***

По рваной марле облаков скользят лучи нашего трусливого солнца. Птицы, глупые животные, никак не могут запомнить законы нового мира и подавшись инстинктам пытаются протаранить облака, теряя в неудачных попытка перья и силы.
Когда мир стал метафорой, многие посчитали что вот он, настоящий, долгожданный, конец света. Но жизнь тянулась и тянулась, как резина дней, которую приходится разрывать по утрам, поднимаясь с кровати. С каждым часом связи крепнут, вырваться все тяжелее и, если никто не поможет - тело скроется в черном, латексном костюме. А кто там внутри – неизвестно, осиновый кол и за кладбище в канаву. Под небо Аустерлица, высокое, хмурое, но неизмеримо высокое, с тихо ползущими серыми облаками. Для мертвых одно небо, для живых – мещанская чашка из потускневшего синего фарфора.
Хотя мертвые всегда рядом, физически и фактически, мы, живые, никак не можем быть уверенны в месте нахождения их души, теперь, когда золотые врата царство божьего, можно рассмотреть в хороший телескоп. А то, что воспринимается как ад, поставляет горячую воду и минеральные удобрения по всему нашему маленькому шарику.
Возможно ада нет, но вода без сомнений горяча. Мы питаемся от машин из стали и от богов из машин, боги создают машины, а потом умирают от рук животных, животные трудятся и превращаются в людей. Раз ступивший с круга не свернет,  так и умрешь, начнешь опять сначала и, стоп, можно обойтись без этих цитат, стянутых потрескавшимися нитями докторов, отошедших от лечения к фиксации, бандажу и связыванию лишних слов в тряпичные куклы для игр.  В которые можно играть язычком, нежно, грубо. Разъебывай хирургическим скальпелем до самого основания существа и не находя ничего в самом богатом для возможностей грунте.