живодер!», и это не казалось неоправданно грубым.
Что бы избежать наказания, следы пришлось уничтожить. Тушу облили бензином и подожгли. Молодые медведи не отходили далеко от матери и страшно ревели. Когда огонь утих, они, целиком перемазавшись в саже, принялись обгладывать останки. Чувство вины за трагедию смешивалось с дикостью происходящего, и картина выходила какой-то болезненно бредовой. Еще несколько дней чумазые ребятишки ходили вокруг барака и пепелища и кричали.
В тот же день установилась нелетная погода, и простояла две недели – вплоть до прилета вертушек. Снегопады чередовались с туманами. Казалось, что Арктика так показывает свое огорчение. Она открыла нам свой характер: радовала редкими красками, удивительными событиями, хмурилась, капризничала, не признавала, и все же доверила своих детей, с которыми мы обошлись, к сожалению, по-человечески. А сама всегда была и будет справедлива к нам - заслуживаем мы того или нет.  Как бы мы не очеловечивали животных - людьми они не станут. В первую очередь они – хищники. В этом прямолинейность и строгость природы.